Как Виктор Боярский прошел путь от ловца нейтрино до арктического путешественника

Экспедиционный лидер — такой профессии нигде не учат, ее нет в справочниках. А экспедиционный лидер Виктор Боярский есть. Он прошел на собачьих упряжках по льду Северного Ледовитого океана по маршруту берег — полюс — берег, а еще раньше — Антарктиду, тоже на собачьих упряжках и тоже через полюс. Прокладывая лыжню, он лично отвел на Северный полюс 25 лыжных экспедиций и принял участие в 30 ледокольных круизах к полюсу. В общей сложности с его помощью в приполярном сезонном лагере "Барнео" побывало несколько тысяч туристов. Средства от полярного туризма он вкладывал в том числе в поддержание Музея Арктики и Антарктики, которым руководил с начала 1990-х по 2016 год. Виктор Боярский встречает меня в небольшом офисе на улице Достоевского, где он обосновался после того, как покинул пост директора Музея Арктики и Антарктики. Отстоял здание музея и ушел, чтобы шлейф конфликта с Единоверческой церковью, а потом уже с РПЦ и Росгидрометом ассоциировался лично с Боярским, а не с музейщиками. В офисе поминутно звонит телефон — решается вопрос о страховке для новой экспедиции. Стрекочет клавиатура — коллега Виктора Боярского готовит документы для отправки туристов на полюс. А сам он начинает рассказывать, как получилось, что он стал и ученым, и путешественником, и писателем, боролся почти четверть века за сохранение музея, теперь так же горячо сражается за сохранение ледокола "Арктика" — первого в мире надводного корабля, достигшего 17 июля 1977 года полюса. В маленьком офисе почти под крышей звучит его низкий голос, быстрая речь, богатая историями и фактами, и неизменная интонация, словно прошитая оптимизмом. Я слушаю и удивляюсь, как столь разные профессии и обстоятельства не противоречат друг другу в этом человеке. "Я считаю, что мы обязаны сохранить объекты, которые помогли совершить знаковые повороты не только в нашей, но и в мировой истории. Их немного. Это космический корабль "Восток", в котором Гагарин полетел в космос, это наш многоразовый космический корабль "Буран" — уникальный по грузоподъемности. Это то, что полностью, до винтика, сделано у нас, то, что работало у нас. "Арктика" 1975 года постройки — из этого же ряда. Этот ледокол прошел более миллиона миль, спас навигацию 1983 года, обеспечив снабжение Анадыря и Магадана, вызволив из ледового плена несколько десятков застрявших во льдах судов, это первый в истории надводный корабль, который достиг Северного полюса. Я считаю, что это прорыв, который сродни прорыву в космос. Распилить такое судно на металлолом было бы преступлением", — говорит ученый. В запасе у Виктора Ильича сразу несколько вариантов возможных стоянок для "Арктики" — есть среди них и Кронштадт, и Сочи. Есть даже идея разместить на борту вместе с музеем дата-центр, чтобы повысить окупаемость. Он допускает и другие варианты — все, кроме разрезки на металлолом, и неустанно об этом говорит — с трибун, в кабинетах, по телефону. Либо в моряки, либо в полярники Он родился в Ярославской области на макушке XX века, в 1950 году. Папа — торговый моряк, мама — химик, зам. главного инженера на нефтеперерабатывающем заводе. "Химия в семье была в почете, я несколько раз выигрывал республиканские олимпиады по химии. А физику просто любил, занимался не из-под палки. У меня выбор профессии в детстве был небольшим: мечтал стать или моряком — под воздействием примера отца, или полярником и отчасти моряком — под влиянием произведений Джека Лондона. Особенно я любил и люблю его произведения, где речь идет про собак: "Зов предков", "Белый клык", цикл морских рассказов "Морской волк", "Путешествие на "Ослепительном", а вот "Мартина Идена" не дочитал: не тот жанр", — вспоминает Боярский. Мечта становилась все ближе: после школы Виктор Боярский поступил в ЛЭТИ, чтобы затем попасть на суда. На четвертом курсе он загорелся идеей пойти работать в Арктический институт, и это получилось. Молодым специалистом на дрейфующей станции "Северный полюс — 24" он исследовал морской лед и занимался натурными экспериментами, на антарктической станции "Восток" участвовал в моделировании построения нейтринного детектора. "В 1980-е годы это был передний край физики. По энергии неуловимой частицы нейтрино ученые готовились судить о