Человек с иглой

Существует определенная категория людей, знакомство с биографией которых оставляет впечатление, что это вымысел, фантазия, продукт чьего-то уж слишком богатого воображения. Татуировщик Джонатан Шоу именно из такого разряда. Он украшал кожу Кейт Мосс, Ди Ди Рамоуна, Мэрилина Мэнсона и других героев светской хроники. Но Шоу — больше, чем просто художник. Жизнь и приключения этого человека обросли легендами и стали достоянием богемного фольклора. Игги Поп называет его «антигероем нового времени». Джонни Депп как-то сказал о нем: «Джонатан — это Будда, писатель, шаман, безумец, пират, артист, сатана, мудрец и один из моих самых надежных друзей». И добавил: «Если вы не знаете, кто такой Джонатан Шоу, то вскоре узнаете». Пожалуй, время пришло. «Да ты проходи, проходи, не стой в дверях, — приветствует меня сияющая благородной пробой улыбка моего собеседника. — Извини, что все так сумбурно получилось. Я только недавно из Мексики приехал, сегодня лечу в Нью-Йорк на презентацию моей книги». На полу разбросаны сумки со свежими багажными тегами. «А ведь я бывал в ваших краях: Санкт-Петербург, Москва, Киев. Меня взяли с собой в турне ребята из группы Gogol Bordello. Должен признаться, мне очень понравилось, и, если будет возможность, обязательно вернусь». Цигано, как он себя называет, объехал весь мир не один раз. Потом он мне скажет: «Знаешь, за годы, проведенные в дороге, я усвоил одну истину: где бы мы ни скитались, самое увлекательное путешествие всегда находится внутри нас». Я прекрасно понимал, с каким человеком мне придется встретиться. Поиски информации привели меня в темные барио Рио-де-Жанейро, города, который Джонатан считает своим вторым домом. Я побывал в «квартале красных фонарей» Вила Мимоза, где Шоу когда-то ухаживал за местными девицами; встретился с его друзьями байкерами из мотоклубов «Стервятники» и «Ангелы Ада»; разговаривал с татуировщиками из фавелы Борел и с пляжа Копакабаны и посетил церемонию синкретического афробразильского религиозного культа умбанда, последователем которого Шоу является. Если у меня оставались какие-либо сомнения насчет характера Шоу, их развеял его сайт, где он провозгласил себя «странствующим артистом-разбойником» и «философом борделей». Джонатан одинаково комфортно себя чувствует в пентхаусе на Ипанеме среди сливок бразильской богемы и в грязном баре какой-нибудь забытой богом фавелы, общаясь с местными наркодилерами за тарелкой фейжоады. B Бразилии таких людей называют «маландро» — особый типаж, обладающий талантом в любой компании быть в доску своим и чуть ли не дьявольской способностью из любых обстоятельств извлекать для себя пользу, не всегда, правда, в рамках этики и закона. Родился Шоу в 1954 году в Нью-Йорке в семье легендарного джазового кларнетиста и композитора Арти Шоу (настоящее фамилия Аршавский, дед по отцу был евреем из Одессы) и голливудской киноактрисы, femme fatale 50-х Дорис Даулинг. Джонатан — настоящая квинтэссенция мульткультурализма, в его жилах течет, помимо еврейской, также ирландская, австрийская и цыганская кровь. Когда ему исполнилось три года, он переехал с мамой в Лос-Анджелес и рос в материалистическом, окруженном гламуром микромире Беверли-Хиллс. Там он впервые увидел изнанку успеха и славы. «У меня не было ничего общего с ядовитыми идеалами, так называемой "американской мечты", — вспоминает Джонатан. — Половина моих родственников либо закончили жизнь самоубийством, либо сошли с ума, либо спились на почве депрессии. Я и сам навряд ли был бы сегодня живым, если бы не сбежал много лет назад. Дорога спасла мне жизнь». Еще юношей он тусил с Джимом Мориссоном, общался с Китом Ричардсом, Джими Хендриксом и Фрэнком Запппой, бывал в гостях у печально известной «семьи Мэнсона». Поэт американского алкоголического пролетариата Чарльз Буковски съездил ему по зубам, а потом стал другом и