Людмила Улицкая — об отношении к критике, "сверхтексте" и желании купить пианино

21 февраля писательнице, лауреату премий "Большая книга" и "Русский Букер" исполняется 75 лет. В интервью ТАСС Людмила Улицкая рассказала об отношении к своим героям, критике и свободе чтения. — Читая книги, часто чувствуешь, что каких-то своих героев автор любит, а каких-то — нет. Мне вот всегда казалось, что вы не любите Машу из романа "Медея и ее дети"… — Я всех моих героев люблю. Иначе у меня просто ничего не получается. — На мой взгляд, ваши женские образы четко делятся на, условно говоря, "праведниц" и "блудниц"… — Нет, это заблуждение. Или мой промах. Я не Жданов (Андрей Жданов — советский государственный деятель, способствовавший исключению Анны Ахматовой и Михаила Зощенко из Союза писателей СССР, — прим. ТАСС), который не мог разобраться с характером Анны Андреевны Ахматовой, называя ее "не то блудницей, не то монахиней, у которой блуд смешан с молитвой". Поэтому у меня нет ни малейшего намерения вводить эти идеологизированные типы. Человек сложнее устроен. Хотя "блудницы" все же живей "праведниц". Писать уж точно про них интересней. — Вы в интервью Владимиру Познеру сказали, что женщины в среднем лучше мужчин. Если говорить не о литературе, а о жизни, что вы любите в мужчинах и женщинах? Или это не зависит от пола? — Есть качества, которые мне очень важны и в мужчинах, и в женщинах — чувство собственного достоинства, бескорыстие. Честность, в конце концов. А что женщины у нас в среднем лучше мужчин, я в этом уверена. Но мои друзья — и женщины, и мужчины — первый класс! — Еще вопрос про "Медею": всегда хотела узнать, кто автор стихов главной героини? И как вы их оцениваете? — Это мои стихи, написанные мною в молодости. Я тогда опубликовала только одно стихотворение, а остальные — под видом стихов моей героини Маши. Конечно, не шедевры, но у них иногда есть живое чувство. — Одно из этих стихотворений потом появилось в другом вашем романе — "Зеленый шатер". И таких пересечений в ваших книгах много: например, героиня цикла "Девочки" появляется в книге "Веселые похороны". А Шурик и Валера Бутонов из разных романов похоже проводят неудачные ночи, отравившись на даче. Это все какие-то истории из жизни, которые "обосновываются" в ваших произведениях? Или это потому что, как вы говорите, "события рифмуются" в жизни, а значит, могут рифмоваться и в книгах? — Рифмуются, конечно. Но в данном случае, скорее, лучше не придумала, вот и использовала нечто сходное. Ничего хорошего в этом нет. А то, что герои кочуют из книги в книгу, как раз мне нравится — образуется некий "сверхтекст". В каком-то смысле каждый писатель пишет одну и ту же книгу — книгу своей жизни. — Роман "Даниэль Штайн, переводчик" написан в очень нетипичной для вас форме — в нем в основном звучит не ваш авторский голос, а голоса персонажей и документы. Для чего вы выбрали такую форму? — Я не придумываю специальной формы, обычно тема сама предлагает единственный язык, который в данном случае для меня возможен. — Есть такой известный мем про синие занавески. Что когда в книге упоминаются синие занавески, учитель говорит, что они символизируют, например, депрессию. А автор вздыхает: "Синие занавески символизируют синие занавески, и все!" Ваши произведения точно останутся в учебниках литературы. Вас никогда не пугало, что кто-то будет искать в них "синие занавески"? — "Синие занавески" меня не пугают. Разве вы не помните красную сумочку, которую держала в руках Анна Каренина в момент, когда она бросалась под поезд? Это мощная метафора ее "окровавленного сердца"… — А вы читаете критику или научные работы о своих книгах? — Да, читала. Недавно вышла статья профессора Светланы Тиминой из Санкт-Петербурга. Она исключительно хвалебная. Это, конечно, приятно, но если говорить откровенно, иногда злая критика оказывается полезней, чем похвала. Хотя критику я вообще-то почти не читаю. Это Светлана Ивановна мне свою статью прислала. Я не читаю и сетевых ругательств в свой адрес, хотя знаю, что они есть. У нас в стране кое-какая свобода творчества. А у меня лично свобода чтения — читаю только то, что сама выбираю. Последние годы все более научно-популярную литературу, которой нас много лет обеспечивало издательство Дмитрия Зимина (издательский проект "Библиотека фонда "Династия" — прим. ТАСС) — Сейчас много говорят о том, что документальная литература вытесняет художественную. Что вы об этом думаете? — То, что сегодня документалистика становится все более интересной, — вне всякого сомнения. Я не думаю, что произойдет полное вытеснение художественной литературы. Культура меняет свои границы постоянно — сегодня больше слушают музыки, много интересного происходит в театре. — Вы являетесь членом попечительского совета фонда "Вера", но как-то сказали, что не смогли бы быть волонтером в хосписе. Почему? — Каждый делает здесь то, что он лучше умеет делать. Недавно была выпущена книжка в пользу фонда (сборник рассказов "Книга гастрономических историй, ради которой объединились те, кого объединить невозможно" — прим. ТАСС). Я принимала в ней участие. Для меня хоспис — подвиг жизни покойной моей подруги Веры Миллионщиковой (основатель Первого московского хосписа — прим. ТАСС), а теперь, после ее смерти, это место, где работают лучшие из лучших людей. — В публичном интервью The Question вы рассказывали, как в советские времена купили книгу, отдав за нее бабушкино кольцо с бриллиантом. Когда вам в последний раз хотелось чего-то так же, как тогда хотелось эту книгу? — Не помню. Когда мне чего-нибудь хочется, я это сразу покупаю. Правда, очень редко чего бы то ни было хочется. Вот последний год мне хочется купить пианино, но не покупаю его пока из сострадания по отношению к мужу и к соседям. Беседовала Бэлла Волкова