Тереза Чмыхало: «Я лежала вся изрезанная, а мне писали, что я актриса и теракта не было»
Ровно год назад в петербургском метро прогремел взрыв, унесший жизни 16 человек. Среди пострадавших была 18-летняя студентка Тереза Чмыхало – дочь писательницы Лары Галль. Мы поговорили с девушкой о злости на террористов, посттравматическом синдроме и конспирологических версиях. Теракт В тот день я ушла с учебы пораньше – у меня отменили пару. Был очень теплый, солнечный день, я зашла в вагон, остановилась у дверей и набирала товары в корзину на «iHerb». Помню, как отправились от «Сенной», а дальше провал – свет погас, телефон выпрыгнул из рук. Открываю глаза и ничего не вижу, вокруг темнота. Заметила только, что в дверях разбито стекло, и подумала, что что-то случилось с электричеством – лампочка взорвалась и обожгла только меня. И вдруг из тишины начали прорываться страшные, приглушенные звуки – кто-то в истерике кричал «мама!» А когда поезд наконец остановился, нахлынула гамма шума. Я понимала, что нужно забраться на сидение, чтобы меня вытащили, но ноги тряслись и будто приросли к полу – пришлось переставлять их руками. Когда вылезла, первое, что увидела – толпу людей, которая смотрела на нас и снимала. Обернулась, а весь вагон помятый, люди лежат в крови. Трогаю свое лицо и понимаю, что оно тоже в крови – и в моей, и в чужой. Ко мне подошла какая-то женщина и спросила, как мне помочь, я расплакалась и попросила отвести меня домой – мне хотелось как можно скорее уйти от этого страха к маме. Мы успели выйти, пока эскалаторы еще работали, вскоре их выключили. Когда попали на улицу, я заметила, что дети на меня странно смотрят. Дома мне вызвали скорую – я отговаривала, казалось, что со мной все в порядке. Уже в машине врачи нам рассказали, что произошел теракт. Но переживала я только за маму, она очень нервничала. Больница Так как меня везли не из метро, я попала не в Мариинскую больницу, как большинство жертв теракта, а на Костюшко – там нас таких было всего трое, меня даже бесплатно положили в отдельную хорошую палату. Я была как отрешенная, жила моментами: операция — страшно, нога — идет кровь, перевязки, капельницы — не хочу, ставят уколы — болит попа. Пришли люди — открытки, подарки, шоколадки. Мне ничего не хочется — только спать. Увечий было не так много – дырка в ноге размером с пятак, в ней кусок металла, его нужно было вытаскивать. Мне вкололи анестезию, а она не сработала из-за адреналина. Хирург ковырялся в ране пальцем, я это чувствовала и кричала: «Ну когда уже вы из меня это вытащите?». Медсестра говорила: «Не кричи, людей распугаешь!», а я думаю: «Что за фигня, как это не кричать». И стала петь. Доктор пытался меня отвлечь, спрашивал: «Где ты учишься?», а я отвечала: «На Фонта-а-а-а-а-а-анке». Потом мама не выдержала, забежала в кабинет, тоже начала орать: «Вколите ей наркоз быстро, или я вас всех засужу». Они отвечают, что уже сделали это, а она настаивает: «Ну вколите еще, я заплачу» и кошелек достает. Сейчас смешно вспоминать. Потом наконец-то осколок вынули, показали мне, но забрать не разрешили – все отдали полиции. По телу было еще много мелких осколков, сказали, что все их доставать нет смысла, а то буду как Франкенштейн. Потом некоторые выходили сами: из коленки, пальца. Думала, что на носу черная точка – выдавила, а это тоже оказался кусочек железа. Бомба была начинена кучей мелкого металлического мусора: какими-то шариками, пружинками, явно самодельная. Еще у меня была порвана барабанная перепонка. Мне сказали, что чтобы восстановить слух, нужно будет сделать сложную операцию, с трепанацией черепа. Дали документ на подписание, а там последствия: паралич части лица. Я уже подумала, что лучше без слуха, чем с параличом, но потом меня все-таки переубедили. Мне побрили часть головы – я выглядела по-дурацки, но бояться