Всё о работе на Ямале и немного личного: первое интервью Дмитрия Кобылкина на посту министра

Первое интервью Дмитрия Кобылкина в качестве министра федерального правительства. Указ о назначении 18 мая подписал президент России Владимир Путин. – Прочел, будто в Салехарде находится самый северный пляж в мире. Но аборигены уверяют – есть и поближе к Северному полюсу, на острове Белый, что в Карском море. Вам, Дмитрий Николаевич, на каком приходилось бывать и купаться? – На обоих… Однажды мы сидели на попечительском совете Всероссийской федерации волейбола, и кто-то из присутствующих спросил, мол, почему на Ямале активно занимаются пляжным волейболом, а пляжей на Оби до сих пор нет? Я и ответил, что в Салехарде купаемся давно, а недавно открыли еще один пляж в районе Сабетты. Пошутил. Но мы и вполне серьезно развиваем в регионе волейбол, команда "Факел" из Нового Уренгоя выступает в высшей лиге чемпионата России, а Егор Клюка, Илья Власов и Дмитрий Волков входят в состав национальной сборной, выиграли в прошлом году первенство Европы. Возвращаясь же к салехардскому пляжу, скажу, что его можно включать в Книгу рекордов Гиннеса. Все-таки город на полярном круге. Что до острова Белого, там я искупался три с половиной года назад, когда участвовал в «Карской экспедиции». – Расскажите подробнее. – Принято считать, что в годы Великой Отечественной войны за Уралом боевые действия не велись, никто там не воевал и здесь был лишь трудовой фронт. В действительности и на Ямале люди гибли от пуль и осколков. В августе 1944 года из Архангельска вышел конвой БД-5 (Белое море – Диксон). Его маршрут пролегал по Северному морскому пути, основу конвоя составлял пароход «Марина Раскова», на борту которого находилось более 400 человек. Кроме экипажа, смена полярников и члены семей – свыше 100 женщин и детей. Корабль сопровождали три тральщика. 12 августа конвой атаковала немецкая подводная лодка, она сумела потопить «Раскову» и два тральщика. К сожалению, в живых удалось остаться немногим… Долго об этой трагической странице истории знали мало. Целью экспедиции и было собрать максимум информации. Я подключился на финальной стадии, подводную часть операции курировал гендиректор петербургской компании «Фертоинг» Артем Мельников, настоящий энтузиаст и большой умница. Он из потомственных военных, в прошлом – морской ныряльщик. Артем предоставил глубоководные аппараты, необходимое геофизическое, гидротехническое оборудование, чтобы обнаружить места затопления судов. Удалось определить точные координаты, мы отыскали «Марину Раскову», подняли на поверхность несколько фрагментов корабля, включая судовые рынду и телеграф. Подготовка операции заняла года два, работа была проведена серьезная. Зато и результаты получены достойные. Мы выпустили книгу, посвященную БД-5, нашли и пригласили в Салехард родственников погибших. На Белом установлен памятник на месте захоронения останков участников конвоя. Губернатор возложил цветы к мемориалу на острове Белом. 2013 год – А искупались-то в море вы когда? – Пока шли от острова к аварийно-спасательному ледоколу «Балтика», на котором разместились участники экспедиции. Волна накрыла лодку, я находился в ней вместе с владыкой Николаем. Окатило с головы до пят, вымокли бы насквозь, но выручили гидрокостюмы. На нас были и специальные спасательные жилеты, все как положено. Во-первых, до корабля большое расстояние, во-вторых, Карское море нешуточное… Таков порядок, по-другому нельзя. Если лечу, скажем, на платформу «Приразломную», экипируюсь соответствующе, чтобы в случае поломки вертолета иметь возможность часа три находиться в холодной воде и не погибнуть. Правила безопасности. Северный Ледовитый океан, тяжелые арктические условия… За минутную расслабленность или небрежность можно жизнью заплатить. Дмитрий Кобылкин болеет за хоккеистов на матче в Сабетте – Насколько понимаю, вы, Дмитрий Николаевич, привыкли к несколько иному климату, температуре воды и воздуха? – Знаете, я давно адаптировался и комфортно себя чувствую. Мне тут очень нравится. – Но что-то ведь заставило вас в 1993 году сменить теплый Геленджик и Черное море на Заполярье. – Заскучал там быстро, да и перспектив