Сергей Шухрин: «Если рядовые жители не поедут искать людей, никто не поедет»

Фото Нуне ТарпошянСергей Шухрин: «Если рядовые жители не поедут искать людей, никто не поедет»«Пропал человек» — такие ориентировки встречаются в соцсетях почти каждый день. Иногда мы их лайкаем, а порой даже перепощиваем. Но мало кто выезжает на поиски. Все знают: поиском людей у нас занимается отряд «Волонтер». Хотя на самом деле «Волонтер» — это сами нижегородцы и есть. Стать его участником может каждый. И если никто из добровольцев вдруг не поедет прочесывать лес, заблудившуюся бабушку (или дедушку, мужчину, ребенка…) никто и не найдет. Отряд «Волонтер» существует 7 лет. Все это время его возглавляет Сергей Шухрин. — Сергей Дмитриевич, а почему вы вообще занялись поиском людей? Вы же руководитель клининговой компании, свободное время – в дефиците. — Ехал в машине, услышал по радио, что пропала двухлетняя девочка, ищут добровольцев. А потом – тишина. Залез в интернет, узнал, что девочка утонула в речке рядом с домом… И я записался в отряд. Правда, отряд тогда существовал только в Москве. Съездил туда на учения, отзанимался, предложил организаторам открыть филиал в Нижегородской области – но те сказали: «Нам и в Москве работы хватает». — Вы вернулись – и начали создавать поисковый отряд в Нижнем? — Да. К тому времени у меня уже был опыт организации подводных субботников — мы с дайверами ныряли в наши озера и реки и доставали со дна… что только не доставали. Два угнанных автомобиля подняли и кучи мусора. Сегодня у нас 26 тысяч подписчиков в соцсетях, более тысячи человек заполнили анкету (то есть заявили о том, что они готовы нам помогать), но на поиски приезжают каждый раз по-разному.— Это как? — Если пропала молодая красивая девушка или ребенок, если это выходной день, если это – рядом с городом и если погода хорошая, приедет две тысячи человек, как было в Керженце (когда нашли мальчика Ярослава). Если пропала бабушка в Воскресенском районе – ровно на следующий день после пропажи Ярослава, то… не поехал ни один. — Вот она, психология человека. — Да. И когда приходит ориентировка от МЧС «пропала бабушка, 85 лет», начинаю спрашивать родственников: «На войне была?» — «Нет, она дома за старшую, больного семилетнего брата по морозу тащила 7 километров к врачу и спасла». Вот это мы и пишем. Тогда есть шанс, что люди прочитают – и приедут на поиски. В самом отряде у нас ресурсов нет. Они все – у людей. Джипы, вертолеты, квадроциклы, тепловизоры, рации, ноги, руки… Нас, организаторов-активистов в лучшем случае человек 30-40. Это актив, который всегда есть. Остальные – добровольцы. — И вы ведь в первую очередь занимаетесь массовыми поисками. — Да, «пробить адрес» или «пробить номер» — это полиция. А когда надо много рук и ног в лесу – это как раз мы.— Сергей Дмитриевич, а вот честно, вам это зачем? — Я уверен, что мир вокруг себя можно и нужно менять к лучшему. Меня государство на Президентской программе учило улучшать процессы, повышать эффективность. Если я понимаю, что в каком-то, месте могу что-то исправить, то стараюсь помочь. У нас в стране, в городе очень много делается интуитивно, «как исторически сложилось, так и делаем», а хотелось бы, чтоб все было разумно и технологично. На сегодня волонтерская технология по поиску людей – самая эффективная. — В России или вообще в мире? — В России точно. Насчет мира – у меня обрывочные сведения, не буду утверждать. — В чем суть технологии? И почему ее не используют полиция, МЧС и прочие силовые структуры? — Технология не секретная, ею пользуются туристы, джиперы, квадроциклисты. Она основана на спутниковой навигации, электронных картах, GPS-трекерах… Это основа. Но есть еще десяток пунктов, которые тоже выполняют волонтеры. Поиск начинается с оповещения. Раньше уходили недели на то, чтобы оповестить всех жителей области. Сейчас – буквально пара часов: мы подписали представителей СМИ во все наши чаты, как только пропадает человек, мгновенно эта информация перепощивается на всех лентах новостей. Тысячи