устала, скорее было интересно. В итоге операция прошла хорошо, и слух уже восстановился – только иногда пищит в ухе, как будто я робот, но это со мной уже навсегда. В больнице я пролежала три недели – никогда раньше не болела, а тут получила по-полной. Теперь даже рожать, наверное, буду дома. Хотя там ко мне очень хорошо относились, шутили, заботились. Однажды врач зашел в палату и очень серьезно спросил у моего парня: «Ну что, как у Терезы стул?», а тот даже не понял, о чем вопрос. Доктор, видимо, думал, что я всем вокруг докладываю, как какаю. Нога болела потом еще месяца три, а онемение в колене прошло только недавно – нервные окончания восстанавливаются долго. Поддержка Мой парень Андрей примчался из Москвы и сидел в больнице безвылазно. Мама написала об этом на своей странице, и незнакомые люди начали передавать через нее деньги для него – потому что ему пришлось отпроситься с работы, а он студент, сам снимает жилье в столице. Он потом шутил, что это ему платят за то, чтобы он со мной время проводил. Андрей помогал отвлечься: от трагедии, больницы, боли. Иногда мне было страшно говорить что-то врачу, и он договаривался сам. Приносил мне все, что я хотела – даже однажды протащил шаверму. Мы шутили, катались по больнице на коляске. Мне нужен был свежий глоток, осознание, что я буду жить дальше. Очень поддерживала семья – после теракта она для меня стала ценностью номер один. Все стали как будто роднее, я увидела, что рядом есть те, кто будет со мной в любой ситуации. Конечно, другие люди никогда не поймут того, что со мной произошло. Но что мне нравится в моих близких — они не старались понять, а просто были рядом, любили и ничего не изображали. Ника Белоцерковская прочитала про меня у мамы в Фейсбуке и сразу прислала мне кучу подарков – а я даже не знала, кто это. Меня это очень удивило. Я думала, она какое-нибудь пирожное отправит, а мне принесли пакеты с дорогой одеждой, сладости, сумку Chanel, набитую косметикой, как будто она моя фея-крестная. Казалось, что у меня десять дней рождений разом. Был такой контраст: только что произошло ужасное, а потом резко – такая радость. Все эти вещи у меня в комнате не помещались – правда, комната у меня маленькая. Осенью она предложила сходить вместе на шоппинг, мне было очень страшно и странно – я же не бездомная. В итоге все-таки согласилась и решила не смущаться, прикалывалась с ней, как будто она моя тетя. Она ходила по ДЛТ и давала вещи консультанту, а я обратно их выкладывала, потому что куда мне столько? В итоге договорились на минимум, зато купили себе одинаковые кроссовки. Конспирологи Люди находили меня «ВКонтакте» – хотя у меня там даже ненастоящее имя – и писали, что теракта на самом деле не было, что мне заплатили, присылали какую-то безумную видеонарезку. Их было много, причем все страницы фейковые. Я в больнице неплохо держалась – а из-за этого расплакалась, было очень обидно: я лежу вся изрезанная после операций, а мне говорят, что я актриса. И маме тоже писали – мол, она популярный блогер, и ее специально наняли. Она мне потом сказала, что эти дебилы были нужны, чтобы я наконец все отпустила и проплакалась. Эта теория распространилась – даже некоторые мои знакомые спрашивали, правда ли теракт был. Выплаты Получить выплаты было не сложно – был создан единый центр помощи пострадавшим, туда нужно было принести справку из больницы и заявление, а деньги перечисляли на карточку. Последний перевод пришел в июле. Сумму вычисляли, исходя из степени повреждений. Там все было прописано: сколько стоит сотрясение мозга, сколько синяк. Я раздевалась, а женщина по линеечке измеряла каждую царапину, очень внимательно. На самом деле, мне выплатили больше, чем я думала. Деньги я еще не потратила – все лечение было бесплатным. Немного ушло на поездку в Израиль, небольшая часть – на