состоянии нашей Вселенной. Но как ее засечь, если она вообще ни с чем не взаимодействует? При создании детектора советские ученые опирались на теорию, что при проникновении в какую-то среду нейтрино вызывает вторичную эмиссию или в акустическом, или в радиодиапазоне. Поэтому если засечь эмиссию, то можно выйти на энергию нейтрино. Для этого надо поместить аппаратуру в большой объем однородной мало поглощающей среды, например в воду. Наша группа планировала засечь вторичную эмиссию нейтрино в радиодиапазоне, построив детектор в антарктических льдах. Антарктида была хорошей моделью — в районе станции "Восток" лед холодный, спокойный, малошумящий, и поглощение маленькое, и объем гигантский. Мы бурили там скважины и измеряли шум ледника в радиодиапазоне, проверяя, можно ли в этом шуме что-то уловить. Были сделаны предварительные оценочные работы, но до построения детектора мы так и не дошли, программу свернули из-за недостатка финансирования", — рассказывает Виктор Боярский. Из науки — в профессиональные путешественники В годы крушения Советского Союза он встал на запасную дорогу — профессионального путешественника и организатора полярного туризма. Поворотным моментом стало участие в экспедиции "Трансантарктика" (июль 1989-го — март 1990 года), она вошла Книгу рекордов Гиннесса за пересечение ледового континента через полюс по самому протяженному маршруту — 6500 км, причем без использования механических средств — на лыжах и собачьих упряжках. Значительную часть пути Боярский шел первым, определяя маршрут. В этой экспедиции он дебютировал как писатель, написав 600-страничную книгу "Семь месяцев бесконечности" по следам путешествия. "Если это останется бесcледно, то зачем это тогда — только себе?" — спрашивает Боярский. Вначале в экспедиции он попробовал вести дневник, "по 10 минут каждый день, после 10 часов хода на лыжах, когда только спать охота и ничего не пишет". Быстро понял, что этот вариант не для него, и стал вести звуковой дневник: наговаривал впечатления дня на магнитофон прямо в спальном мешке. В книге сохранилась фирменная интонация — оптимистичная, добрая и точная: "Первые несколько дней (в экспедиции) я всегда нахожусь в каком-то подавленном состоянии и даже порой думаю: "Зачем все это?!" Но постепенно новая (экспедиционная) жизнь заполняет меня целиком Такая переоценка ценностей происходит, насколько мне известно, у многих моих друзей полярников По возвращении домой процесс переоценки повторяется в обратном порядке и, как правило, намного быстрее Мне кажется, именно в этой обратимости, в постоянном обновлении чувств и осознании привычных, казалось бы, вещей и сокрыта главная причина того, что нас, путешествующих людей, с одинаковой силой влечет домой и из дома". Пламя очага в другом сосуде После "Трансантарктики" в большую науку он больше не вернулся. "В 1990 году был массовый исход из Арктики. Крайняя дрейфующая станция была высажена в 1991 году — "Северный полюс — 31". Ее закрыли и вывезли, и на этом закончилась программа дрейфующих станций на 12 лет", — вспоминает ученый. С уходом военных из Арктики, по его наблюдениям, оттуда ушла жизнь без всяких преувеличений. Авиаотряды на Диксоне, в Хатанге, выполнявшие и военные, и гражданские задачи, остались фактически не у дел. И тогда вместе с коллегой по Арктическому и антарктическому НИИ Росгидромета они придумали полярный туризм, что было спасительно и для ученых, и для летчиков. "Первый полет в сторону полюса — названия "Барнео" еще не было — мы осуществили на вертолетах в 1992-м. В 1993 году впервые на льдине в районе полюса с помощью трактора, который привезли на вертолете, была сделана взлетно-посадочная полоса для самолета", — рассказывает Боярский. Сама же идея организации ледовых полос для приема самолета в центральном арктическом бассейне зародилась в 1970-х годах. Эти работы проводились Министерством обороны и учеными-гидрографами: создавались временные дрейфующие станции на льдах центрального арктического бассейна со взлетными полосами, способными принимать большие самолеты, и до трех месяцев — с марта по май — там работала большая группа ученых. Станции находились под эгидой Министерства обороны, поэтому их деятельность широко не освещалась. В 1990-е годы, когда произошло резкое сокращение всех арктических