Топор или плаха: как приближённые Петра I обкрадывали казну и что им за это было
В издательстве «Азбука-Аттикус» в мае вышла книга о первом российской императоре — «Царь и Бог: Пётр Великий и его утопия».
Портрет Петра I (художник Жан-Марк Натье, 1717 год)
Российский историк и писатель Яков Гордин, автор десятков произведений о русских правителях, полководцах, писателях и других известных личностях, в своей новой книге рассказывает о Петре I и эпохе его правления. Пётр — одна из самых знаменитых и противоречивых фигур в мировой истории, инициатор множества реформ. Он стремился превратить Россию в сильную мировую державу, порой не останавливаясь ни перед чем. В жертву своей мечте Петр I принёс даже собственного сына, царевича Алексея, обвинённого в заговоре против отца-самодержца. Это событие имело серьёзные последствия для страны.
Для работы над книгой автор использовал архивные документы, стараясь максимально точно описать личность самого Петра Великого, его соратников и приближённых, врагов и ненавистников. В произведении описываются самые яркие события Петровской эпохи, а также случаи, о которых мало кто слышал.
С разрешения издательства «Рамблер» публикует отрывок из книги о том, какой была коррупция при Петре Великом и как он с ней боролся.
29 ноября 1714 года Маккензи доносил: «Прошлую субботу вице-губернатор этой столицы Ингерманландии (губернатором был Меншиков. — Я. Г.) Яков Никитич Корсаков по приказанию царя подвергнут пытке. Он человек очень тучный, поэтому когда его, по обычаю здешнего застенка, подвесили с руками, закрученными за спину, одна сломалась от тяжести тела прежде, чем успели прибегнуть к другим терзаниям пытки. Боль оказалась столь сильной, что он немедленно показал всё, что от него требовали. Такой же пытке подвергся и такое же признание сделал сенатор, князь Григорий Иванович Волконский».
Волконского Пётр ценил и доверял ему. Тем яростнее он возненавидел князя и всенародно назвал его Иудой. Неменьшим потрясением для Петра было и то, что среди тех, кто под чужими именами наживался на поставках в армию и флот, оказался Александр Васильевич Кикин. Роль и значение этого персонажа принципиальны для нашей истории, и потому к Александру Васильевичу стоит приглядеться особо. Поскольку Кикин во время азовских походов числился денщиком царя, то даже серьёзные историки определили его в круг безродных сотрудников Петра — таких как Антон Девиер или Курбатов. Это крупная смысловая ошибка.
Кикин был не из тех денщиков, которые прислуживают своему патрону. Денщик Кикин был особо доверенным лицом при Петре. Он происходил из старого дворянского рода, чей основатель заседал в Раде Великого герцогства Литовского у герцога Ягайлы, будущего короля Польши, после объединения Польши с Литвой. Он выехал на службу к великому князю Дмитрию Донскому и стал русским боярином. Кикины служили московским великим князьям на различных значительных постах. Отец нашего героя — стольник Василий Петрович Кикин — был одним из дипломатов, сыгравших ключевую роль в переговорах с Хмельницким о воссоединении Украины с Московским государством.
Александр Васильевич родился в 1670 году, то есть был на два года старше своего государя, но Пётр в письмах называл его Gross Fater, или — по-русски — «дедушка». Это было ласковое прозвище, так как Кикин был не только, как мы увидим, близким сотрудником Петра, но и человеком, так сказать, домашним. Первые бурные и опасные четверть века царствования он прошёл рядом с Петром начиная с Потешных полков. Он служил в привилегированной бомбардирской роте под началом самого молодого царя. После азовских походов отправился в Европу в составе Великого посольства. Обучился корабельному строительству. По возвращении совершенствовался в профессии на воронежской и олонецкой верфях под присмотром Петра. Успел недолго повоевать. И наконец, с 1707 года ему поручено было начальство над петербургским адмиралтейством.
Это была карьера подлинного «петровского птенца». Есть основания полагать, что после Меншикова он был в это время самым близким к Петру человеком. Но карьеру его погубило то, что Меншикову прощалось: воровство. Он был одним из тех, кто — как сенаторы князь Волконский и Василий Андреевич Апухтин — оказался крепко замешан в деле о поставках под чужими именами. Маккензи в том же донесении от 29 ноября: «Один из первых членов адмиралтейства, Александр Васильевич Кикин, арестованный вместе с другими в прошлый четверг, испугался до того, что с ним приключился апоплексический удар, от которого он вряд ли оправится, так как всё ещё находится под стражей».
Скорее всего, Кикин удачно симулировал инсульт. Через некоторое время, полупрощённый, он вернулся в Петербург вполне дееспособным. Маккензи в том же донесении: «Говорят также, будто царь отправил в Москву с нарочным приказ тамошнему вице-губернатору явиться сюда для оправдания или, вернее, для разъяснения дел, в которых его обвиняют». Московский вице-губернатор Василий Семёнович Ершов, незнатного происхождения, в прошлом думный дьяк, сумел оправдаться. Более того, в следующем году он обвинил в злоупотреблениях губернатора Алексея Петровича Салтыкова. Салтыков тоже оправдался, но пост губернаторский потерял.
