В издательстве «Азбука-Аттикус» в мае вышла книга о первом российской императоре — «Царь и Бог: Пётр Великий и его утопия». Портрет Петра I (художник Жан-Марк Натье, 1717 год) Российский историк и писатель Яков Гордин, автор десятков произведений о русских правителях, полководцах, писателях и других известных личностях, в своей новой книге рассказывает о Петре I и эпохе его правления. Пётр — одна из самых знаменитых и противоречивых фигур в мировой истории, инициатор множества реформ. Он стремился превратить Россию в сильную мировую державу, порой не останавливаясь ни перед чем. В жертву своей мечте Петр I принёс даже собственного сына, царевича Алексея, обвинённого в заговоре против отца-самодержца. Это событие имело серьёзные последствия для страны. Для работы над книгой автор использовал архивные документы, стараясь максимально точно описать личность самого Петра Великого, его соратников и приближённых, врагов и ненавистников. В произведении описываются самые яркие события Петровской эпохи, а также случаи, о которых мало кто слышал. С разрешения издательства «Рамблер» публикует отрывок из книги о том, какой была коррупция при Петре Великом и как он с ней боролся. 29 ноября 1714 года Маккензи доносил: «Прошлую субботу вице-губернатор этой столицы Ингерманландии (губернатором был Меншиков. — Я. Г.) Яков Никитич Корсаков по приказанию царя подвергнут пытке. Он человек очень тучный, поэтому когда его, по обычаю здешнего застенка, подвесили с руками, закрученными за спину, одна сломалась от тяжести тела прежде, чем успели прибегнуть к другим терзаниям пытки. Боль оказалась столь сильной, что он немедленно показал всё, что от него требовали. Такой же пытке подвергся и такое же признание сделал сенатор, князь Григорий Иванович Волконский».

Волконского Пётр ценил и доверял ему. Тем яростнее он возненавидел князя и всенародно назвал его Иудой. Неменьшим потрясением для Петра было и то, что среди тех, кто под чужими именами наживался на поставках в армию и флот, оказался Александр Васильевич Кикин. Роль и значение этого персонажа принципиальны для нашей истории, и потому к Александру Васильевичу стоит приглядеться особо. Поскольку Кикин во время азовских походов числился денщиком царя, то даже серьёзные историки определили его в круг безродных сотрудников Петра — таких как Антон Девиер или Курбатов. Это крупная смысловая ошибка.

Издательство «Азбука-Аттикус»