программ, накопленный опыт остался невостребованным, но им удалось перенацелить имеющийся потенциал с использованием уникальных технологий строительства ледовых полос на полярный туризм. Стартовали вначале с Диксона, затем из Хатанги — небольшого поселка на полуострове Таймыр, основанного казаками еще в XVII веке, откуда до полюса 2000 км, в 2005 году базовый лагерь перенесли на Шпицберген, откуда до полюса вдвое меньше — всего 1000 км. В апреле 2016 года, вероятно, сомкнулась связь времен, когда на "Барнео" тренировался чеченский спецназ: технология, когда-то создававшаяся Министерством обороны СССР, сегодня снова работает в интересах Минобороны, но уже России. Сто и один раз на полюсе Сам Боярский побывал на полюсе "60 или 70 раз, если считать лыжные и ледокольные посещения, а если и вертолетные — то под сотню" но, по его словам, есть и те, на чьем счету больше посещений макушки планеты. И это отнюдь не полярные капитаны, которые работают в Арктике через год, а обслуга ледоколов — "ресторанные люди, дневальные девушки, которые ходят на ледоколах на полюс каждый год". "Была одна из дневальных, с которой мы соревновались: я говорю: "Сколько у тебя?" — "Столько-то". — "А у тебя?" Потом я перестал ходить на лыжах, и она начала обгонять. А вообще, если по большому счету, то один раз я был на Северном полюсе, когда дошел с берега на лыжах в 1995 году, это зачет. Все остальные разы были проще и короче по времени. Дойти до полюса с берега — это существенно, потому что очень мало людей, которые дошли до полюса с берега на лыжах, их по пальцам можно пересчитать — десятки не наберется. Из наших — это команда Димы Шпаро, которая дважды ходила на Северный полюс — в 1977 и 1988 годах, Миша Малахов — они с канадцем Ричардом Вебером в 1995 году впервые в истории достигли полюса с берега и вернулись обратно в автономном режиме. Мы шли с подбросами продовольствия, а они — без, стартовый вес саней достигал 150 кг. Матвей Шпаро в 2008 году вместе с Борисом Смолиным достигли полюса во время полярной ночи. Здесь, как в альпинизме, есть разные категории сложности. Любые экспедиции на полюс сложны, но поход в автономном режиме по маршруту берег — полюс — берег и поход берег — полюс ночью — это высшие категории сложности". Но несмотря на столь обширный и разнообразный полярный опыт, арктическая романтика совсем не чужда Виктору Боярскому. Но это романтика не восторженного неофита, побывавшего на полюсе однажды или только мечтающего об этом. Она совсем другая — как двигатель, который тащит и корпус, и кресла, и подвеску автомобиля, и набившихся в него пассажиров. Такая натура. "Принято говорить, что побываешь в Арктике — и ты потом уже заразишься арктической болезнью, тебя туда потянет снова и снова… Не могу характеризовать это как болезнь. Но там есть некий эмоциональный подъем. Естественно, отношения между людьми в Арктике должны быть теплыми, потому что по-другому там нельзя, все друг от друга зависят, хоть в экспедиции, хоть на полярной станции", — считает путешественник. Характер куется в борьбе с ветряными мельницами "Не сказал бы и о том, что полюс развивает характер, позволяет преодолеть себя, хотя такое часто можно услышать. Чтобы развить характер, на мой взгляд, на полюс ехать не обязательно. У любого человека есть круг обязанностей, которые он должен исполнять, несмотря ни на что, если он человек ответственный, мужчина. В обычной жизни можно развить характер очень хорошо, потому что у нас жизнь каждый день выкатывает такие проблемы, доходящие до абсурда… Ну вот как с музеем. И это закалят характер. Нужно сражаться. Нужно продолжать. А на полюсе, кстати, как раз для меня был отдых. Там понятные проблемы. Ты же не ожидаешь, что там будет тепло, и ты будешь ходить спокойненько, наслаждаться. Знаешь, что будет холодно, будет ветер, будут льды. Ты к этому готовишься, и это встречаешь как должное, и преодолевать это, будучи готовым, не сказать что легко, но можно. А больше всего убивает, когда ты борешься с проблемами, которые противоречат здравому смыслу, которых не должно быть, а они есть". Виктор Боярский признался, что на данный момент для него период руководства Музеем Арктики и Антарктики оказался "наиболее сложным, потому что очень много времени занимала борьба с ветряными мельницами". Наталия Михальченко