наставником. «Наше поколение называли детьми цветов, хотя вся эта так называемая "цветочная сила" была раздутой американскими СМИ белибердой. Я всегда подозревал, что эта пропаганда была направлена на то, чтобы дискредитировать нарастающее среди американцев недовольство правительственной политикой и оппозицию войне во Вьетнаме. Что может быть лучше для пропаганды, чем показать антивоенные протесты как капризное нытье избалованной молодежи с цветами, вплетенными в немытые волосы». Когда Шоу исполнилось 20 лет, он бежал из Америки и два года бродяжничал по Мексике. В Веракрузе он устроился помощником на мексиканское торговое судно и путешествовал по Центральной и Латинской Америке. В конце 1970-х Джонатан вернулся в Лос-Анджелес и стал учеником Боба Шоу, одного из пионеров и настоящей легенды первого поколения американских татуировщиков. «В 70-е наколки были частью подполья. И видеть их можно было исключительно на криминале, моряках, чернорабочих и на артистах из фрик-шоу. Тату не было достоянием светского общества и мейнстрима. Одним словом, не та карьера, которую желают своим детям родители». (Смеется.) Хороших татуировщиков в то время было совсем немного, они не делились своими секретами и редко кого брали в ученики. Я учился у одного из лучших». После нескольких лет в подмастерьях Шоу перебрался в Нью-Йорк, работал в паре с Спайдером Веббом, а после открыл уже свою нелегальную студию Fun City Tattoo в грязном подвале на Бауэри рядом с Ист-Виллидж. В то время тату-салоны были запрещены в Нью-Йорке — запрет держался с 1961 по 1997 год. Впрочем, Джонатана это мало волновало, если закон становился на его пути, он, не задумываясь, обходил его. В 1980-е восточная часть нижнего Манхэттена была мало похожа на нынешнюю. «Большое яблоко» — Нью-Йорк — жители города тогда язвительно называли «гнилым». Эпидемия СПИДа, безработица, полицейский произвол, преступность на улицах — советские журналисты-международники, рассказывавшие об ужасах жизни за океаном, не всегда так уж обманывали неискушенную публику страны развитого социализма. «В этой сумасшедшей среде Джонатан чувствовал себя как дома, — говорит его старый друг Билли Лерой. — Да он и сам был чокнутый. Причем на всю голову. Уверен, он больше боялся рутины унылого существования, чем смерти». Друзья Шоу вспоминают, как под своим стулом он держал приклеенный изолентой заряженный револьвер. Или как брал с собой молоток «на всякий случай», когда выходил на улицу, чтобы купить сигарет. Как глазок в бронированной двери его студии был сделан так, чтобы при необходимости в него можно было вставить дуло автомата. Сама же студия находилась в забитом досками полузаброшенном доме за магазином — чтобы попасть туда, необходимо было пройти через валяющихся штабелями на улице наркоманов и бомжей. «Fun City Tattoo был нелегальным тату-салоном. Не было вывески — нужно было звонить из автомата на углу. Я выходил, проводил фейсконтроль, а уж потом клиент попадал внутрь. Это был безумный, красочный, параллельный мир, наполненный памятными реликвиями, связанными с тату. Все самое причудливое в мире дерьмо заполняло каждый сантиметр студии. Там даже были тсантса в стеклянных банках — высушенные человеческие головы из Амазонии. На стенах местами засохшая кровь, и не только от татуировок. Это место стало нашим клубным домом. Однажды я показывал Джонни, Игги и Джиму мою коллекцию уникальных эскизов тату. Игги остановился на рисунке с черепом, костями и надписью "смерть неизбежна". Так родилась идея, что мы все сделаем одинаковые тату как заверение нашей дружбы. В то время я носил кольцо с черепом, и все решили, что хотят такое же, как у меня. Так и был основан клуб "Смерть Неизбежна". Мы все носим наши кольца по сей день». Хаос и анархия способствовали превращению. Ист-Виллидж в настоящую Мекку контркультуры. Вторая волна панк-рока, появление