подписчиков — это многолетний труд; с ними нужно дружить, быть им интересными, тогда они в нужный момент сделают репост. Опять же, если вы видели полицейские ориентировки, то… — То там много мелкого текста, а черно-белые фотографии похожи как близнецы братья. — В лучшем случае это информация, предназначенная для пересылки по факсу от одного сотрудника другому. Наша ориентировка – для расклейки на улице и распространения в интернете. Она цветная, с обработкой фотографии, телефонами, приметами, сайтом, QR-кодом… — Максимально удобная для всех, кто будет искать. — Да. Следующий момент: нужно определить место сбора волонтеров, во всех возможных видах дать способы проезда – карта, координаты, словесное описание – чтобы каждый выбрал тот формат, который ему привычнее. На точке сбора разворачиваем лагерь, помогаем доехать до него тем, у кого нет машины (их подсаживают к себе волонтеры на авто). Регистрируем всех людей, записывая их ФИО, телефон и телефон родственника, которому будем звонить, если что-то случится.— Волонтер ведь тоже может потеряться в лесу, да? — Мы стараемся этого не допускать, все меры безопасности соблюдаем. Ну и раздаем рации, навигаторы, разбиваем по группы (новичков ставим к опытным поисковикам). — Поодиночке волонтеры не ходят? — В лес вообще нельзя уходить одному. Параллельно с регистрацией волонтеров «заливаем» сетку в навигаторы, проводим инструктаж – и в лес. В среднем один выход – это 4-5 часов поиска. Отправляясь к нам в первый раз, помните об этом: 4-5 часов – минимум. Но, возможно, задача изменится и в лесу придется пробыть до конца дня. Старшие группы держат связь со штабом, обмениваемся информацией… Ну и по возвращении из леса людей надо накормить-напоить и отправить домой. Пока все не отписались «я дома!» поиск считается не завершенным. Вот это я называю «технология работы с населением». — Ну, понятно. Ни полиция, ни МСЧ такое не «провернет». — А люди захотят приехать на поиски второй раз только если в их первый выезд все пункты будут организованы. Потому что, если мы какой-то пункт нарушим, начнется моментальное: «Мы тут приехали и стоим два часа, а вы чего?!» Получается, что работа с людьми – это тоже наша задача. Хотя изначально-то мы собирались только по лесу походить и на машинках покататься.— А вам-то как удается это все организовать? Это же все требует массу сил, времени и денег! А ваша организация – добровольная. — Московский отряд «Лиза Алерт» шел по такому пути: каждый волонтер сам покупал себе снаряжение. И это в каком-то смысле было обосновано – если ты купил себе рацию за 5 тысяч, навигатор за 15 тысяч и снаряжения тыщ на десять, то уже не ездить на поиски как-то странно: зачем тогда покупал? Но и в «Лиза Алерт» тоже пришли к выводу, что отрядное снаряжение все-таки нужно. Мы с первого дня поняли: Нижний – не Москва, здесь мало кто сможет обеспечить себя снаряжением сам, поэтому стали покупать отрядное: выигрывали гранты, просили бизнес стать спонсорами. И кроме этого вошли в ассоциацию «Поиск пропавших детей» — сейчас по стране около 70 таких отрядов, как наш. — Вы ведь осенью выиграли президентский грант, да? — На эти деньги сейчас оборудуем ПоискМобиль. Это передвижной мобильный штаб на базе «ГАЗели» — там и звук, и навигация, и интернет, и все, что угодно. К грибному сезону машину уже запустим. В общем, сегодня дела обстоят так: если у тебя есть свое снаряжение, ты молодец, но если прибежал с работы на поиски пропавшей бабушки – можешь рассчитывать, что тебе дадут куртку, рацию, навигатор, бутылку воды и еду. Сутки выдержишь.