особых для себя в тех краях не видел. Не таким представлял будущее. Я ведь потомственный геофизик. Мама, отец, жена, сестра, дяди, тети – вся родня из этой профессии, и я выбрал ее совершенно осознанно. Но начало 90-х не самое хорошее время для старта карьеры. Геофизики (да и не только они) жили тогда очень бедно, за работу платили копейки. В Геленджике располагалась компания «Шельф», которая обслуживала зону, как ни странно, не Черного моря, а Каспийского. Мы добирались до Астрахани на автобусах, там пересаживались на корабли, уходили к южному побережью Казахстана. Брались за любую работу, за все, где шло хоть какое-то финансирование. Лишь бы выжить, свести концы с концами. Зарплату выплачивали небольшую, потом и ее не стало, случилась деноминация, деньги обесценились, на них ничего нельзя было купить. Мы тогда занимались сейсморазведкой на плоскодонных судах, питались в основном тем, что самим удавалось поймать. Что выловили, то и съели. – По сути, натуральное хозяйство? – По большому счету, да. По ночам, помню, промышляли на сомов. – Не самая плохая рыба. – Согласен, но когда в течение месяца ешь только ее, становится тяжеловато. Нам никак не удавалось выменять хлеб, хотя бы немного. Для этого надо было что-то из своего продавать. Словом, несладко пришлось. – А где в тот момент находилась ваша семья? – Родители оставались в Грозном, они не уехали оттуда до первой чеченской войны, поскольку, как и большинство людей, не верили, что дойдет до кровопролития. По сути, Чечня – моя родина. На свет я появился в Астрахани, но вскоре семья перебралась на Северный Кавказ, 18 лет я прожил в Грозном, окончил среднюю школу № 3, после чего поехал в Уфимский нефтяной институт. Галия, моя жена, тоже из столицы Чечни, родилась там. Я пытался искать родителей, но бесполезно. Они оказались в самой мясорубке Когда уезжал на учебу, еще существовал Советский Союз, никто и подумать не мог, что произойдет через несколько лет. А потом все так быстро закрутилось… Я был в Грозном летом 1994 года, обстановка в республике уже накалилась, но и в страшном сне нам не могло привидеться, что через несколько дней после моего отъезда начнется штурм города... Я пытался искать родителей, но бесполезно. Они оказались в самой мясорубке, угодили в пекло на два долгих года. Война захлестнула их. – Кто-то остался у вас в Чечне? – Только 14 могил родственников. Те, что нашел и смог идентифицировать. Сейчас восстанавливаю… Из нашего квартала выжило лишь семь человек. Там же очень жестокие и тяжелые бои шли. Родителям повезло, успели уйти в другие кварталы, прятались по подвалам чужих домов. – Когда вы узнали, что они живы? – В конце 1996-го. Генерал Лебедь подписал Хасавюртовское соглашение, объявили перемирие. Два года я искал по всем каналам: через друзей, знакомых и незнакомых, через горячую линию в Моздоке… Везде! – И ни одной весточки? – Ничего. Ни письма, ни открытки. В какой-то момент начал терять веру, что сумею найти. В то время я уже работал на Севере в Тарко-Сале. И вот приезжаю с буровой, забегает соседская девочка и говорит: так, мол, и так, звонил какой-то дедушка, сказал, что он твой отец. Я и не думал, что чудо случится... После этого забрал родителей, увез сначала в Ставропольский край, потом на Север. Они долго жили в Тюмени. Отца похоронил восемь лет назад, мама тоже умерла. Совсем недавно. Теперь Ямал – наш дом. Губернатор ЯНАО Дмитрий Кобылкин и заместитель губернатора по соцвопросам Татьяна Бучкова на презентации благотворительного фонда "Ямине" (2011 год). – Рамзан Кадыров в курсе, что вы из Грозного? – Мы знакомы не один год, часто пересекаемся на разных совещаниях, но в подробности биографии я его особо не посвящал. У нас не принято стучать в грудь, рассказывать, кто ты, где, когда, откуда. Такая страничка жизни, истории, которую вспоминаешь с не очень большой радостью, честно говоря. Не хочется лишний раз бередить душу… – Вы так и не рассказали, как оказались на Крайнем Севере, Дмитрий Николаевич. – Нас было три друга, вместе уехали из Грозного – Сергей Бурдыгин, Егор Горшков и я. Учились в Уфе, потом работали в Геленджике. Нас так и называли – «три угла». Вернее, был еще «четвертый