Кикин был не из тех денщиков, которые прислуживают своему патрону. Денщик Кикин был особо доверенным лицом при Петре. Он происходил из старого дворянского рода, чей основатель заседал в Раде Великого герцогства Литовского у герцога Ягайлы, будущего короля Польши, после объединения Польши с Литвой. Он выехал на службу к великому князю Дмитрию Донскому и стал русским боярином. Кикины служили московским великим князьям на различных значительных постах. Отец нашего героя — стольник Василий Петрович Кикин — был одним из дипломатов, сыгравших ключевую роль в переговорах с Хмельницким о воссоединении Украины с Московским государством. Александр Васильевич родился в 1670 году, то есть был на два года старше своего государя, но Пётр в письмах называл его Gross Fater, или — по-русски — «дедушка». Это было ласковое прозвище, так как Кикин был не только, как мы увидим, близким сотрудником Петра, но и человеком, так сказать, домашним. Первые бурные и опасные четверть века царствования он прошёл рядом с Петром начиная с Потешных полков. Он служил в привилегированной бомбардирской роте под началом самого молодого царя. После азовских походов отправился в Европу в составе Великого посольства. Обучился корабельному строительству. По возвращении совершенствовался в профессии на воронежской и олонецкой верфях под присмотром Петра. Успел недолго повоевать. И наконец, с 1707 года ему поручено было начальство над петербургским адмиралтейством. Это была карьера подлинного «петровского птенца». Есть основания полагать, что после Меншикова он был в это время самым близким к Петру человеком. Но карьеру его погубило то, что Меншикову прощалось: воровство. Он был одним из тех, кто — как сенаторы князь Волконский и Василий Андреевич Апухтин — оказался крепко замешан в деле о поставках под чужими именами. Маккензи в том же донесении от 29 ноября: «Один из первых членов адмиралтейства, Александр Васильевич Кикин, арестованный вместе с другими в прошлый четверг, испугался до того, что с ним приключился апоплексический удар, от которого он вряд ли оправится, так как всё ещё находится под стражей». Скорее всего, Кикин удачно симулировал инсульт. Через некоторое время, полупрощённый, он вернулся в Петербург вполне дееспособным. Маккензи в том же донесении: «Говорят также, будто царь отправил в Москву с нарочным приказ тамошнему вице-губернатору явиться сюда для оправдания или, вернее, для разъяснения дел, в которых его обвиняют». Московский вице-губернатор Василий Семёнович Ершов, незнатного происхождения, в прошлом думный дьяк, сумел оправдаться. Более того, в следующем году он обвинил в злоупотреблениях губернатора Алексея Петровича Салтыкова. Салтыков тоже оправдался, но пост губернаторский потерял. Между тем следствие расширялось, захватывая всё новых фигурантов. Маккензи в том же донесении: «Такие же указы направлены князю Матвею Гагарину, губернатору Сибири; бывшему начальнику Монетного двора сенатору Василию Апухтину; бывшему архангельскому губернатору Курбатову и Дмитрию Соловьеву. Последнего считают заведующим большими торговыми предприятиями; говорят, будто он ведёт их от имени другого лица, которого молва еще не называет». «Другим лицом», имя которого Маккензи не решился назвать в письме из осторожности, был всесильный князь Меншиков. Но к концу 1714 года положение Меншикова сильно пошатнулось. Ему инкриминировалось едва ли не предательство национальных интересов во время его командования войсками в Германии. Мы помним крайнее неудовольствие Петра передачей захваченного Штеттина прусскому королю, а не Дании. Но постепенно выяснялись и другие сомнительные действия светлейшего. Поскольку Петр демонстративно обличал Меншикова при большом количестве свидетелей (разумеется, неслучайно), этот сюжет запечатлело немало источников. В октябре 1714 года Фальк доносил: «Всего несколько дней назад царь спросил генерала Долгорукого (князь Василий Владимирович Долгорукий. — Я. Г.), почему Меншиков не бомбардировал Теннинг, и со вниманием выслушал рассказ генерала об интригах Меншикова с Флеммингом и бароном Герцем. Мне это рассказывал сам генерал. Вражда между Меншиковым и вышеназванным генералом продолжается, и многие люди полагают, что последний имеет большее влияние на царя. Он в очень выгодном положении, имея врагом одного лишь князя, а сего последнего, напротив, ненавидят все». Как мы увидим, преданность князя Долгорукого царю тоже имела свои пределы. Тот же Фальк записал публичный разговор Петра с Меншиковым 23 ноября 1714 года на праздновании именин светлейшего: «Ну, Александр! Сегодня я увидел знаки твоего вероломства. Я тебя поднял из ничтожества, а ты заносишься выше меня; я хорошо знал, что ты меня обкрадываешь, и позволял это, но теперь мне хорошо известно, что ты украл не только сотни тысяч, но миллионы, и только в этом году ты присвоил больше миллиона». Пётр снова напомнил Меншикову его самоуправство в Германии и резко оборвал Екатерину, которая попыталась заступиться за своего бывшего любовника. Фальк, присутствовавший на празднике, с некоторым удивлением засвидетельствовал, что вопреки обыкновению Пётр ничего не пил... Об этом же эпизоде рассказал и другой свидетель — австриец Плейер. Пётр объяснялся с Меншиковым не менее двух часов, и одним из затронутых сюжетов было строительство бастиона Петропавловской крепости. По возвращении Петра в Петербург он нашёл бастион недостроенным и ему доложили, что Меншиков употребил все деньги и рабочих на перестройку собственного дворца. «Ты богатеешь, а я беднею, — говорил взбешённый царь. — Все люди, вся страна жалуется на тебя. Ты вор и грабитель, на тебя уже пожаловался город Гамбург, император и другие. И если ты думаешь, что всё у меня отобрал, то помни, что у меня ещё остались топор и плаха и я могу казнить всех воров». В конце 1714 года Пётр мог бы повторить, несколько перефразируя, горькие слова своего прапраправнука императора Николая II: «Кругом воровство и измена». Далее — Маккензи: «Вызываются сюда также многие офицеры украинской армии для показаний, нужных для дальнейшего следствия по жалобам, принесённым на главнокомандующего там фельдмаршала Шереметева. Ждут сюда вскоре для ответа и самого фельдмаршала».

Viktor Gritsuk/Russian Look/www.globallookpress.com

Как уже говорилось, иностранные дипломаты, и Маккензи в том числе, умели добывать информацию. И важные сведения, которыми они снабжали свои правительства, далеко не всегда сохранялись в российских официальных документах. Не говоря уже о скудных мемуарных источниках, оставленных русскими современниками Петра. С другой стороны, дипломаты, стараясь донести до своих правительств максимум информации, пользовались и слухами, проверить достоверность которых не могли. А потому к их свидетельствам нужно относиться с осторожностью. Но эти сведения Маккензи достаточно основательны. Он внимательнейшим образом следил за разворачивающимися на его глазах драматическими событиями и пытался понять их суть. В тот же день, 29 ноября, он отправил в Лондон ещё одно донесение: «По слухам, царь, стремясь к своим целям, решился — как на верное и удобное средство для их достижения — устранить злоупотребления, которые, подобно обнаруженным, тяжело ложатся на подданных и сказываются на всем здешнем бытие. Лица, упоминаемые в прилагаемых документах, между прочим обвиняются в обмане царя и притеснении народа в деле, касающемся поставки в прошлом году муки для армии и флота: за ту же муку, которая прежде обходилась по рублю за куль, затем, когда подрядчиками вместо крестьян (привозивших хлеб издалека) или честных купцов явились сенаторы, царю пришлось платить по два рубля с четвертью с куля 〈...〉. Через несколько дней, надо полагать, выяснится, признает ли царь удобным в настоящее время наказать виновных денежным штрафом или подвергнет их телесному наказанию, хотя, сколько могу судить, господствует мнение, что многие поплатятся головой, другие же — если и избегнут казни, то потеряют недвижимость и царскую милость, а затем подвергнутся заключению или ссылке. 〈...〉 Говорят, будто все или по крайней мере большая часть лиц, высокопоставленных как в гражданском, так и в военном управлении, в большей или меньшей степени виновны в проступках, к искоренению которых стремится царь. Прибавляют, будто царь ознакомился с злоупотреблениями не только из донесений сената, которому с год тому назад поручено было расследовать их, но что важнейшие данные почерпнуты им из сведений, добытых через собственных шпионов». Укладывал волосы маслом и ел пасту: как описывают Николая Гоголя его современники