Ксения Собчак объяснила, почему Путин стал таким

«Понял, какие последствия могут иметь светская жена, скандальная дочь, пресса, которая тебя мочит» Сначала мне хотелось с ней обсудить президентскую кампанию, поствыборы. Но в нашей замечательной стране говорить о поствыборах то же самое, что говорить о постправде. Не о чем говорить. Все ушло, растворилось в тумане, превратилось в морок — не было выборов и точка. И когда Ксения стала отвечать на мои вопросы хорошо поставленными заученными репликами, я понял: мне это не интересно. А что интересно? Не что, а кто: Собчак Анатолий Александрович, один из перестроечных символов, первый мэр Санкт-Петербурга, города, который он переименовал, переиначил из Ленинграда. Сначала очень успешный, а потом гонимый мэр, еле успевший на самолет, направляющийся во Францию. Бежал, одним словом от «справедливого» возмездия, а помог ему в этом кто? Его первый зам, Путин Владимир Владимирович. Здесь все сошлось, перетекло из совсем недавнего прошлого в наше «великое» настоящее. Ксения написала сценарий фильма «Дело Собчака». «Мы ездили на такси, у мамы были лучшие шмотки из Франции» — Вам не кажется, что все наши проблемы последнего времени, уже после распада СССР, в том, что народ и власть разделила пропасть. Разве демократы первой волны не проворовались в прямом и переносном смысле? И разве на вашего отца, простите, тогда уголовное дело завели на пустом месте? — Я не считаю, что все демократы проворовались. К Ельцину, например, это не относится. — Ну к Ельцину есть другие вопросы, еще более важные. — А что касается моего отца, мы в фильме все показываем. Как была абсолютно придумана травля вокруг его имени и люди, которые сами эту травлю делали, нам говорят (не просто очевидцы, а участники событий, которые наговаривали все эти безумные истории про миллионы долларов), сами признаются: да, это было вранье. Но тогда была такая команда, в Москве приняли такое решение. Это говорю не я, это говорят враги Собчака, которые тогда все компании, в том числе в прессе, инспирировали. И мы как раз рассказываем на примере папы, насколько все это делалось специально, чтобы очернить моего отца. Таких примеров было немало, они есть и сейчас, когда вообще на пустом месте раскручивается какой-то невероятный слух, и люди начинают в это верить. Ну не могут же все газеты лгать? Оказывается, могут, оказывается в это можно вложить 12 миллионов долларов, создать целую схему и методичку по тому, как разрабатывают все эти слухи и дела. Сегодня и следователи, люди, которые тогда этим всем занимались, прямо об этом говорят. Потому что уже не боятся, они все уже давно на пенсии. — Знаете, когда Путин пришел к власти и Анатолий Александрович благодаря этому смог вернуться из французской эмиграции, все враги Собчака в лучшем случае затаились, а в худшем перевернулись через себя и стали поддерживать нового президента, а значит, и Собчака. Но с другой стороны, вот эта квартира в виде взятки, которая вменялась Собчаку, все эти мигрантские фонды… А еще я помню огромную статью бывшего пресс-секретаря Ельцина Павла Вощанова в «Новой газете» на четыре полосы с разоблачением Собчака. Вы не читали? — Вот у нас именно Павел Вощанов фигурирует и он лично есть в фильме. Но это вранье абсолютное. — То есть он признается? — Есть история про миллион долларов в аэропорту Хитроу. И Вощанов в кадре нам говорит: «Ну да, мне слили спецслужбы какую-то мутную информацию. Я ее не проверил и решил опубликовать. Ну а что такого?» Это тоже самое, если вам позвонит сейчас знакомый фээсбэшник, сделает слив и вы без какой-либо журналистской проверки просто это опубликуете. — Слава богу у меня нет знакомых фээсбэшников. — Слава богу, просто это не журналистская работа, а заказуха. И насчет квартиры мы тоже все подробно обсуждаем в фильме. Да, по квартире к папе могли быть этические претензии, но никаких правовых. Там