Слово не серебро. Ростовской писатель о литературных заработках

Месяц назад совет экспертов Национальной литературной премии «Большая книга» объявил лонг-лист своего тринадцатого сезона. Жюри отметило более сорока произведений, как знаменитых писателей, так и новичков из разных уголков мира, от Одинцово и Томска до Висбадена и Парижа. В этот список попали книги двух донских авторов. Два Владимира На «Большую книгу» в этом году вместе с другими финалистами претендуют Дмитрий Быков, Виктор Пелевин, Людмила Петрушевская и Дмитрий Глуховский. И в ряду с этими именитыми писателями стоят наши земляки - Владимир Козлов и Владимир Данихнов. О Данихнове «АиФ на Дону» писали три года назад, когда он номинировался на премию «Русский Букер». К сожалению, тогда большую радость эта новость фантасту из Новочеркасска не принесла. Владимиру диагностировали рак, после тяжёлой операции он проходил курс химиотерапии, и редакция помогала его семье собирать деньги на лечение... Один из лучших современных донских писателей вынужден был просить деньги у общественности. Почему занятие литературой не приносит дохода, как выжить автору и для чего вообще пишутся книги, об этом и многом другом мы поговорили с другим номинантом «Большой книги», автором романа «Рассекающий поле» Владимиром Козловым. Юлия Панфиловская, «АиФ на Дону»: Владимир, поздравляем с номинацией! Широкой публике вы известны как литературовед, поэт. И вдруг - роман, который сразу так выстрелил... Владимир Козлов: На самом деле в литературной среде я нахожусь давно и думаю, что довольно глубоко погружён в процесс (Владимир является редактором двух журналов, в том числе и журнала о поэзии - Авт.), но, несмотря на то, что я много лет делал наброски в прозе, первая оконченная вещь появилась только сейчас. Несколько раз я пытался за неё браться, но, видимо, небеса были против - каждый раз что-то происходило, что не позволяло заниматься прозой. Например, меня в 2007 году пригласили возглавить редакцию большого журнала - и замысел был отложен. И сейчас я только рад тому, что взялся за это дело в зрелом возрасте - в отличие от стихов, проза требует зрелости. И совершенно иного подхода, поэзия и проза работают как разные органы. Например, почки и печень. И если поэзию из повседневности вытеснить невозможно - у меня были сумасшедшие периоды рабочей занятости, но в это же время я мог записывать много стихов. А роман я писал почти пять лет - это много для текста такого небольшого объёма. Герой другого времени - Вам польстило то, что дебют оказался удачным? - Мне в каком-то смысле повезло. Когда роман уже дописывался, я попал в жюри премии «Русский Букер» и увидел премиальный процесс изнутри. Мне принесли шесть мешков с романами, из которых нужно было составить лонг-лист. Естественно, прочитать всё это до конца за три месяца физиче­ски невозможно. Обычно, читаются первые страниц тридцать, и если книжка цепляет, то её выуживают из горы. У меня, конечно, было ощущение, что я написал нечто достойное, но я совсем не был уверен в том, что все достоинства текста видны с первых же страниц. Новость о попадании в длинный список «Большой книги» стала радостной в том смысле, что теперь-то книгу точно дочитают до конца. - То есть, вы проделали такую большую работу, потратили несколько лет жизни, не будучи уверенным, что этот труд кто-то оценит? - Я изначально ориентировался на другое. У меня было ощущение, что я должен рассказать о герое девяностых другого типа, с совершенно иным, ещё неописанным в литературе образом мыслей и мироощущением (действие происходит в середине 1999 года, захватывает период терактов в Москве и Волгодонске). Лет десять назад началась волна прозы от людей, выросших в то время, я всё активно читал, но было ощущение, что моего героя всё нет. И вот это ощущение долга нарастало. Мне не хватало в прозе внутренней речи, зато в ней было много внешних действий, про которые мало что понятно: почему герой так себя ведёт, что за этим стоит? Про доктора Живаго Пастернак говорил, что такого типажа не могло быть в то время, которое он описывал, что он сочинён задним числом и во многом написан уже исходя из того, что дальше произошло. Я отчасти могу то же самое сказать о своем герое. Но главное - это высказывание могло появиться только в форме романа. Стихами его не выразишь. И я рад, что так не произошло. Литература не продаётся - Книгу быстро издали.­.. - Да, грех жаловаться. Я её закончил в начале прошлого года и отправил в журнал «Новый мир», где выходили мои подборки стихов. Отделы прозы возглавляют совсем не те люди, что руководят отделами поэзии, - в них меня не знают. Я думал, если рукопись не возь­мут, предлагать её в другие литературные журналы не буду. Но главы из «Рассекающего поле» всё же были напечатаны, и я рад этому, потому что толстые журналы - это высокий уровень. Важ­но понимать, что ты ему соответствуешь. А затем роман целиком вышел в уважаемом издательстве «Время». - Вы говорите о положении, в котором находится литература. Неужели, всё так плохо? - Парадокс состоит в том, что у нас вроде бы литературоцентричная страна, наша литература, классики - это то, чем мы привыкли гордиться. Но при этом существовать в современном мире писатель почти не может. Мне, например, приходится в состоянии глубочайшего дефицита времени искать десять-двадцать минут в день, чтобы что-то записать. Когда накапливается много материала, ищу способ взять неделю отпуска. То есть литература отдана людям, которые вынуждены зарабатывать на саму возможность ею заниматься. Это чистое служение или хобби, которое обходится довольно дорого. А ведь я - это ещё благополучный сценарий, многие не выдерживают такого способа существования в литературе. Я пытаюсь ни на минуту не позволять себе думать о том, что писательская деятельность меня накормит - служение искусству должно быть чистым. Однако считать нормальной ситуацию, в которой находится литература сегодня, я всё же не могу.