собаку, я о ней давно мечтала. Постоянно звонила соцподдержка, спрашивала, не нужно ли мне чего, предлагали путевку в санаторий. Я и не подозревала, что у нас такая развитая инфраструктура помощи. Думала, попал в тяжелую ситуацию – сам и справляйся. А меня окружили со всех сторон. Посттравматический синдром Мне не было сложно рассказывать о теракте – казалось, будто я говорю о своем сне. Осознание пришло ко мне гораздо позже. Через полгода у меня начались неконтролируемые истерики. Однажды я сидела с племянницей, она меня не слушалась – обычная история. Но меня это почему-то выбило из колеи, я упала на пол, начала плакать, кричать, стучать руками и ногами. И как будто наблюдала все это со стороны – собственный крик слышала как эхо. И еще пронеслась мысль: «Блин, я напугала ребенка», но остановиться не могла. После этого я боялась даже на улицу выходить, мало ли, что со мной случится. Я не понимала, что это из-за теракта, это мне потом объяснил психолог. Сказал, что психика не смогла тогда переварить эти события и решила запрятать их до того момента, когда она будет готова. Мысли отделились от чувств – головой я все понимала, а эмоционально – нет. Пришлось проживать все заново – очень не хотелось, это очень тяжело. Но все постепенно проходит и сейчас мне лучше. Меня лечил очень хороший психотерапевт в НИИ Бехтерева – известный, занятой специалист, а со мной нянчился бесплатно, сказал, что с жертв теракта деньги не берет. Мама носила ему угощения – то сыр, то хамон. Отношение к метро Впервые я спустилась в метро через полгода после трагедии вместе с парнем – одной было бы очень страшно. Я везде видела подозрительных людей – со странной сумкой, необычным выражением лица. Несколько раз выходила из поезда и пересаживалась в следующий. Сейчас стало проще, получается убедить себя, что это необоснованная тревога. Когда впервые попала на «Технологический институт», было очень странно. Там нет никаких напоминаний о тех ужасах, которые я видела. Все прошло, жизнь продолжается, вестибюль чистый, как будто вообще ничего не было. Всем безразлично, так, наверное, и должно быть – зло есть и все. Осознание трагедии Теперь мне всегда тревожно, когда слышу что-то вроде: «вот у меня бомбит» или «сейчас взорвусь». Людям смешно, а у меня всплывают воспоминания. Я, конечно, об это не говорю, зачем кого-то обременять своими эмоциями. Или есть такая настольная игра «Тик-Так Бум», люди передают по кругу маленькую бомбочку, и пока она тикает, нужно вспомнить слово с определенным слогом. Если не успел, она издает звук взрыва. Друзья позвали меня в нее поиграть, но мне стало ужасно некомфортно, я же знаю, что бомба – это не прикол. Я сама стала внимательнее относиться к словам – кого-то могут ранить даже безобидные, на первый взгляд, вещи. После теракта меня одолевала мысль «почему я», но потом это проходит: понятно, что зло касается каждого – кого-то больше, кого-то меньше. Может, у меня в будущем мог быть какой-нибудь жуткий развод. А теперь не будет! Конечно, я была зла на людей, которые могли так ужасно поступить, но потом и это отпустило. У меня есть важный опыт: стрессовой ситуации, страха, больницы, операции, оформления документов. Я стала сильнее – потому что в такой ситуации у тебя нет другого выхода, нужно бороться со страхами и меняться. Я чувствую себя живой, теперь у меня два дня рождения – 3 апреля я отпраздную в Израиле. Куплю себе какой-нибудь местный подарок. Намного тяжелее тем, у кого в этой трагедии погибли родные, им действительно нужна поддержка, я даже представить не могу, каково это. Когда в Кемерово случился пожар, я читала и плакала – было чувство, что это что-то очень знакомое, что это про меня. Они оказались в такой же ситуации: когда ты не можешь ничего контролировать, не в силах что-то изменить. Только я выжила, а они – нет.