не было установленного факта взятки. Папа действительно расселил эту коммуналку и присоединил к квартире, которую мы обменяли на ту, которая у нас была. Он сделал все это законно, просто оформил вторую часть квартиры на знакомого человека, не на себя, потому как боялся, что будут использовать эту квартиру против него. В итоге получилось хуже. Здесь, безусловно, этически можно к нему предъявлять претензии, что он оформил как бы на другого человека, не родственника, а своего хорошего знакомого, но преступления здесь нет: все деньги были заплачены, все люди расселены. Сейчас тоже очень многие забывают, что профессор Собчак по временам СССР еще задолго до перестройки в каком-нибудь 85-м году был очень обеспеченный человек. Мне тогда было четыре года, я родилась в 81-м. Мы жили в отдельной трехкомнатной квартире. Папа получал двойную профессорскую ставку, он возглавлял сразу две кафедры в университете. У него была зарплата около тысячи рублей теми советскими деньгами. Мама работала доцентом и получала 350 рублей, плюс она халтурила и учила французов русскому языку. В итоге мы были реально богатой советской академической семьей. Мы ездили на такси, у мамы были лучшие шмотки из Франции, потому что ее ученики по бартеру ей все это привозили. То есть мы жили очень хорошо и могли себе позволить легко купить любую квартиру в центре. — А машину? А то вы сказали про такси, а наши люди на такси в булочную не ездят. — В том-то и дело, машины у нас не было, потому что мы ездили на такси. Надо понимать, что Собчак зарабатывал хорошие деньги задолго до политической карьеры. Ну вспомните его фотографии тогда: он в клетчатом пиджаке, мама в нарядах от Пьера Кардена… Просто люди были к этому совершенно не готовы, и когда начался обвал, они уже эти клетчатые пиджаки и дорогие французские шмотки начали связывать с собственными бедами. — Так что вы хотите этим сказать? — Что кроме квартиры больше ничего на отца не было, но там, повторяю, оказалась только этическая проблема и привязать эту квартиру к делу компании «Ренессанс», что пытались сделать следователи, абсолютно не удалось. Там 250 томов уголовного дела, которое мы лично изучали, и как раз интрига состоит в том, что они приложили огромные усилия, чтобы связать деятельность этой компании с фактом взятки в виде квартиры, но, к их сожалению, есть прямые документы, подписанные Собчаком, где он, наоборот, отказывает этой фирме. В итоге уголовное дело было закрыто. Просто у бывших врагов Собчака, с которыми мы встречались, нет ни одного документа, подтверждающего их правоту. Папа выиграл все суды еще в тот момент, когда оппозиционный гонимый политик мог выигрывать суды. Он их выиграл еще в момент опалы задолго до Путина. Но его политическую репутацию это не спасло. Надо понимать, что тогда были ровно все те же технологии травли, которые часто используют сейчас. — И еще я вспоминаю программу «600 секунд» Невзорова в начале 90-х, где он впервые показал Собчака в негативе во всех смыслах этого слова. У вас в фильме Невзоров тоже оправдывается? — Нет, он не оправдывается, говорит чудовищные вещи о том, что он увлекался фашизмом в то время. И что вообще человека надо бить по самому больному, поэтому он бил по моей маме. Мне кажется, он там саморазоблачается. Знаете, я действительно горжусь этой своей журналистской работой. Там все интервью мои герои давали сами, не под пытками. «Зачем нужны олигархи, надо всех держать под контролем» — Мне очень хочется посмотреть этот фильм, в том числе и из-за вас. Вы дочь своего отца и, может быть, хотели бы подтвердить некий миф об Анатолии Собчаке, родившийся при Путине. Но я вас знаю как бескомпромиссного и честного журналиста, для которого объективность важнее всего. В свое время, когда вы выскочили на сцену с Чулпан Хаматовой и стали ее, святую, спрашивать о сотрудничестве с Путиным, поначалу мне показалось это глупо и