угол» – Сережа Хвостанцев, он первым отвалился. Сейчас живет на Ставрополье, перебрался в Пятигорск. – А остальные «углы»? – Сережа Бурдыгин руководит администрацией города Губкинский в ЯНАО. Егор работает в Швейцарии, там у него родилось двое детей. Ну а про меня вы знаете: я тут с 1994 года. Рабочая поездка губернатора в Тазовский район. Самый северный поселок – Гыда. Так будет выглядеть новая школа-интернат – Что жена ответила, когда впервые сказали ей: «Увезу тебя я в тундру»? – Да она счастлива была, что едет подальше от войны! Лишь бы не видеть этих ужасов, поскорее забыть о них. В тот момент ключевым являлось именно это обстоятельство: не имело значения, куда ехать, главное – откуда. Гала приехала вместе с нашей маленькой дочкой, Софья родилась в 1992-м. Добирались долго, поездом, на перекладных. Денег, чтобы купить билеты на самолет, у нас, конечно, не было. Я встречал на вокзале в Пуровске, дальше железной дороги нет. Жена так радовалась, что теперь будем вместе! – Кем вы в тот момент работали? – Геологом на буровой. Зарплата на Севере выше, чем на материке, частично мы брали продуктами. Выбор товаров в городе оставался скудным, а на буровую привозили дефицит. Вот мы и подкармливали родных по мере возможности. – Где жила семья? – В съемной квартире в Тарко-Сале. Семь разных мест сменили. Останавливались и у знакомых, и у посторонних людей. Тут народ отзывчивый. Часто сами предлагали помощь, даже просить не приходилось. У нас ведь на первых порах ничего не было – ни денег, ни жилья. Очень помогли Нина и Михаил Горшковы, родители Егора. Михаил Георгиевич работал энергетиком в Тарко-Сале, а Нина Алексеевна – в «Пурнефтегазгеологии». – А вы с какой позиции начинали? – Да какая позиция? Жена с высшим образованием и дипломом геофизика устроилась уборщицей, полы мыла в цеху, я помогал ребятам разбираться с энергетикой, занимался сваркой, печки выкладывал, ремонт в квартирах делал, мебель собирал, первые телевизоры Philips, которые только появились, налаживал... Словом, хватался за все, что приносило лишнюю копейку. На буровой делал, что мастер говорил. В основном геологические работы. – Какие максимальные морозы хватанули? – Помню, однажды крепко придавило, столбик термометра замер на отметке минус пятьдесят. А мой друг-товарищ Олег Першин работал технологом на соседней буровой. Расстояние – больше километра. Вот и решил я вечерком, когда вахта закончилась, сходить в гости. Так сказать, прогуляться перед сном. Пошел через лес и, пожалуй, впервые с удивлением услышал, как от мороза трещат деревья. Раньше не сталкивался с таким явлением… Лицо закрыл варежкой, чтобы максимально защитить легкие от обжигающе холодного воздуха. Прошагал с полпути и понял, что стал замерзать по-настоящему. Но отступать и возвращаться я не привык. Упал в снег, принялся отжиматься. Делал упражнение, пока не начал согреваться. Немножко подзарядился и пошел дальше. Добрался до буровой, открываю дверь в вахтовку, а там мужики чай пьют со сгущенкой и на меня смотрят в изумлении: откуда ты взялся? Лицо окаменело от холода, рот не открыть. Не проронив ни слова, сразу отправился к печке, греться у буржуйки. Олег спрашивает: ты на машине? Но при такой температуре двигатель не запускался, дизтопливо замерзало... Говорю: сам я, пешком. Предложили остаться переночевать, а на следующий день вернуться. Но мне с утра на смену, работы полно... Чайку попили, посидели, посмеялись, в картишки перекинулись, и я пошагал на свою буровую. А куда деваться? Геолог… – Долго вы вот так гуляли по лесу в 50-градусный мороз? – На самом деле история моей работы на буровой не такая уж длинная, но важная. С теплом вспоминаю людей, с которыми работал в тяжелых условиях. Надо понимать: современная буровая установка и та, что была в 90-е годы, – небо и земля, невозможно сравнивать. Я вот посмотрел на «Арктику», построенную «Уралмашем» для Южно-Тамбейского месторождения: это фантастика! Раньше мы только слышали, что в Норвегии такие буровые, где можно в рубашках находиться на роторе. Нам даже не приходилось мечтать о чем-то подобном. – Мысль уехать туда, где условия не столь суровые, не посещала? – Знаете, нет. По большому