хип-хопа и граффити подчеркивали настроение царящее в городе. Жан-Мишель Баския, Джим Джармуш, Кейт Мосс, Дебби, Харри, Джо Коулмэн, Наоми Кэмпбелл, Патти Смит, Игги Поп были частыми гостями в студии Шоу. Ramones и Лидия Линч заходили поболтать и поделиться идеями, а после шли в находящийся по соседству знаменитый клуб CBGB давать свои шоу. «Там было действительно много громких имен, — говорит Джонатан. — Меня же самого мало интересовал тот факт, что среди моих друзей многие были или впоследствии стали знаменитостями. Прежде всего нас сближало то, что мы хотели сказать и выразить в нашей работе, и это, как магнит, притягивало нас друг к другу». Тем временем Джонатан работал над новым стилем татуировки, который позже назовут «нео-трайбал» — это однотонные геометрические узоры, обычно черного или серого цвета, как правило, закрывающие большие части тела. Стиль станет золотой жилой и стабильным куском хлеба для следующего поколения татуировщиков. Со временем имя Шоу становится известно широкой публике, к нему выстраивается длинная очередь знаменитостей. «Даже Ванилла Айс напрашивался на прием, к моему стыду», — смеется он. Джонатан станет первым татуировщиком, принявшим участие в программе Дэвида Леттермана, попадет на обложку журнала New Yorker и будет приглашен на позицию главного редактора первого международного тату-журнала International Tattoo Art. Есть мнение, что Шоу как никто другой (не считая MTV) способствовал популяризации тату и что именно благодаря ему слово «татуировка» сегодня идет в паре с «искусством» и «индустрией». Сам Джонатан скромно считает, что ему просто повезло и он оказался в нужном месте в нужное время. Но как бы там ни было, он стал связующим звеном, соединившим два поколения татуировщиков, между которыми пролегли практически все традиционные и современные стили тату. «Он вывел татуировку на совершенно новый уровень, — говорит друг и коллега Шоу Клэй Декер. — Джонатан первый показал направление, которое привело к тому, что мы имеем сегодня». Раньше Шоу сетовал, что татуировка потеряла свою мистику, став достоянием мейнстрима, но в одном из своих интервью признал: «Все в этом мире меняется. И я говорю это без какого-либо негатива. Возможно, мы потеряли элемент таинственности и маргинальности, присущий этому занятию, но все, что не делается, делается к лучшему, даже если это не нравится таким старым динозаврам, как я». В 2001 году, съездив в Японию по приглашению якудзы, Шоу решил навсегда оставить дело, которому посвятил более 30 лет своей жизни. Достигнув пика славы и признания, он ушел тихо, без фанфар, уступив место более молодым и амбициозным мастерам. «Я никогда не стремился стать брендом, обладателем титулов типа "лучший в мире" и тому подобное. Татуировка для меня — прежде всего стиль жизни, а уж потом все остальное. Рассматривать это как искусство я стал годами позже. Но я, конечно, и представить не мог, что наше подпольное занятие превратится в модное поветрие. Дошло до того, что ко мне приходили только потому, что моими клиентами были знаменитости. Никого даже не интересовало качество моей работы. Я брал по 500 долларов за татуировку, которая стоила 40, и превратился в бесстыжую проститутку. Потом наше ремесло обозвали "индустрией", и я оказался в центре этого гнилого водевиля. Ну, а когда стали предлагать сделать первое в Америке тату-реалити-шоу, я понял, что пора уходить. Я не желал быть частью этого фарса». Сегодня Джонатан всецело посвятил себя новому призванию. Его первая книга Narcisa получила хорошие рецензии и попала в разряд культовых у любителей андеграундной литературы. После ее публикации журнал Rolling Stone осторожно назвал Шоу «следующим Чарльзом Буковски», на что Джонатан в шутку ответил: «Не понимаю, зачем эти сравнения. Я пишу лучше Чарльза, черт возьми». «Правду сказать, — вспоминает Шоу, — мне крупно повезло, и