пошло, но потом я понял, что вы были правы, потому что в любой ситуации журналист должен находить эту правду, как бы смешно он при этом не выглядел. В этом смысле я вам доверяю. — Спасибо, но для меня тоже это было сложное решение. Честно говоря, я думала, что наткнусь на какие-то жуткие вещи, ведь к своему стыду я тоже во многое верила, просто исходя из того, что я читала и жила с этой прессой с самого детства. Я сделала фильм не одна, а вместе с Верой Кричевской, а она человек с совершенно кристальной репутацией и бескомпромиссностью. Нашим главным условием совместной работы было: что бы ни нашли, мы все будем показывать. Надо сказать, что у папы были серьезные недостатки, мы о них говорим, просто они лежали совсем не в той плоскости, в которой принято считать. Они лежали не в точке коррупции, а в точке личных качеств: его неумение играть командой, наоборот, его умение обижать людей, не подумав. Мы подробно исследуем этот феномен: как он умудрился сам испортить свои отношения с Ельциным, доведя до такой точки. — Знаете, почему мне еще так важен Собчак? Перестройка для меня — самое лучшее, самое счастливое время в жизни. Но критического взгляда это не отменяет, правда? — Согласна. Но я сама говорю в фильме, и папа мой говорил, что, к сожалению, не смогли пройти этот сложный переходный этап и это то, что нас всех погубило, что не дало демократии в России ни во что развиться. На самом деле наш фильм об этом… — Почему не получилось? — И почему Владимир Владимирович выбрал другой путь. Я абсолютно уверена, что он выбрал другой путь, именно насмотревшись на Собчака, поняв, какие последствия могут иметь яркая светская жена в тюрбане, скандальная дочь, пресса, которая тебя мочит каждый день; дебаты, которые ты можешь с треском проиграть Яковлеву, как это было у папы… Я считаю, что такие темы, в которых мы живем сегодня, это как раз выученные уроки Владимира Владимировича. — Слушал вас и сначала хотел сказать: а не слишком ли много на себя берете? — Нет, ну правда: папа — оратор, умница, он абсолютно в ноль проиграл Яковлеву на дебатах. Яковлев умудрился, по бумажке читая текст, переиграть Собчака и как-то его задавить. Конечно, это огромный урок: зачем нужны дебаты, когда они могут поставить под риск победу порядочного и хорошего человека, коим Путин, безусловно, считал Собчака в этой ситуации. Зачем нужны олигархи, если может из Москвы прийти команда и «ОНЭКСИМ Банк» даст миллионы долларов, по тем временам совершенно фантастические деньги, чтобы просто с нуля создать соперника. Зачем тогда нужны олигархи, надо олигархов всех держать под контролем. То есть, все, в чем мы живем сегодня, это результат тех самых уроков наоборот от Собчака. — Согласен, хотя мне всегда казалось, что Путин просто насмотрелся телевидения 90-х и понял, как делается политика и бизнес через этот ящик. — Да, зачем иметь свободное телевидение, если Невзоров каждый вечер может показывать жующего икру Собчака в голодной стране? Но все-таки телевидение 90-х было очень свободным, так как принадлежало разным олигархам. На одном хвалили Лужкова, на другом мочили Лужкова — это и есть демократия. В Америке тоже самое, там СМИ распределены по партиям, демократической и республиканской. Так что наше ТВ 90-х — самое свободное ТВ, которое когда-либо было в нашей стране. Конечно, были продажные журналисты, но проститутки есть в любом обществе. Но были и непродажные. А сейчас все телевидение абсолютно пропагандистское. «Я пока не настолько хорошая актриса, как мой муж Максим Виторган» — Ой, это для меня больная тема, я слишком хорошо помню все, что было. Лучше не начинать… Вам не кажется, что Путин при всех своих минусах, о которых мы знаем, о которых вы говорили на дебатах, может быть, ментально лучше понимает этот народ, который населяет нашу с вами большую прекрасную страну? Лучше вас, лучше покойного Бориса Ефимовича, лучше Гайдара, лучше