счету, нам некуда было ехать, здесь якорь бросили, к берегу прибились. Да, поначалу пришлось трудно, но более-менее понятно. Жена очень помогала. Она у меня умница… Опять же, младшие дети тут родились. Сын и младшая дочь – коренные жители Ямало-Ненецкого автономного округа. И уезжать отсюда не хотят. Лизе сейчас 12 лет, иногда пугаю ее в шутку: мол, дочка, мы с мамой не можем жить здесь вечно, четверть века – серьезный срок, пора подниматься и уезжать, дольше оставаться опасно для здоровья. – Чувствуете на себе? – Всякое бывает. И давление скачет, и зрение постепенно портится... Раньше не замечал, а сейчас, когда вокруг лежит белый снег, вечером домой возвращаюсь, а глаза – как после сварки, если на открытое пламя смотришь. Походишь без солнцезащитных очков – и все. Снизу идет мощное отражение, преломление лучей. Они самые опасные, тяжелые… – И что вам ответила Лиза на предложение о переезде? – Ни в какую! Уперлась намертво. Здесь ее друзья, ее сборная, с которой она ездит на соревнования. – Она же теперь у вас звезда, чемпион? – Да, в марте выиграла турнир по фигурному катанию в рамках Арктических зимних игр в Канаде. Завоевала три золота и серебро. Для нее это большая победа. – А для вас? – Для всей семьи! Дочь признает лишь первое место, нацелена исключительно на него. Однажды финишировала второй и отдала медаль девочке, которая плакала из-за того, что не попала в призеры. У Лизы дома есть дерево, на котором вешает завоеванные награды. – И много там уже золотых листочков? – Много! Скоро ни ствола, ни веток видно не будет. – Как узнали о победе в Канаде? – Позвонили ребята, сказали, мол, Лиза – чемпион. У меня в те дни мама умерла, поэтому радость, как в песне, получилась со слезами на глазах. Дочка немножко не успела на похороны из-за длинного перелета. Но мы и не стали говорить про смерть бабушки, чтобы не расстраивать перед соревнованиями. Сказали, когда уже приехала… – Галия Минировна, ваша жена, ведь возглавляет Федерацию фигурного катания ЯНАО? – Так и есть, но она не фигуристка и не была ею. Когда переехали в Салехард, начали думать, чем жене заняться. В Тарко-Сале она долго работала в департаменте имущества, а здесь… Я сказал, что люди не поймут, если жена пойдет работать к мужу в администрацию, а нефтегазовых кампаний в Салехарде нет. Но Гала не может без дела, такой человек. Поэтому решила заняться общественной деятельностью, выбрала самое убитое направление. В округе фигурного катания не было как такового. Решили строить ледовые арены, чтобы и хоккей заодно поднять. Получается, жена и заразила меня идеей, что надо побольше спортивных сооружений возвести на Ямале. Детям ведь абсолютно негде и нечем было заниматься. В полярные ночи сидеть по подъездам, курить да выпивать? Навалились мы всем миром и за последние несколько лет ввели в строй около 60 новых спортивных объектов. И знаете, шкала по наркотикам, пьянству, курению сразу пошла вниз. Ощутимо! Останавливаться не намерены. Строим в Салехарде большую «Ямал-Арену», на которой рассчитываем в 2026 году принять Арктические игры. В России подобные соревнования никогда не проводились. Встреча с молодежным активом в Новом Уренгое. 2011 год – Понимаю, что и средний ваш ребенок – товарищ с характером? Нарушил династию… – Вы про Николая? Да, я хотел, чтобы сын стал геофизиком, а он пошел в строители. Точнее, поступал в Горный университет в Питере, но для зачисления не хватило балла. Вмешиваться я не стал, сказал: иди, куда берут. Тем более наша старшая Софья – тоже строитель, занимается кадастровым межеванием. А Коля захотел строить мосты, дороги. Галия говорит: эта профессия в России – на века, мол, давай, сын, вперед! Так что, похоже, новая династия зарождается. Не исключаю, и Лиза пойдет по стопам старших. Недавно у нас зашел разговор о происходящих вокруг переменах, и дочка сама стала рассказывать, как меняются города, сколько всего нового и интересного появляется. А это труд строителей. Лиза же ездит на соревнования в Ноябрьск, Новый Уренгой, в другие места, видит перемены своими глазами… Для меня это была самая высокая оценка. Конечно, без поддержки федерального центра мы не смогли бы сделать так много. Когда