Эндрю Бромфилд: стараюсь, чтобы британец чувствовал текст, как русский
Эндрю Бромфилд (Andrew Bromfield) много лет переводит на английский язык книги русских писателей, в том числе романы Бориса Акунина про Эраста Фандорина. Перевод книги "Весь мир театр" в 2018 году был номинирован на новую литературную премию Европейского банка реконструкции и развития (ЕБРР). В интервью РИА Новости Бромфилд рассказывал о трудностях перевода, о том, как написать хорошую книгу, и объяснил, почему британские читатели интересуются только британской литературой. Беседовала Татьяна Фирсова. — Господин Бромфилд, я прочла вашу биографию. Вы переводили Виктора Пелевина, Дмитрия Глуховского, Бориса Акунина, Сергея Лукьяненко, Михаила Булгакова, Даниила Хармса, Генриха Сапгира… — Хармса… Это было только для журнала Glas (московский литературный журнал — ред.). Отдельного книжного издания не было. Зайончковского переводил. Всего перевел более 100 книг, может быть, 150. Льва Толстого я тоже переводил. — Мне кажется, что это потрясающий список авторов, за некоторым исключением все они мне очень интересны. — У меня тоже есть такие исключения. — Какие?right — Наверное, не стоит говорить. Я профессиональный переводчик, у меня нет других доходов, я живу за счет перевода. Когда мне предлагают книгу, я обычно соглашаюсь, потому что нужны деньги на жизнь. Мне очень повезло — я начал этим делом заниматься профессионально после того, как мы с Наташей Перовой создали журнал Glas. Я начинал с Пелевина. А потом люди стали мне предлагать разных авторов — почти всех интересных. — Кого было переводить сложнее всего? — Это очень интересный вопрос. Простых переводов нет, конечно. Я отношусь ко всем переводам одинаково, стараюсь передавать именно то, что, как мне кажется, автор хотел сказать, чтобы английский читатель почувствовал текст почти так же, как русский читатель чувствует оригинал. Такая у меня цель. И выходит так, что, в принципе, есть современные, даже неизвестные авторы, которых переводить значительно сложнее, чем переводить Толстого. — Как Пелевин, например? — Пелевин имеет свои сложности. Есть авторы, которые пишут, как это сказать, правильно, которые пишут, может быть, не очень изящно. И как переводчик я обязан передавать их "неизящность". Не мое дело улучшать текст, это не дело переводчика, это дело редактора. И там возникают интересные сложности со стилем, с интонацией. Особенно у современных авторов. — Бывает так, что вообще нельзя перевести? — Есть такие случаи. С этим приходится что-то делать. — И что вы делаете? — В некоторых случаях есть просто английский эквивалент, который подходит. Во многих случаях ассоциации данного выражения или оборота такие, что их приходится передавать дополнительными словами, это можно назвать аналитическим переводом. Как раз в таких случаях появляются дополнительные слова или обороты. Посетительница в библиотеке — Как вам нравятся два человека — Борис Акунин и Георгий Чхартишвили. Они разные или нет? — Для меня это один человек. — Ну вот Борис Акунин пишет романы, а Георгий Чхартишвили сам еще и переводчик. Он вам советы по переводам дает? — Нет, очень редко. Мы, вообще, по-моему, сегодня будем встречаться в третий или четвертый раз. Я перевожу всю книгу, ему передаю, и, слава богу, он обычно говорит: "Прекрасно, спасибо!" (смеется). — То есть сложностей с ним нет.right — Наше партнерство началось с того, что я поехал в Москву, чтобы встретиться с ним и предложить мои услуги. И мне повезло, потому что именно в тот момент он искал себе переводчика. Он попросил меня перевести отрывок текста, и я знаю, что он попросил об этом и других переводчиков. Как они с этой задачей справились, я не знаю, но он вернулся ко мне и попросил перевести первую книгу. — Вы любите книжки, которые вы переводите? Или бывает, что какую-то книгу вам просто неприятно переводить? — Бывает, но редко. Фандорина я люблю. Есть книги, которые переводятся через силу. — Но их вы мне не назовете? — Нет (смеется). — Ну хорошо. Если выбирать между произведениями Георгия Чхартишвили и Генриха Сапгира, например. Сложнее переводить… — Сапгира я переводил очень мало и очень давно. Несколько рассказов. — А стихи вы переводите? — Перевожу, когда приходится. Профессионально я этим не занимаюсь, потому что это просто нерентабельная деятельность. За счет перевода стихов жить невозможно. — Потому что они плохо продаются? — Потому что платят очень мало. И это очень тяжелая работа — можно сидеть над одним совсем маленьким стихотворением неделю. У меня есть перевод Пастернака, вот этого: И я б хотел, чтоб после смерти, Как мы замкнемся и уйдем, Тесней, чем сердце и предсердье, Зарифмовали нас вдвоем. — Не представляю, как это можно перевести. — And my wish is that when we die, Our circle closed, and hence depart, We shall be set in closer rhyme Than binds the auricle and the heart. Над этим я сидел долго. — Что бы вы посоветовали молодым писателям, которые тоже хотят писать и, возможно, публиковаться на английском языке? — Ой. Писать хорошие книги (смеется). — Мир сейчас такой, что непонятно, когда, кто и как определяет, хороша книга или плоха. Есть социальные сети. — В издательствах это определяют. Там определяют — я не знаю даже, как они это делают, — какие книги они хотят издавать в переводе. Часто для себя они определяют переводчиков. И