— Теряются люди, конечно, чаще всего в лесу… — Не только. Вообще, причин пропажи людей много – несчастный случай, криминал, суицид, проблемы со здоровьем, самовольный уход («все бросить и уйти с рюкзаком за горизонт») – и это я только начинаю перечислять. Примерно 10% людей не находятся никогда. Нет – и все. — И сколько всего теряется? — В Нижегородской области в год – 2-3 тысячи человек. Примерно 10 человек в день. — Тревожно как-то. А профилактика есть? Можно сделать что-то такое, чтобы никто из родственников гарантированно не пропал? — Профилактика – дело сложное. Потому что пропадают абсолютно все. Нет никакой гарантии интеллекта, социального положения, предусмотрительности – все равно шанс потеряться есть у каждого. Конечно, в теплое время люди пропадают чаще – но это потому, что люди на улицу выходят чаще. — Логично. Среди своей квартиры пропасть сложно. Детей часто приходится искать? — Все-таки нет. Чаще всего мы ищем взрослых или пожилых. Я уже говорил, гарантировать, что никто из ваших родственников не пропадет, нельзя, но снизить риск можно. И особенно – повысить шанс найтись.— Расскажите, какой должен быть, например, алгоритм действий родителей, когда они идут с ребенком в торговый центр или на большую «гулятельную» улицу – да хотя бы на Покровку. — Правильно одеть ребенка. Мониторы в торговых центрах в основном черно-белые, поэтому просто надеть красную куртку – не вариант. А вот если у ребенка будет забавная шапка с ушками, какой-то бросающийся в глаза рюкзачок – это очень хорошо. Второе – на подкладке одежды пришить бирочку с телефоном мамы и папы. Третье. В кармане у ребенка – сотовый телефон, заряженный и «накормленный». Четвертое. Периодически удостоверяться, что ребенок знает, как полностью зовут его, маму, папу – и завести в семье контрольное слово-пароль. — Пароль – это уже чтобы ребенка не мог увести незнаковый взрослый под предлогом: «Меня мама за тобой послала, сказала, надо срочно ехать, садись в машину»? — Да. Если незнакомый взрослый не знает «пароля» — с ним никуда не идти. Дальше – перед выходом из дома сфотографируйте ребенка на телефон: уже одетого, чтоб было проще искать. Кстати, правила для бабушек-дедушек те же самые.— А если это выход в лес? — Даже если вы идете в лес на час, берите с собой запас, который поможет продержаться сутки. Потому что никто не знает, на сколько растянется этот час. Одежда – ни в коем случае не «камуфляж» (его в лесу не видно) – а яркая, со светоотражающими элементами. Очень хорошо помогает спасательный жилетик – ярко-салатовый, ярко-желтый. И плюс «набор грибника» или «тормозок» — все его по-разному называют: шоколадка, водичка, лекарство, свисток, спички, дождевик или кусок пленки, нож. Но начинать нужно не с этого. Еще дома откройте карту и посмотрите тот район, куда вы собираетесь ехать. И сообщите о своих планах родственникам, не стесняйтесь быть занудой. Вообще, людей, которые – «да я живу здесь уже сто лет, я этот лес как свой дом знаю» — вот именно их мы ищем чаще всего. — Бдительность теряется? — И это тоже. Тропинка в прошлом году была, сейчас заросла. Воды не было – появилась вода. Пошла обходить, зашла в заросли, устала, решила срезать. Повернулась вокруг себя, потянулась за грибом, — пошла в другой сторону. Через ручей перепрыгнул, про это забыл, думал, что на этом берегу, оказался на том. Это все реальные истории. — Как правило, люди в таких случаях говорят, их леший водит. — Нам тоже постоянно так говорят. Леших в лесу не видели, а людей находим регулярно.— И все-таки вы же очень часто ищете людей в лесу. А рядом с лесом – деревни, поселки… Местные вам не помогают? — Вообще, это отдельная проблема. В структуре госвласти поиск людей плавно перекладывают на районные администрации. И они вроде бы стараются. Ну и представим: бабушка пошла в лес, потерялась, но сотовая связь ловит, она звонит 112, а на том конце провода – председатель колхоза. «Теть Маш, ты меня слышишь? Алло! Теть Маш, плохо слышно, сейчас я на другую точку перееду, перезвоню тебе». Через полдня высаживается телефон и тетя Маша, которую можно было бы вывести из леса, остается в чаще. Но тем не менее это – одно из направлений, которые мы сейчас развиваем. Создаем небольшие отряды в районах и обучаем их технологии поиска. Сколько времени уйдет, пока мы из Нижнего доедем по пробкам? Лучше пусть начинают искать местные. И сегодня у нас уже есть Борский, Чкаловский, Семеновский, Дзержинский отряды. И если удастся получить грант – об этом будет известно 