открываю новый объект, говорю, что выполняю поручение президента Российской Федерации. И это не из чинопочитания или желания польстить. Все действительно так, Владимир Владимирович дает нам реальную возможность развиваться. Я же хорошо помню, как в 2010 году приехал к тогдашнему министру образования, чтобы обсудить проблемы. Первый вопрос, который услышал: «А сколько у вас там детей?» Да какая разница сколько? Если мало, можно ими не заниматься, так что ли?! Верно, страна у нас большая, но это не повод отмахиваться от проблем людей, живущих где-то вдалеке. У них те же права, что и у остальных. Нельзя пренебрежительно отмахиваться: сколько вас? Полмиллиона? Законы больших цифр в данном случае не работают. В идеале надо думать о каждом. Да, трудно, но это обязанность государства. Рабочая поездка губернатора по Ямальском району. 2011 год – А что скажете тем, кто размышляет, ехать сюда или нет? Какие аргументы приведете? Кроме длинного рубля, конечно. – Недавно встречался с участниками конкурса «Лидеры России» и вообще про деньги не говорил. Сказал, что Ямал – территория возможностей. Если есть желание работать и голова на плечах имеется, можно приехать сюда в статусе вынужденного переселенца и стать губернатором. Живой пример перед вами. Знаете, это убеждает лучше всяких слов. – Не допускаете, что такая система была раньше, а сейчас времена изменились? – Нет, везет тому, кто везет. Всегда! Взвалил на себя и потащил – здесь это уважают. И людей слова на Севере ценят. Если сказал (не имеет значения, кому именно – где-то наверху или, наоборот, внизу), сделай, а не можешь – не говори. В этом смысле тут без полутонов. Жестко и твердо, но если принципам следовать, все будет хорошо. – У вас такие ситуации бывают, Дмитрий Николаевич? – Постоянно хожу с ручкой и блокнотом, все записываю, чтобы не упустить ничего из услышанного на встречах с людьми, зафиксировать любую просьбу, наказ. Кроме того, есть проверенные знакомые, которые никогда не соврут, скажут правду. Рабочие с буровой, старые егеря, с которыми сто лет назад судьба свела. Они могут взять мобильный и в любой момент позвонить мне напрямую. Называю их сторожками. Для меня они — как лакмусовая бумажка, индикатор. По их настроению определяю обстановку в целом. Если возникает проблема, обязательно еду, говорю, стараюсь разобраться. Учтите и то, что на Севере задерживаются далеко не все. Приезжают десять человек, а остается один. Остальные возвращаются на материк. Эта статистика не меняется десятилетиями. – Из-за чего люди соскакивают? – По-разному. Одни не выдерживают лета с мошкой и комарами, другие не переносят полярную зиму. Но виноваты не только климатические условия. Бывает, человек попал не в свою среду. Здесь особая ментальность, не принимающая фальшь и ложь. Рабочая поездка губернатора в Тазовский район. В райцентре прямо на улице к Дмитрию Кобылкину подходят жители поселка, фотографируются, обращаются с просьбами. – Вы как-то сказали, мол, условия на Ямале суровые, а люди добрые. Фраза красивая, но верится в нее с трудом. – Надо пожить на Ямале – поймете. Знаете, я приехал в период, когда двери в домах были без замков, их попросту не запирали. Для человека из Грозного это казалось удивительным. Там любой дом – крепость, обнесенная высоким забором. Кавказская традиция! А здесь традиция – нараспашку. Все же друг друга знают... Со временем обстановка изменилась, появилось много мигрантов. Из бывших советских республик ребята поехали, когда там стало плохо. Не все себя нашли в теплых краях, вот и подались на Север. Конечно, есть люди с психологией временщиков. Они думают лишь о том, чтобы деньжат срубить и свалить. Но мы не на них ориентируемся, а на тех, кто приехал всерьез и надолго. Людям нужны нормальные условия для жизни. Как ни крути, XXI век на дворе. На Севере есть серьезная и застарелая проблема. И не только на Ямале. Это ветхое и аварийное жилье. С ним пора заканчивать. Нам предстоит "крестовый поход" длиной в семь лет, я так его назвал. Если выделять по 6 миллиардов рублей в год, к 2025-му должны, пусть и не безболезненно, справиться с задачей. Для нас деньги серьезные, придется что-то урезать по другим