Навального. — Я не просто это допускаю, а думаю, что его результат большой и то, что произошло на выборах это подтверждает. Он действительно во многом отражает желания и потребности людей, здесь живущих, но свою миссию я вижу в том, чтобы менять эти потребности и желания. Нам действительно имперский комплекс и ухнуть по Америке важнее, чем воду в дом провести. Он играет на этих чувствах, его действительно любят люди, я это сама видела в провинции. Даже живя в абсолютно нечеловеческих условиях они пишут Путину прошения, письма, ждут от него помощи. Они верят, что он хороший и справедливый. — Ну да, на колени встают… — Нет, то, что Путин хорошо понимает многие чаяния нашего народа — безусловный факт. Меня это не очень радует, скорее печалит, но что делать… — То есть народ доволен, несмотря на все санкции, а вы говорите: ужас-ужас, катастрофа. А люди говорят: слушай, какой ужас? Мы нормально живем. И какая демократия, скажите, может быть в Чечне, например? Вы же сами, когда одна стояли в центре Грозного в защиту Аюба Титиева под оскорблениями местных товарищей, разве этого не понимали? — Тут нет противоречий. Да, я знаю, что люди сегодня так думают, они зомбированы, но я считаю своей задачей менять эту точку зрения. Уверена, что если люди будут знать больше про то, как можно экономически изменить ситуацию, улучшить жизнь, они начнут менять свои взгляды, в том числе менять взгляды на то, кто должен возглавлять страну. Просто пока они не видят взаимосвязи между экономической ситуацией и аннексией Крыма, между войной в Сирии и недостроенными школами в микрорайоне. Моя задача, как политика, им эту взаимосвязь объяснить. — А я-то думал, что после того, что с вами получилось после выборов — это пресловутое четвертое место с 1,67% — вы должны были сказать: боже, куда я попала, это же безнадежно. И народ неправильный, он меня не понимает. Вы оказались политическим лузером вместо того, чтобы быть очень значимым журналистом. Просто нужно быть на своем месте, делать свое дело, а вы ввязались в то, что изменить невозможно. Вы на это можете потратить всю свою жизнь. — Вы абсолютно правы, я даже спорить не буду. Выборы у нас — это мероприятие, которое выглядит абсолютно безнадежным. Грустно, честно могу сказать, что все вот так сегодня. Но именно поэтому я буду продолжать заниматься своим любимым делом, продолжать заниматься журналистской работой, при этом стараясь что-то изменить как общественный деятель, прилагая какие-то усилия. Да, это не будет моим единственным занятием ровно по причине того, что можно потратить всю жизнь и не сделать ничего, а я все-таки человек, всегда нацеленный на результат. — С удовольствием смотрел на вас, как вы на разных пропагандистских программах отбивались от этих кукольных «буратин» с игрушечными носами на веревочке и делали их. Но скажите мне: эти ваши слезы на последних дебатах с Жириновским и Шевченко — тоже домашняя заготовка? — Я пока не настолько хорошая актриса, как мой муж Максим Виторган, к большому сожалению, я не умею плакать по заказу. Да нет, мне кажется, что это уже была такая усталость, все были измотаны, некоторые люди из моего штаба аж падали в обморок, мы все работали на последних скоростях, поэтому просто накопилась общая усталость. — И вы не давили на жалость? — Слушайте, я не в такой позиции, что бы давить на жалость. Мне не надо, чтобы меня жалели, мне кажется, надо жалеть такого человека как Жириновский, он достоин жалости гораздо больше. Просто я уже настолько была возмущена и расстроена таким уровнем ведения дискуссии, что, как говорится, накатило. — Это я там слышу голос Платона? Ну и как он поживает? — Прекрасно, вот играет в машинки. Ему уже год и семь месяцев, он взрослый человек. — Говорит? — Ну так, да, отдельные слова. Плавает, сейчас пойдем его купать. — Здорово. А Максим там? — Да, мы здесь всей семьей. — Передавайте ему привет.