Во власти запретных плодов: как жил Редьярд Киплинг в Лахоре
В издательстве «Альпина нон-фикшн» в июне вышла книга «Дурман Востока: По следам Оруэлла, Конрада, Киплинга и других великих писателей, зачарованных Азией».
Испанский журналист, бывший главный редактор газеты El Mundo Давид Хименес путешествовал по азиатским странам — по маршрутам известных писателей, очарованных в своё время восточным колоритом. Хименес побывал в Мьянме, где Джордж Оруэлл служил агентом колониальной полиции, в Китае, где журналистка Марта Геллхорн странствовала в компании Эрнеста Хемингуэя, и многих других местах. Свои впечатления он отразил в книге, которая стала своеобразным путевым дневником.
В произведении автор описывает современные реалии восточных стран, а также приводит воспоминания писателей, взятые из их художественных произведений, дневников и других архивных документов.
С разрешения издательства «Рамблер» публикует отрывок из книги о жизни Редьярда Киплинга в пакистанском Лахоре.
Сбой в системе «Земли чистых» — вот что такое Лахор. Этот город, расположенный на берегу реки Рави, на протяжении веков был колыбелью поэтов, художников, мыслителей и привыкших к вольным нравам странников. Его повелители, начиная с султана Махмуда в XI веке и заканчивая моголами, всегда стремились держать это место открытым для всего нового и смотрели на человеческие слабости сквозь пальцы.
Хроники того времени рассказывают, как трубадуры читали стихи на улицах под аплодисменты толпы и звон монет. Художники со всего Востока искали здесь вдохновения и пропитания. Лахор стал последним крупным индийским городом, завоеванным Британской империей, откуда хлынул бесконечный поток авантюристов, чиновников, искателей красивой жизни, предпринимателей, наёмников и интеллектуалов.
Одним из тех, кто решил поселиться в этом городе, был Джон Локвуд Киплинг, человек в высшей степени образованный, скульптор и британский служащий; он успел поработать преподавателем в Бомбее, а в Лахор переехал, чтобы руководить здешним музеем. В 1882 году к отцу присоединился его сын Редьярд (1865–1936), впоследствии самый молодой из нобелевских лауреатов за всю историю премии.
Редьярд родился в Бомбее, но в возрасте шести лет его отправили в частный пансион в Англии, а оттуда перевели в училище для детей госслужащих в Девоншире. И только потом он смог воссоединиться со своей семьёй в Лахоре. На тот момент молодому Киплингу было шестнадцать. Сразу же по прибытии он устроился помощником директора местной The Civil and Military Gazette, которой руководил Стивен Уиллер.
Газета выходила шесть дней в неделю круглый год, за исключением рождественских и пасхальных праздников. И именно в этой маленькой редакции, взвалив на себя неподъёмные по меркам своего возраста обязанности, Киплинг сформировался как писатель и приобрёл известность как хроникёр — ещё до того, как принялся колесить по всей Индии в качестве корреспондента.
Молодой репортёр переносил своих читателей в атмосферу модных клубов, загородных вилл, садов и полей для игры в поло, где проводили свой досуг сыны империи, но не останавливался на описаниях богатства и роскоши, а исследовал и другую сторону медали: грязь, хаос и дурные запахи Старого города, в котором ютилось местное население. В те дни врачи не рекомендовали выходить за ворота Дели, где начинался Старый город, предупреждая о риске заразиться опасными заболеваниями. Имперская полиция снимала с себя ответственность за всё, что могло произойти с теми, кто отваживался пересечь эту границу между двумя существовавшими одновременно и при этом совершенно отдельными друг от друга мирами. Запретный плод: что может быть притягательнее для столь непохожего на других юноши, душными, бессонными лахорскими ночами томящегося жаждой приключений?
И вот как-то летом, уже прожив в городе несколько лет, он воспользовался тем, что его соотечественники отправились в горы в поисках прохлады, и решил углубиться в неизвестный для него Лахор. Он ещё не знал, что возврата к прежней жизни для него не будет. Его ослепили ночная жизнь, многолюдье, бурлящие толпы на рыночных площадях, вечное отчаяние, царящее в опиумных курильнях, адреналин игорных домов и бесстыдство Алмазного рынка с его продажными женщинами, готовыми исполнить любые желания. И тот самый Киплинг, который впоследствии напишет знаменитые книги для детей, включая «Книгу джунглей», погружается в восточный мир декадентства, мир бесконечных возможностей, контрастов и цветов, совсем не похожий на тот колониальный пузырь, в котором он существовал до тех пор.