направлениям, однако это позволит ликвидировать 95 процентов аварийного жилья. Сейчас его объем составляет миллион квадратных метров. И речь не об одном городе, а об огромной территории, где нет автомобильных и железных дорог, куда стройматериалы можно завезти лишь по воде в навигацию. Сложная задача! Это же часто сельская местность. Горжусь, что за восемь лет мы не потеряли ни одной деревушки, наоборот, они растут, а многие даже процветают. – Не самая типичная ситуация. – Другую историю расскажу. Мы закрыли все детдома на Ямале, уже года три нет никаких приютов, хотя раньше они существовали. Для меня это одна из звездочек, то, что могу записать себе в актив. Создали условия, и люди разобрали сирот. Более того, наши семьи стали принимать детей из других субъектов Российской Федерации. Вижу эту динамику. Даже мой зам удочерила девочку, хотя есть свои дети. Подобных примеров много, я сейчас не об этом хотел рассказать. Как-то вечером мне на мобильный позвонил старый знакомый, с которым мы еще в геологии работали. А я номер телефона не меняю много лет, с тех пор, как они появились. Словом, звонит и говорит: «Дмитрий Николаевич, извини, что потревожил. Дочка с мужем поехали за шестью детьми в Петрозаводск. Три недели сидят в Карелии, не могут забрать ребятишек. Отдают четверых, а двух девочек-близняшек – нет». Никогда не видел, чтобы мой товарищ плакал, взрослый мужик, ему за 60 лет, а тут слышу – прямо навзрыд голос. Его дочка замужем за состоятельным человеком. Хороший дом, свое хозяйство, воспитывают четверых детей и решили взять приемных. Вроде искали девочку, а наткнулись на целую семью – отец умер, мать лишили родительских прав. Надумали усыновить всех шестерых, а двух младших девочек-четырехлеток им почему-то не отдавали. Вот знакомый и обратился за помощью к представителю власти в моем лице. Сначала я даже не поверил, поскольку знаю законодательство. Как можно разлучать братьев и сестер? У меня есть мобильный телефон губернатора Карелии Артура Парфенчикова, не хотел его беспокоить, думал, сам справлюсь, но потом все же подключил коллегу. Он отругал нерадивых работников: «Ямал берет наших сирот, а вы что творите?» Честно говоря, мы так и не узнали, кто вставлял палки в колеса, но благодаря вмешательству Артура Олеговича через несколько дней все шестеро детей вместе с новыми родителями прибыли домой. Теперь они жители Ямала. – Может, и вам, Дмитрий Николаевич, усыновить кого-то? Пример подать? – Да мы с женой внуков ждем! Хочется малышей. У моего друга недавно родилась внучка Танечка, так он расцвел. Молодой дед! Говорит, совершенно другие ощущения. – Не рановато вам в деды-то? В 46 лет. – Думаю, мы с Галой будем хорошими дедушкой с бабушкой. – Ваша Софья в Тюмени живет? – Да, ее муж из Ханты-Мансийского округа, из Белоярска. Словом, все свои, северяне. – Часто навещаете молодых? – Не слишком, если честно. Хотя ездить приходится много. Директор авиакомпании «Ямал» даже сказал, что могу подавать документы на присвоение звания заслуженного летчика Российской Федерации. За январь и февраль насчитал 42 дня в командировках, потом бросил это дело по причине бесполезности… У нас расстояния такие, что и внутри округа на самолетах летаем. Территория огромная! До Нового Уренгоя час по воздуху добираться, до Сабетты – чуть больше… 2015 год. Вступление в должность – Грозитесь сделать «Ямал» самой крупной авиакомпанией Сибири и Дальнего Востока? – Обратной дороги нет. – Но вы ведь не только воздушным флотом занимаетесь. – На самом деле глобальных проектов масса. Когда-то эти планы казались фантастикой, многие не верили, что реализуем их, а мы неплохо стартовали, что называется, закрепились на арктических рубежах. Скажем, задача по формированию Северного широтного хода с нашей стороны решена на 100%, теперь эстафетная палочка у РЖД. Там четко понимают: эта дорога важна не только для Ямала, а для всей страны, и она будет построена. Даже не сомневаюсь. Следующий этап Бованенково – Сабетта, после которого Транссибирская магистраль сомкнется с Северным Ледовитым океаном. Как говорится, разогреем морской путь. Проект жизни! Считаю, на губернаторском месте, мне удалось кое-что сделать. Хочется