«Если испугался смерти — значит, умрешь»: волгоградский ветеран рассказал о встрече со Сталиным
Михаил Терещенко расстегивает ярко-малиновую куртку, под которой блестят десятки орденов и медалей. Кавалер пяти орденов Красной звезды и испытатель ракет, а в душе — все тот же простой солдат, который не боится обменять дорогие часы на две пачки махорки. На встрече с корреспондентами V1.ru легендарный ветеран рассказал о страшных ранениях, параде на Красной площади и первой встрече с немцем. — Дорос я до полутора метров и остановился. Все. С таким ростом меня сразу же взяли гимнастом: мы выстраиваем пирамидку, а я забираюсь на самый верх. Помню, как пришел в физкультурный зал и увидел спортивного полутораметрового коня. Хорошенько разогнался и раз — перемахнул через него. Учитель выкатил шары: «Ты как это сделал? Конь выше тебя. Все! Пятерка за физподготовку!». Спорт не раз помогал мне выжить в экстремальных условиях. — К травмам мне не привыкать. Однажды на тренировке сломал себе ключицу — мелочь, а как болит. Еле-еле доплелся до дома, а потом еще месяц ходил и ойкал. На фронте меня ранило три раза. Помню, как высунулся из окопа, а пуля свистнула — и мне в лоб. Хорошо, что попала в каску, только кровь немного потекла. А так был бы капут. Настоящий капут. — Я участвовал в параде на Красной площади 7 ноября 1941 год. Мелкий снежок, пустынная Москва, а на крышах домов стоят зенитки. Помню, как влюбленный в кавалерию Будённый подъехал к капельмейстеру Агапкину и говорит: «Когда дадут команду кавалеристам, сыграй "Прощание славянки"». У Агапкина к тому времени ноги накрепко примерзли к земле. Ему нужно идти к оркестру, а он не может сдвинуться с места. Боец увидел, подбежал и сбил лед. И вот Будённый дает громогласную команду: «Шашки вон», — Михаил Терещенко вырывает невидимое оружие. — «Шашки ввысь! Вперед марш!». Я иду по Красной площади, смотрю на Мавзолей, на Сталина, Когановича и Молотова и вроде как не чувствую холода. Дошел до конца — сразу же в машину и на фронт. Приехал, а меня ребята обступили с вопросами: «Что ты там видел? Сталина видел? Говорил с ним?». Да, говорю, общался. Достал свой вещмещок, открыл стеклянную флягу с деревянной крышкой и сделал глоток обжигающей водки. За парад. По лицу Михаила Терещенко ползет по-мальчишески озорная улыбка. — По блату ордена и медали на фронте не давали, это я тебе точно говорю. Свою первую Красную медаль я получил за форсирование Днепра. Плывем мы, значит, в одной лодке с капитаном. Перед нами — крутой берег, на который нужно высадиться. Стреляем раз, стреляем два — сами не понимаем, куда. А по нам дают крепкую очередь из пулемета: на лодке то и дело появляются новые дырки. Скорее втыкай в нее затычку, еще одну. После освобождения Киева мы пошли на Житомир. Задача: перейти через озеро, в котором уже утонул один танк. Я вышел вперед и показываю: «Левее, левее». Сам — бабах — и провалился в эту прорубь. Пока я плавал в ледяной воде, моя телогрейка да ватные брюки промокли насквозь. Хорошо, ребята сообразили и быстро нашли мне новую фуфайку. А штаны с кого снимешь? Мои обледенели напрочь: на улице градусов 20 мороза. Через несколько часов у меня поднялась температура — градусов под 40. Вылечился и получил свой первый орден Красной звезды. А капитану из нашей лодки дали звание Героя Советского Союза. — На войне пришлось смириться со смертью. О том, что меня убьют в атаке, я никогда не думал. Мы с ребятами всегда пользовались золотым правилом: если поднимаешься в бой, никогда не смотри назад. Только обернулся и увидел, что Васька уже лежит. И где тот порыв? — Как сейчас помню Орлово-Курскую битву. Тысяча танков с каждой стороны. Не один, а тысяча! Солдаты страдали из-за запрещенных разрывных пуль. Этот патрон поймал и я. У меня вырвало кусок тела, а я успел лишь отползти в сторону. Тут же ко мне подлетают вороны и съедают мою кожу. После одного из ранений меня отправили в госпиталь в Горьковке. Мы с ребятами не унывали — играли в карты под одеялом. Солдаты они ведь везде приспособятся. Денег не было, так расплачивались щелчками. Оттуда я попал в батальон для выздоравливающих — километров 60 пути. Землянка, нары справа и слева. Стоящий с нами полк поляков жил безбедно — и обед хороший, и махорочка. А мы то с дерева чего сорвем, то ягодку какую-нибудь съедим. У меня были хорошие часы, которые я сменил на две пачки махорки. Уж больно нам с ребятами хотелось покурить. Только я немного поправился, как меня отправили на комиссию. Глянули и вынесли вердикт «Пойдет». Фронт требовал опытных людей, которые умеют стрелять. — Мой рост — полтора метра, а высота винтовки Мосина с примкнутым штыком — 1,66. И все же я хорошо владел этим оружием. Учился в стрелково-пулеметном училище и каждый вопрос отрабатывал по полной программе: оружие, рукопашный бой. Это вам не халя-баля. — Глаза немца, с которым я встретился в первый раз, помню и сейчас. 6 декабря 1941 года мы впервые перешли в наступление. Ранним утром мы увидели зеленые ракеты — и вперед. Идем и бесприцельно стреляем по окопам. Подходим поближе и запускаем гранаты, насколько хватает силы. У нас не было оружия, а немец, знай себе, сидит и строчит из пулемета: «Та-та-та». Я прыгнул и с размаху врезал ему со всей силы по я..ам своими мощными ботинками. Он вскрикнул «Ох» и выпустил пулемет. Товарищ сразу подхватил орудие, а немца — за шиворот. Мы тоже не зеваем. Взяли ножик, который был у каждого солдата, и отрезали фашисту все пуговицы. Дальше сделали разрезы на штанах, чтобы он их все время держал в руках. Куда же тут уже побежишь? Вот тебе солдатские хитрости. — За время войны орденами Красной Звезды наградили 30 человек. Нам за них полагались денежки. Где-то и бутылочку с самогоном принесут. Сама понимаешь, дело молодое. Если два, три заслужил, то бутылка самогона и вовсе гарантирована. И вот умные мужья наверху решили отменить плату за все ордена, кроме ордена Ленина. Мелюзга, понимаешь, такие награды никогда не получала. — У меня непорядок со слухом. Но это не оттого, что мне 95 лет. Моя глухота — профессиональная. Я работал на государственном центральном полигоне Минобороны вместе с Сергеем Королевым: запускал ракетные комплексы различного назначения. Сяду после этого на бункере, отдышусь минут 10. А сам понимаю, что ничего не слышу. За всю жизнь я испытал 400 (не 4!) ракет различных классов и назначений. — Несколько лет назад художница Ирина Тур предложила нарисовать мой портрет. А недавно я был в госпитале ветеранов войны. Начальник позвал меня в зал с портретами всех известных людей, которые здесь лечились. Смотрю — мой сослуживец запечатлен. А рядом я: Терещенко Михаил Васильевич. Я вернулся в палату и говорю: «Ребята, завтра пойдем на экскурсию. Не на меня смотреть. А на всех тех, кто защищал страну».