1 июня – тогда будем делать 40 отрядов в самых многочисленных районах области. — А тетю Машу реально было вывести из леса по телефону? — Да, такая технология есть. Но это тема отдельного разговора. — Люди – они ведь далеко не всегда ведут себя рационально. Это помогает вам в поисках или мешает? — Наверное, мешает. Случаи бывают очень разные: человек сутки плутал, сам вышел из леса к чужой деревне, позвонил родственникам, сказал: «Я заблудился» — и ушел обратно в лес. Его не нашли потом. Многие стесняются говорить, что им нужна помощь. Бабушка-дедушка по лесу трое суток бродили, вышли к дороге – и идут по ней из последних сил, не понимая, куда движутся. Мимо едут машины, но остановить их и попросить подвезти – никак. Со стариками такое и в городе постоянно случается. Бабушка забудет, куда идти – и будет сидеть на лавочке, но не скажет: «Я не помню, где мой дом». — То есть это взрослые дети должны постоянно вдалбливать своим родителям, чтобы те не стеснялись просить помощи? — Они должны говорить это своим маленьким детям и своим пожилым родителям. Моменты, когда человек может потеряться, непредсказуемы. В прошлом году мы поехали в отпуск к морю, с тещей и с детьми. Так за неделю раза три терялись. Потеряться можно мгновенно и от этого не застрахован никто.— А как понять, что наступил тот момент, когда пора звонить волонтерам? Например, дедушка отправился в лес – вроде бы прошло часов пять, не слишком много, но дедушка обычно дольше двух-трех часов в лесу не ходил. И телефон у него недоступен. — Здесь действует принцип «лучше перебдеть, чем недобдеть». Спасателям совсем несложно развернуться на полпути к лесу и поехать по домам, если придет сигнал: «Нашелся!» Кстати, очень часто так бывает, я даже на инструктаже об этом говорю: когда мы начинаем поиски, люди вдруг находятся сами. Это не мистика, конечно. Просто ускоряются информационные потоки: кто-то кому-то лишний раз звонит, кто-то вспоминает: «Ой, да, а ведь он говорил, что к племяннице собирался ехать…» Ведь бывает так: человек засиделся в гостях и даже не понимает, что его ищут. И никто вокруг него не понимает. В общем, ложная тревога волонтерам намного приятнее, чем ходить искать человека, которого нет уже четверо суток. — Почему? — Потому что если первые день-два еще можно искать «на отклик» — и, чтобы «закрыть» километр, достаточно пять-семь человек: встаем каждый через 100-200 метров и идем. На четвертые-пятые сутки человек уже кричать не может, он лежит без сил – значит, нужен «сквозной прочёс»: встаем через 10 метров, нужно больше людей, а взять их негде… — Сергей Дмитриевич, психологически как восстанавливаются волонтеры после того, как несколько дней ищут «потеряшку» и в итоге понимают: слишком поздно… Человек умер. — К сожалению, такие ситуации тоже бывают: мы успеваем не всегда. Но психологически сложнее пережить ситуацию, когда человека не удается найти в принципе: ни живого, ни мертвого. Как бороться с эмоциональным выгоранием? Давать волонтерам отдохнуть и привлекать новых людей. Естественный отток из волонтерского отряда будет всегда. На волне поисков Ярика в Керженце в наш отряд записалось едва ли не тысяча человек. Сейчас от них осталось человек десять. — И это нормально… — Как сказать… Ведь сегодня многие считают: вот есть отряд «Волонтер», он приедет и найдет. Но никаких отдельно взятых волонтеров нет. Они – это мы с вами! Население защищает себя само. Если вы не поедете искать – никто не поедет. Да, варианты помощи разные. Не можешь искать – довези человека. Или купи батареек. Или сделай репостик. Хотя бы лайк поставь! Но самое главное – это личное участие. Оно решает сразу очень много вопросов. Знаешь, почему в нашем отряде так много родственников тех, кого когда-то искали? Потому что люди видят: если не я, то никто. Никто! Поисковый отряд «Волонтер»: https://poiskdetei.ru/forums/index.php/forum/122-nizhnii-novgorod-pso-volonter/ https://twitter.com/volonternn https://www.facebook.com/groups/volonterNN/ https://ok.ru/poiskov Горячая линия 291-51-51