ведь не кресло просиживать, а быть полезным людям и стране. Вспоминаю, как после «Пурнефтегазгеологии» попал в исполнительную власть, четыре года был первым замом главы Пуровского района, потом пять лет возглавлял районную администрацию. Мой предыдущий руководитель часто повторял: «Нам нельзя долго засиживаться во власти, мы – производственники. Десять лет – потолок, отпахал, наладил – и уходи». Я был уверен, что из Пуровского района уеду в Тюмень или опять в нефтянку. И вдруг – ба-бах! Назначение в Салехард. Для меня это было как сбой запланированной программы. Время быстро летит, уже восемь лет прошло. Губернатор отвечает за все. За все! Часто вспоминаю кемеровского коллегу. Аман Тулеев много сделал для края, и люди его любили, уважали… Наверное, мог уйти раньше, допускаю, даже хотел, но видите, как обернулось… Не дай бог пережить такую трагедию! Это знаковое событие. Когда у нас сибирская язва в 2016 году была, я собирался писать президенту России заявление по собственному желанию. Сказал себе: еще одна такая история – и… Тогда удалось не допустить эпидемии, но один человек все же погиб. Ребенок. Сделали все правильно, по науке, чьей-либо вины в случившемся нет, однако быть толстокожим у меня не получается. У главы региона каждый день как сводка с фронта: то авария, то пожар, то еще какое-нибудь ЧП. И так постоянно. Через сердце все пропускаешь. Тяжело! С другой стороны, мне грех жаловаться. Особенно когда оглядываюсь в прошлое. У нас с Галой сохранились письма из того, грозненского периода. Шла война, мы находились далеко друг от друга и старались хотя бы на бумаге передать слова поддержки. Иногда сядем дома, в кругу семьи, перечитаем. Что было и как стало. Есть с чем сравнить… В то лето, когда боролись с сибирской язвой, губернатор сам побывал в Ямальском районе. 2016 год. – Когда чувствовали себя наиболее комфортно? – В нефтегазовой компании. Там всегда имелся четкий план, знали, сколько на него средств отпущено, какие показатели надо выполнить. Жили, как в советское время, пятилетками или трехлетками, внешние турбулентности, связанные с финансовыми кризисами, скачками цены на нефть, на нашу жизнь не слишком влияли. Были люди, умевшие верно прогнозировать и планировать, создавать подушки безопасности. Конечно, порой приходилось сложно, но интересно. – Словом, хотите вернуться в бизнес? – Ничего не исключаю, вот смотрю на современные компании – «Новатэк», «Лукойл», «Газпром нефть»… Какие у них технологии, новые возможности. Фантастика производства! – Так и напишем: Дмитрий Кобылкин размещает резюме. – Не торопитесь, скажу, когда придет пора. В конце концов, геофизику помню, геологию. Дел много, всегда есть чем заниматься, если готов взвалить на себя и нести ответственность… Губернатор ломает график, чтобы встретиться с жителями городов и поселков, чем доставляет немало хлопот организаторам его поездок. – Поторопились мы ставить точку под интервью, Дмитрий Николаевич. Не успели напечатать, как вам в Москве подобрали участок, где надо «взвалить и нести». Теперь вы не губернатор, а федеральный министр. – Да, как говорится, ничего не предвещало… – Время на раздумье у вас было? – Прозвучало предложение, на которое следовало сразу ответить. Я и раньше не раз заявлял, что считаю себя солдатом. Если есть приказ, значит, его надо выполнять. Тут сомнениям не место. – Но какие-то предварительные разговоры, консультации с вами наверняка велись? – Полная неожиданность! Абсолютная. Как и для моего коллеги губернатора Тюменской области Владимира Якушева. Нас одновременно вызвали в Москву. Можно сказать, ходили друг за другом по одним коридорам и кабинетам… Нашу область иногда называют матрешкой – это же сложносоставной субъект Российской Федерации, куда кроме Тюмени входят Ямало-Ненецкий и Ханты-Мансийский автономные округа. На 2019 год были запланированы выборы губернатора Тюменской области, мы понимали: там развернется борьба, и внутренне готовились именно к ней. О переходе в Москву ни Владимир Якушев, ни я не думали. Не скрою, в какой-то момент екнуло сердечко за край родной, но мы ведь остаемся в команде, может, переход на федеральный уровень откроет дополнительные перспективы