я безмерно благодарен Чарльзу за то, что он был моим первым литературным наставником. Мы познакомились в начале 1970-х, когда вместе работали в The Los Angeles Free Press. Это было еще до его славы. Тогда я был зеленым пацаном, многого не понимал и, бывало, обижался на Чарльза за его грубую прямоту и откровенность. Но то, что я воспринимал как оскорбление, на самом деле было мне уроком. Вопреки своему имиджу, Буковски был очень добрым и отзывчивым человеком. Он подсадил меня на серьезную литературу, познакомив с такими авторами, как Уильям Берроуз, Джон Фанте, Луи-Фердинанд Селин. Как-то он сказал мне: "Книгу, прежде чем написать, необходимо прожить". Это был лучший совет, полученный мной в жизни». В прошлом году была издана первая часть автобиографии Шоу — Scab Vendor: Confessions of a Tattoo Artist («Продавец шрамов: Исповедь татуировщика»), посвященная первым двум десятилетиям его жизни. «У меня нет никаких сожалений, — сказал он. — C годами я понял, что негатив и личные трагедии имеют свое место и время. Окажись мои предки не эгоцентричными фриками, а образцовыми родителями, возможно, никогда и не было бы Джонатана Шоу». Когда я поинтересовался, что же заставило его стать автором, он сперва ответил, что «у татуировки, как искусства, есть свои границы, а у литературы их гораздо меньше». Но потом добавил: «[Это было] не столько желание, сколько необходимость. У меня был выбор, либо вытащить весь груз и грязь психологических травм наружу, либо сойти с ума. Процесс работы над автобиографией похож на археологические раскопки прошлого. Не каждый может найти в себе достаточно смелости, чтобы честно признаться, кто же ты есть на самом деле. Любая автобиография, если она правдивая, ставит писателя на путь не только морального и эмоционального, но также и спиритического очищения. А это очень тяжелая и болезненная операция. Мой друг, художник Джо Коулмэн, назвал этот процесс «вивисекция души». В этом, наверное, заключается суть работы писателя. Надеюсь, что моя исповедь заставит читателей задуматься и критически оценить свою жизнь, поступки и их последствия. Люди тратят тысячи долларов на психоанализ, часто не догадываясь, что спасение и решение их проблем находится в их собственных руках. Десятилетиями я как безумец пытался найти утешение в наркотиках, алкоголе, женщинах, деньгах и приключениях, даже не подозревая, что выход из этого экзистенциального кошмара был всегда рядом — внутри меня». Шоу не ставит своей целью умаслить читателя и понравиться всем — он такой, какой есть, нравится это кому-то или нет. «Искусство должно будоражить человека, — считает Шоу. — Не надо бояться вызвать раздражение или даже оскорбить чьи-то чувства. Если то, что я пишу, не берет человека за горло, не заставляет его задуматься, то я плохо выполняю свою миссию. Моя позиция лучше всего выражается словами Эрнста Фишера, который сказал: "В загнивающем обществе искусство, если оно правдивое, тоже обязано отражать упадок "». Под конец почти двухчасовой беседы я вдруг понял, как мало узнал о своем собеседнике. Но один эпизод сказал о Шоу больше, чем то, что говорят и пишут о нем. В ходе разговора он случайно узнал, что мой друг, который привез меня к нему на встречу, остался ждать в машине на улице. «А почему ты не позвал его с собой? Что я, сноб какой-то? Давай, пригласим его», — сказал он и направился к лифту. В рабочем кабинете Джонатана над его письменным столом висят нарисованные друзьями портреты хозяина. Один выполнен Джонни Деппом с дарственной надписью «Моему брату Д.Ш. — капитану Джеку Пирату». Глядя на татуировки Джонатана, на его золотой оскал, на хитрый взгляд, вдруг понимаешь, у кого Депп одолжил материал для роли Джека Воробья в фильме «Пираты Карибского моря». Джонатан и есть современный пират. Последний флибустьер андерграунда. Таких, возможно, больше уже не будет. А жаль.