Одержимый страстью рассказать миру о своём удивительном опыте, он выплескивает впечатления на страницах газеты, которую называет своей «любовницей»; именно там он начинает демонстрировать столь присущее ему впоследствии безрассудство: «Если как следует исследовать наш город от Таксали до ворот Дели и от борцовской арены до Бадами Баг, материала хватит на целую кучу романов, по сравнению с которыми “Город солнечного света” будет как вода после вина».
Молодость, бунтарство и любопытство Киплинга, помноженные на очарование Азии, которую сам автор описывал как место, где «Десять заповедей — сказки, и кто жаждет — пьёт до дна», уводят юношу на тёмную сторону. Он экспериментирует с опиумом и делится своими переживаниями на страницах короткого рассказа «Ворота ста печалей», повествующего о посещении автором опиумной курильни близ мечети Вазир Хана.
«Хотелось бы мне умереть так, как умерла торговка, — на чистой, прохладной циновке, с трубкой в зубах. Когда почувствую, что пришла пора, я попрошу Цин-Лина дать мне то и другое, а он за это может получать мои шестьдесят рупий один месяц за другим, сколько его душе угодно. Тогда я улягусь спокойно и уютно и буду смотреть, как чёрные и красные драконы сойдутся в последней великой битве; потом…
Ну да это неважно. Ничто не представляется мне особенно важным, хотелось бы только, чтобы Цин-Лин не подмешивал отрубей».
Великий писатель, к которому слава пришла, когда ему не было и девятнадцати, неутомимо бросается на поиски новых сенсаций. У него есть преимущество перед многими европейцами, побывавшими в этих местах до и после него. Он нашёл место, где всё то, что в Европе запрещено как морально неприемлемое, может стать реальностью — благодаря удалённости от цивилизации и отговорке «ну это же Восток».
Редьярд Киплинг
Киплинг потерялся в восточной ночи, подобно многим другим европейцам и американцам на просторах от Сайгона до Улан-Батора, от Паттайи до Манилы. Бангкокские компании, занимающиеся международными переездами, предлагают женам новоприбывших иностранцев консультационные услуги, рассказывая о соблазнах, которые поджидают их мужей, и том, как с ними бороться. В отношении женщин ничего подобного не предлагается: считается, что жена экспата не более чем верный спутник своего супруга, приехавшего на Восток по работе. В Африке и на Карибах есть некоторые возможности секс-туризма для западных женщин. Азия же остаётся чисто мужским клубом. В моём апарт-отеле в Бангкоке на проспекте Сукхумвит разводы среди новоприбывших были абсолютной нормой. Поддавшись соблазнам ночной тайской жизни, банкиры, финансисты и прочие специалисты быстро обзаводились девушками в два раза моложе себя и расставались с супругами.
К увлечению Киплинга наркотиками добавляются ночные похождения. Пристрастившись к проституткам Лахора, он в какой-то момент признаётся одному своему другу, что отказаться от новой жизни для него так же тяжело, как отречься от писательства. Киплинг экспериментирует, чтобы писать. Пишет, чтобы экспериментировать. Дарит потомкам опреде-
ление проституции, которое позже разойдётся по всему миру и станет излюбленным клише для журналистов: «Самая древняя профессия в мире».
В Лахоре Редьярд научился пользоваться лучшими проявлениями жизни у двух миров, Востока и Запада, Индии самобытной и Индии колониальной, общества неписаных правил и общества, где царит разврат. В одной своей статье Киплинг пишет хронику партии в поло, в другой — рассказывает о курильщиках опиума. Он высмеивает жизнь своих соотечественников в колониях — и тут же безоговорочно защищает империю. Выступает с консерваторских позиций, но при этом не видит ничего дурного в посещении борделей. Киплинг не просто живёт в Лахоре, он упивается городом. Там, по другую сторону стены, где другие видят только нищету и страдания, он находит праздник всего человеческого; где все остальные наслаждаются богатством и классовыми привилегиями, — он подмечает проявления лицемерия и самодовольства. Наркотики, проституция, адюльтер и алкоголизм, безусловно, присутствовали и в колониальной жизни, но стыдливо прикрывались условностями и «файф-о-клоком».
«Здесь трудно чувствовать себя дома»: что говорила Грейс Келли о Монако