В августе в редакции «ОГИЗ» издательства «АСТ» выходит книга о рок-музыканте, лидере группы «Кино» Викторе Цое «С Цоем по Питеру. Путеводитель: адреса, даты, события». Автор путеводителя — писатель, краевед и поклонник «Кино» Максим Иванов. В предисловии он поясняет, что ему хотелось рассказать историю не только о самом музыканте, но и о Ленинграде — городе, в котором родился и жил Цой. Иванов пишет о местах, связанных с разными моментами биографии Цоя: например, о родильном доме на улице Кузнецовской, где Виктор появился на свет, школах, в которых учился будущая легенда русского рока, домах, где музыкант снимал квартиры, знаменитой котельной «Камчатка», в которой работал Цой. В путеводителе собраны воспоминания друзей и знакомых Виктора. С разрешения издательства «Рамблер» публикует отрывок из книги, в котором рассказывается о третьей по счёту школе, в которой учился музыкант, и о том, каким запомнила Цоя одна из его одноклассниц.

Издательство «АСТ», Рамблер

Третья школа (№ 356).

Улица Ленсовета, 68

«Он просто молчал рядом, и с ним было хорошо». Наталия Филимонова, одноклассница Виктора Цоя В 1973 году родители Виктора разводятся и разменивают столь нелегко доставшуюся им квартиру на проспекте Космонавтов. Роберт Максимович переезжает в комнату в районе станции метро «Звёздная», а Виктор с мамой — в однокомнатную квартиру на Пулковскую улицу, 17, в такой же девятиэтажный кирпичный дом постройки середины 1960-х годов. Это недалеко от проспекта Космонавтов. Повсюду новостройки, котлованы строящихся домов, так притягивающие местных мальчишек. Здесь, на южной окраине города, свободно разгуливают ветра. Из «достопримечательностей» — типовое двухэтажное здание продуктового магазина, которое сохранилось до наших дней, открытая в 1972 году станция метро «Звездная» и линия электропередачи. ЛЭП — излюбленное место прогулок жителей района. Она как бы разделяла микрорайон на две части. Это огромная зелёная полоса, которая, понятное дело, никогда не будет застроена, по ней не будут ездить автомобили. Где ещё, как не здесь, гулять с детьми? Зимой тут проводились уроки физкультуры — катались на лыжах ученики той самой 356-й школы, в которую перешёл Виктор. Школа находилась по адресу: ул. Ленсовета, 68 — типовое здание, построенное в 1966 году. От дома Виктора до школы, в которой он проучился с 4-го по 6-й класс (1973–1975), — несколько минут пешком. Мне посчастливилось познакомиться с одноклассницей Виктора Цоя по 356-й школе. Её зовут Наталия Викторовна Филимонова, она рассказала мне о Викторе и родной школе, это очень личные воспоминания: «Что можно вспомнить о мальчике, с которым училась в четвертом-шестом классах? Многого не припомню, но есть ощущение того времени и моё личное отношение к этому мальчику. В нашу школу он перешёл после того, как его отец ушёл из семьи. Витя никогда об этом не говорил. И его отца мы не видели. Витя, конечно, переживал уход отца по-своему, так что те три года, что он был с нами, ему было невесело. Они с мамой переехали на Пулковскую улицу, школьный двор был совсем рядом. Когда Витя появился в школе, он, конечно же, обратил на себя внимание. В нашей школе были дети только славянской наружности, ну ещё евреи, конечно, но мы тогда не очень это понимали. А вот Витя выделялся. Он пришёл к нам в четвертом классе. Класс огромный, более сорока человек. Все дружили своими дворами, а в целом класс был недружный. Сразу скажу, что мальчишки у нас были злые и очень травили одного одноклассника. Унижали, обзывали, издевались. Казалось бы, и к Вите должны были прицепиться. Но нет, зло обходило его стороной — его никогда не дразнили и не обижали. И сам он тоже никого не обидел. Молчун был, созерцатель, но очень простой в общении. Он просто молчал рядом, и с ним было хорошо. Нас разделили на звенья, и мы занялись пионерскими делами. Больше всего нам нравилось собирать макулатуру. Мы компанией ходили по квартирам. Тут и общались, и незнакомые дома изучали. Мама Вити говорила, что его все были рады видеть у себя в гостях. Учился он на тройки, но был хорошо воспитан и производил на родителей своих друзей очень хорошее впечатление. Да, в учёбе ничем не выделялся, но по сравнению с нашими мальчишками выделялся своей нормальностью. И со всеми был дружен, вёл себя ровно. Не обижал девочек! Я сама не помню, но моя мама говорит, что я постоянно повторяла: “Витя Цой — такой хороший мальчик…” Витя был компанейским, но при этом удивительно скромным. Иногда мы собирались у кого-нибудь дома и играли — помните, такие были игры — “Колечко, выйди на крылечко”, “Испорченный телефон”, “Вы поедете на бал?”. Иногда просто начинали резвиться, пробовали танцевать. Витя участия не принимал, сидел где-нибудь на уголочке дивана и улыбался. Мы считали, что он стесняется. А он, как художник, любил наблюдать, для него это было важнее, чем резвиться. Всегда оставался собой, не старался под кого-то подстроиться.