они, конечно, определяют, сколько они будут платить нам, бедным переводчикам. — Как это обычно происходит: издательство само определяет, какого писателя хочет перевести?right — А потом обращается к переводчику. Бывают случаи, когда у писателя уже есть какой-то знакомый переводчик, который может оказаться хорошим или не очень хорошим, но все-таки знакомым писателя… Может быть, это и бывает, но у меня никогда не было ни одного случая, когда я предложил книгу издательству, а они приняли мой совет. Никогда. У них есть свои советники и советчики. — То есть между литературным вкусом и выбором издательства нет ничего общего? — (Смеется). Я не могу сказать, что нет литературного вкуса. Они следят, наверное, за тем, как продаются русские книги в России, какие премии они получают, и они, конечно, следят за русскими книгами известных авторов. — Вам нравится современная русская литература? — Я не могу сказать, что я очень хорошо знаком с тем, что в данный момент пишется. Это, может быть, звучит странно, но из-за того, что я работаю литературным переводчиком, у меня не остается времени просто читать. Некогда. Так что фактически я читаю только те книги, которые перевожу. — И по многу раз. — Нет, не могу сказать. Есть переводчики, у которых больше денег и больше времени, чем у меня, они вначале читают, разбирают и начинают переводить. Я начинаю переводить с первой страницы. Очень важный момент в этом процессе — когда я чувствую, что познакомился с интонацией этого автора. На этом участке даже подсознательно принимаются важные решения в отношении стиля, оборотов автора. То, что я называю по-английски голосом автора. Как только все это уже есть, тогда дело идет быстрее. У некоторых авторов я долго-долго ищу этот голос, эту интонацию. У некоторых нахожу ее на первой странице — все разные. Переводчик Эндрю Бромфилд присутствует на церемонии награждения лауреатов независимой литературной премии "Дебют-2010" — Как вы ее ищете? — Это то, как автор выражает свои мысли. Глуховский это делает не так, как Пелевин. — Сколько времени ушло на перевод книжки Акунина "Весь мир театр"? — Довольно много, потому что она сложная, там есть в конце японская песня, которую надо было перевести почти в стихах. В белом стихе. Есть просто интересные обороты. Эта книга вообще немножко отличается от предыдущих, потому что тут Фандорин уже, скажем так, почти старый. Ему около 65 лет. Если я больше ничем не занимаюсь, то любой роман перевожу почти за 2-3 месяца. — Так быстро? — Когда я начинал переводить профессионально, то работал по 15 часов в день и иногда 7 дней в неделю. Так я набил руку. Сейчас я так не делаю, я уже старый — как Фандорин. Тем не менее я обычно работаю около 10 часов в день, начиная в 6-7 утра и заканчивая около шести вечера. Я работаю интенсивно потому, что так лучше получается. Если подходить к этому делу поверхностно, то уже не складывается. — Вы сейчас над какой книгой работаете? — В данный момент я перевожу русского философа Федорова, знакомого Толстого, основателя школы космизма. Перевожу Ника Перумова, современного фантаста, абсолютно другой человек. Сразу после них буду переводить братьев Стругацких "Обитаемый остров", их я уже переводил давно, переводил "Понедельник начинается в субботу" и "Обреченный город". — То есть вы одновременно работаете над несколькими книгами? — Ко мне обращается издательство — вы сможете перевести? Другое издательство обращается, с другими сроками. Если я построю работу не параллельно, а линейно, то потеряю очень много работы. — То есть работа нервная? — Это не спокойная художественная работа, это тяжелый труд. Для меня. Может быть, есть люди, которые по-другому работают. Для университетского профессора, который, может быть, переводит одну или две книги в год, это, конечно, не такая тяжелая работа. Бывают хорошие переводчики, бывают не очень хорошие. Они могут абсолютно все и досконально знать об авторе — это не значит, что они будут его хорошо переводить. — Вы случайно не про новый перевод "Мастера и Маргариты" говорите?right — Первый известный перевод "Мастера и Маргариты", на мой взгляд, был не очень удачным. Сам я из Булгакова переводил "Собачье сердце". — По вашему опыту, русская литература интересна людям в Великобритании или не очень? Эти книги читают? — Моих трех звезд, конечно, читали — Акунина, Пелевина, Лукьяненко. Акунин, по-моему, даже два раза попал в список бестселлеров на несколько недель. Читают, но в Англии вообще мало читают переводной литературы. Они не очень интересуются иностранной литературой вообще. Американцы — тем более. — Как интересно. — Ну есть специалисты, студенты русского языка и культуры, которые, конечно, хотят читать больше. Но если речь идет об общем книжном рынке, то переводы продаются гораздо хуже. Просто такое отношение к иностранной литературе. Русская литература в этом отношении не является исключением. — В Германии читают все. — Там все переводят, абсолютно все. В десять раз больше, чем в Англии. И все читают. Германия это, вообще, такое место — всю русскую литературу, всю испанскую, всю итальянскую переводят и читают. — Посоветуете вы нам какую-нибудь современную британскую книгу или все-таки нет, потому что у вас не получается много читать? — Вы можете задать этот вопрос моей жене, она читает и русские книги, и английские, и американские.