для помощи землякам. – Теперь, когда в двух из трех субъектов региона появятся новые руководители, а выборы перенесены на сентябрь 2018-го, эксперты вернулись к старой идее объединения Тюменской области в единое целое. Как вам подобная перспектива? – Не думаю, что это произойдет. Во всем должна быть своя логика. Сегодня наш регион и так дает стране до 40% валового внутреннего продукта. Что может добавить объединение? Его ведь нельзя проводить механически. Наверное, получится снизить расходы на содержание административного аппарата, сократить количество чиновников, но этим возможные плюсы, пожалуй, и исчерпываются. В ЯНАО живет полмиллиона человек, в ХМАО – 1 миллион 600 тысяч, в Тюменской области – примерно столько же. Но на Ямале средняя зарплата по экономике самая высокая, в Хантах – пониже, в Тюмени – еще ниже. Если регион объединить, придется выравнивать, чтобы одинаково платить бюджетникам – врачам, учителям… Как будем выводить "среднюю температуру по больнице"? Подтягивая одних или приспуская других? Понятно, можно отрегулировать с помощью коэффициентов, надбавок за тяжелые условия труда на Севере, но в любом случае экономии в масштабах региона точно не получится. Единую финансово-денежную политику выстроить будет сложно, если вообще возможно. И таких вопросов много. Повторюсь, не вижу экономической целесообразности в слиянии трех субъектов. Есть более актуальные задачи, на мой взгляд. – Кого-то из подчиненных намереваетесь забирать с собой в Москву? – Не планировал пока. Вот удачу непременно прихвачу. – Разве Ямалу она больше не понадобится? – Всем хватит! Лишнего не возьму! А если говорить серьезно, в Салехарде остается профессиональная команда, которая сможет продолжить начатое. – Как семья отреагировала на грядущий переезд? – Жена пока в легком шоке, но особенно тяжело переживает Елизавета. Собственно, как и говорил вам раньше. У дочери расписан план сборов, соревнований, она готовится выполнить норматив кандидата в мастера спорта, а тут надо паковать чемоданы… – В Москве хорошая школа фигурного катания, тренеры есть отличные. – Да это понятно, но у Лизы в Салехарде своя команда, подруги… Жена с дочкой пока останутся на Ямале, честно говоря, нам еще жить в Москве негде, надо для начала хотя бы снять квартиру, обустроиться. Дмитрий Кобылкин представил Ямал в Рейкявике. 2016 год – С работой ведомства, которым предстоит рулить, вы знакомы? – Я ведь раньше работал в нефтегазовом бизнесе и сталкивался с Минприроды с конца 90-х годов. Был период, когда мы занимались транспортировкой нефти, в том числе экспортом в Германию. НДПИ – налог на добычу полезных ископаемых – тогда еще не ввели, и мы получали в министерстве разрешения на пользование недрами, открепления, подписывали маршрутные листы… Времена стояли тяжелые. Однажды видел, как в здании Минприроды распродавали часть коллекции минералов, лишь бы выручить хоть что-нибудь. Меня как геолога тогда это сильно резануло. Прозвучит парадоксально, но спустя долгие годы я вернулся к базовой специальности, к тому, чему меня в институте учили. В Минприроды лучше работать, имея профильное образование. Впрочем, не только в этом министерстве… Рассчитываю, удастся сделать так, чтобы федеральный центр больше внимания уделял северным территориям, занимающим почти треть страны. Буду без устали напоминать всем, что именно в Арктике, на российском Севере сосредоточено до четверти разведанных мировых запасов природных ископаемых. Этот ресурс должен не в земле лежать, а работать на нашу экономику. – Министр не может быть лоббистом одного региона. – И не будет. Знаете, когда в 2010 году я переезжал из Тарко-Сале в Салехард, чтобы принять руководство Ямало-Ненецким автономным округом, Юрий Неёлов, мой предшественник на этом посту, сказал важную фразу: «Главное, чтобы ты не стал губернатором Пуровского района». Я хорошо запомнил эти слова. Конечно, никаких перекосов в работе не будет. Минприроды приходится решать разные задачи. С экологией немало проблем. Ими и займемся. Думаю, все у нас получится. Экс-губернатор Ямало-Ненецкого автономного округа, министр природных ресурсов и экологии РФ – в спецпроекте ТАСС «Первые лица регионов».