Между тем следствие расширялось, захватывая всё новых фигурантов. Маккензи в том же донесении: «Такие же указы направлены князю Матвею Гагарину, губернатору Сибири; бывшему начальнику Монетного двора сенатору Василию Апухтину; бывшему архангельскому губернатору Курбатову и Дмитрию Соловьеву. Последнего считают заведующим большими торговыми предприятиями; говорят, будто он ведёт их от имени другого лица, которого молва еще не называет». «Другим лицом», имя которого Маккензи не решился назвать в письме из осторожности, был всесильный князь Меншиков. Но к концу 1714 года положение Меншикова сильно пошатнулось. Ему инкриминировалось едва ли не предательство национальных интересов во время его командования войсками в Германии.
Мы помним крайнее неудовольствие Петра передачей захваченного Штеттина прусскому королю, а не Дании. Но постепенно выяснялись и другие сомнительные действия светлейшего. Поскольку Петр демонстративно обличал Меншикова при большом количестве свидетелей (разумеется, неслучайно), этот сюжет запечатлело немало источников. В октябре 1714 года Фальк доносил: «Всего несколько дней назад царь спросил генерала Долгорукого (князь Василий Владимирович Долгорукий. — Я. Г.), почему Меншиков не бомбардировал Теннинг, и со вниманием выслушал рассказ генерала об интригах Меншикова с Флеммингом и бароном Герцем. Мне это рассказывал сам генерал. Вражда между Меншиковым и вышеназванным генералом продолжается, и многие люди полагают, что последний имеет большее влияние на царя. Он в очень выгодном положении, имея врагом одного лишь князя, а сего последнего, напротив, ненавидят все». Как мы увидим, преданность князя Долгорукого царю тоже имела свои пределы. Тот же Фальк записал публичный разговор Петра с Меншиковым 23 ноября 1714 года на праздновании именин светлейшего: «Ну, Александр! Сегодня я увидел знаки твоего вероломства. Я тебя поднял из ничтожества, а ты заносишься выше меня; я хорошо знал, что ты меня обкрадываешь, и позволял это, но теперь мне хорошо известно, что ты украл не только сотни тысяч, но миллионы, и только в этом году ты присвоил больше миллиона».
Пётр снова напомнил Меншикову его самоуправство в Германии и резко оборвал Екатерину, которая попыталась заступиться за своего бывшего любовника. Фальк, присутствовавший на празднике, с некоторым удивлением засвидетельствовал, что вопреки обыкновению Пётр ничего не пил... Об этом же эпизоде рассказал и другой свидетель — австриец Плейер. Пётр объяснялся с Меншиковым не менее двух часов, и одним из затронутых сюжетов было строительство бастиона Петропавловской крепости. По возвращении Петра в Петербург он нашёл бастион недостроенным и ему доложили, что Меншиков употребил все деньги и рабочих на перестройку собственного дворца. «Ты богатеешь, а я беднею, — говорил взбешённый царь. — Все люди, вся страна жалуется на тебя. Ты вор и грабитель, на тебя уже пожаловался город Гамбург, император и другие. И если ты думаешь, что всё у меня отобрал, то помни, что у меня ещё остались топор и плаха и я могу казнить всех воров». В конце 1714 года Пётр мог бы повторить, несколько перефразируя, горькие слова своего прапраправнука императора Николая II: «Кругом воровство и измена». Далее — Маккензи: «Вызываются сюда также многие офицеры украинской армии для показаний, нужных для дальнейшего следствия по жалобам, принесённым на главнокомандующего там фельдмаршала Шереметева. Ждут сюда вскоре для ответа и самого фельдмаршала».
Как уже говорилось, иностранные дипломаты, и Маккензи в том числе, умели добывать информацию. И важные сведения, которыми они снабжали свои правительства, далеко не всегда сохранялись в российских официальных документах. Не говоря уже о скудных мемуарных источниках, оставленных русскими современниками Петра. С другой стороны, дипломаты, стараясь донести до своих правительств максимум информации, пользовались и слухами, проверить достоверность которых не могли. А потому к их свидетельствам нужно относиться с осторожностью. Но эти сведения Маккензи достаточно основательны. Он внимательнейшим образом следил за разворачивающимися на его глазах драматическими событиями и пытался понять их суть. В тот же день, 29 ноября, он отправил в Лондон ещё одно донесение: «По слухам, царь, стремясь к своим целям, решился — как на верное и удобное средство для их достижения — устранить злоупотребления, которые, подобно обнаруженным, тяжело ложатся на подданных и сказываются на всем здешнем бытие. Лица, упоминаемые в прилагаемых документах, между прочим обвиняются в обмане царя и притеснении народа в деле, касающемся поставки в прошлом году муки для армии и флота: за ту же муку, которая прежде обходилась по рублю за куль, затем, когда подрядчиками вместо крестьян (привозивших хлеб издалека) или честных купцов явились сенаторы, царю пришлось платить по два рубля с четвертью с куля 〈...〉. Через несколько дней, надо полагать, выяснится, признает ли царь удобным в настоящее время наказать виновных денежным штрафом или подвергнет их телесному наказанию, хотя, сколько могу судить, господствует мнение, что многие поплатятся головой, другие же — если и избегнут казни, то потеряют недвижимость и царскую милость, а затем подвергнутся заключению или ссылке. 〈...〉 Говорят, будто все или по крайней мере большая часть лиц, высокопоставленных как в гражданском, так и в военном управлении, в большей или меньшей степени виновны в проступках, к искоренению которых стремится царь. Прибавляют, будто царь ознакомился с злоупотреблениями не только из донесений сената, которому с год тому назад поручено было расследовать их, но что важнейшие данные почерпнуты им из сведений, добытых через собственных шпионов».
Укладывал волосы маслом и ел пасту: как описывают Николая Гоголя его современники