Александр Костин/РИА Новости

В школе он, как и многие тогда, увлекался индейцами. Но по-своему. Вечно был перемазан глиной. Аккуратные девочки старались подальше отодвинуться от него за партой. Витя после школы отправлялся на ближайшие стройки, лазил по котлованам, добывал глину и из неё лепил барельефы индейцев, причём только лица с перьями. Потом раскрашивал их яркой краской и раздаривал, почти у всех в классе были такие сувениры, можно было на стену повесить. Но у меня не сохранился — брат нечаянно разбил, а склеить мы не догадались. В те годы Витя не пел, и гитары у него ещё не было. Однажды чуть не погиб. У нас в школе были фрамуги с петлёй из верёвки для открывания. Витя на перемене уселся на подоконник и, играя, запутался в этой верёвке. Потом после звонка спрыгнул, чтобы бежать в класс... И повесился. Кто-то закричал, прибежала учительница с ножницами и разрезала верёвку. Учительница математики Галина Даниловна Павлова спасла его». Наталия Викторовна с большой теплотой вспоминает классную руководительницу Лилию Александровну Изотову, которая преподавала рисование и черчение. Возможно, она и сыграла определённую роль в развитии художественных способностей юного Виктора, ведь именно во время обучения в 356-й школе Виктор поступил в городскую художественную школу. «Лилия Александровна, — продолжает Наталия Филимонова, — совершенно не умела нас ругать, даже строгой быть у неё не получалось. Представьте себе класс численностью около сорока пяти человек! В случаях, когда нужно было отругать и наказать, она становилась такой ранимой, трогательной, беззащитной, что мы и сами понимали, что очень сильно её расстроили, и нам становилось стыдно. Вот так потихоньку она будила в нас совесть и ответственность за себя и за других. Я почти уверена, что именно Лилия Александровна, с её чуткостью и внимательностью, заметила в Вите художественно одарённого мальчика. И буквально настояла на том, чтобы он продолжил учиться рисованию в художественной школе, а не в кружке, который она вела после уроков». Наталия Викторовна вспоминает интересный эпизод, характеризующий Цоя как художника: «Однажды у нас была возможность убедиться, как Витя здорово рисует. Это было 1 сентября. Наша учительница Наталия Владимировна Кущ вела урок русского языка и дала такое задание: желающие могли выйти к доске и невербально, без использования речи, например языком жестов, рассказать, как они провели лето. А нам предлагалось рассказать, что мы поняли. По её задумке нужно было потом сделать вывод, что наша речь не является универсальным средством общения. Витя сам вышел к доске, взял мел и буквально несколькими точными росчерками изобразил палатку, растянутую на колышках. А сам стоит и улыбается. Эта палатка и вся сценка очень ярко сохранились в моей памяти, буквально фотографически». «Что ещё рассказать? — продолжает Наталия Викторовна. — Жили они бедно. Однажды — это было уже в седьмом классе, когда Витя с нами уже не учился, — я пригласила его на свой день рождения. Мы тогда были в одной компании. И он подарил мне капроновые чулки. Я сильно смутилась — я ещё не носила их никогда. Но сразу поняла, что у них просто не было возможности купить мне подарок и его мама отдала ему свои новые чулки... Это был март 1976 года, моё 14-летие. Кстати, в тот день мы впервые увидели Витю с гитарой. Он принёс её с собой. Мы тогда ещё не пели песни, и сам он не пел, а только брал аккорды на гитаре. А мы все удивлялись: мол, Витька — и с гитарой! Когда Витя переехал к парку Победы — вроде и недалеко, на трамвае минут 10–15, — он мог бы продолжать учиться в нашей школе. Но тогда это не разрешалось, надо было учиться по месту жительства. И Витя перешёл в другую школу. Но мы ещё продолжали общаться. Мы небольшой компанией одноклассников ездили к нему на 14-летие. Новыми друзьями он пока не обзавёлся. Было не очень весело. Там была большая квартира в сталинском доме, у Вити проходная комната, и, по-моему, ему было в ней неуютно. Потолки очень высокие, сама комната темноватая, она мне показалась очень угрюмой. Витина мама угощала нас тортом, даже помню каким — с пингвинами. У Вити со временем появились новые друзья. Почти все ребята из нашей компании ушли из школы после восьмого класса, а я осталась, и мы перестали встречаться. Витя оставил у меня в душе добрую память: очень простой, совсем не звёздный, абсолютно нормальный человек. Этот его немного шершавый голос, манера стоять, широко расставив ноги, немного задрав подбородок. Это всё из детства… Со временем у него стало более славянское лицо. Среди всех многочисленных его портретов мне дороги те, где он на себя похож. Теперь ведь многое подправляют, глаза увеличивают, лицо выглаживают. Иногда просто кукла». Как видим, Виктор очень тепло относился к 356-й школе. Уже в старших классах, вспоминает Наталия Викторовна, Виктор заехал туда. Тогда все, кто его помнил, удивились: «Как ты вырос, Витька!» Он улыбался... Стопки книг и пустые бутылки: как жил Иосиф Бродский в петербургской коммуналке