Эндрю Миллер: «Между русской и британской литературой существует сильнейшая связь»

Эндрю Миллер — знаменитый британский писатель, лауреат Дублинской премии и финалист Букера. Его учителем был сэр Малкольм Брэдбери, среди учеников которого также были Иэн Макьюэн и Кадзуо Исигуро. В конце июля 2018 года Эндрю Миллер приехал в Ясную Поляну на семинар «Британская литература сегодня». Главному редактору eksmo.ru Павлу Соколову удалось встретиться с писателем и поговорить с ним о творчестве Толстого и литературных связях Великобритании и России. Какие у вас впечатления от посещения Ясной Поляны и России? Я был в музее в Ясной Поляне. Это странно: видеть, как жил Толстой. Но при этом прекрасно. Я не уверен, стал ли я от этого ближе к нему, чем если бы просто сидел и читал у камина «Смерть Ивана Ильича» или что-то еще из его шедевров. Все британские писатели, приехавшие вместе со мной на семинар, сорвали на память об этом месте яблоки с толстовских яблонь. Яблочные зерна из Ясной Поляны мы посадим в наших садах. Надеюсь, в Англии вырастут «толстовские деревья». Пока я проводил здесь семинар, я встретил множество невероятно образованных и тонких людей, которые задавали мне великолепные вопросы на неродном для них языке, да такие, что мне даже приходилось подчас напрягаться, чтобы следить за ходом их мыслей. О нас чудесно заботились. Это была замечательная возможность приехать и увидеть ту часть света, где я никогда не был. Это мой первый визит в Россию. Хотелось бы, чтобы он стал началом большого путешествия, и я смог провести здесь следующие три месяца, путешествуя на каком-нибудь поезде по бескрайнем просторам вашей страны. Не кажется ли вам, что биография Толстого очень символична? Он принимал участие в Крымской войне как русский офицер, но как русский писатель испытал сильное влияние британской литературы — того же Диккенса, например. Конечно, это было взаимное поклонение. По всей Ясной Поляне есть изображения Диккенса, по крайней мере три в доме я точно насчитал. Это чудесно, и литература прекрасна именно этим. Качественная литература никогда не ограничена и не скована государственными границами. Здесь, разумеется, важна и работа переводчиков, она абсолютно необходима. Есть много переводов Толстого на английский язык, и люди могут спорить о том, какой из них им больше по душе. Толстой, кстати, читал по-английски. Был ли его английский достаточно хорош, чтобы читать Диккенса в оригинале? Он очень хорошо знал английский и другие европейские языки, а в конце жизни даже учил иврит и японский. Тогда он точно читал Диккенса в британских изданиях. Но я не думаю, что Диккенс читал книги Толстого в оригинале. Но вы правы, между русской и британской литературой на протяжении долгого времени существует сильнейшая связь. Политика и политики приходят и уходят, а искусство, литература... Она точно переживет наше нынешнее поколение. Кто ваши любимые русские классики помимо Толстого? Я большой поклонник Антона Чехова — вероятно, больше его рассказов, чем пьес. Насколько я знаю, есть мнение, что в Британии его знают только как драматурга. Это может быть правдой, его пьесы, конечно же, часто ставятся. Но я люблю его рассказы, люблю «Поцелуй», «Даму с собачкой». Мы посещали его небольшое имение по пути из Москвы. Он был очень милым, очень хорошим человеком. И к тому же великим литератором. Еще мне нравится Исаак Бабель, я читал его «Конармию», очень впечатляюще. Вы жили в Японии, и действие одного из ваших романов происходит в этой стране. Кто ваши любимые японские писатели? Дзюнъитиро Танидзаки, Ясунари Кавабата. Он очень элегичен, вся эта меланхолия... Есть много книг. Я люблю Мисиму, начал читать его лет в 20, когда было не так много переводов на английский. Он хороший литератор, несмотря на свои политические взгляды. Сейчас издается довольно много произведений японских авторов, все больше и больше хороших переводов. Гораздо шире стал выбор. Но все почему-то читают Мураками (кроме меня). Что вы думаете о феномене Кадзуо Исигуро в британской и мировой литературе? Кадзуо Исигуро — действительно хороший писатель, очень серьезный и преданный своему делу. Я читал некоторые его вещи. Кстати, не «Остаток дня», а романы «Там, где в дымке холмы» и «Художник зыбкого мира». То есть ранние произведения? Да, потому что у меня был сильный и довольно длительный интерес к Японии. А Нобелевская премия... Было забавно слушать интервью с ним, потому что он был явно и искренне удивлен. Исигуро не думал об этом, да и никто не мог предсказать такое. Для меня его новый статус не проблема, я считаю его прекрасным писателем. Сочетание японской и английской культур хорошо ему удается. Он нашел материал, который идеально к этому подходит. Не знаю, могу ли назвать его своим другом, но мы встречались несколько раз. Обычно, когда вручают Нобелевскую премию по литературе, большинство из нас чешут затылок и думают: «Кто это?». Это был первый раз, когда я знал, кто он. Отлично, удачи — вот что я скажу. Мой следующий вопрос будет о Букеровской премии. Сейчас ей награждают не только граждан стран Содружества, но и американцев, поэтому в последние два года Букера присуждали писателям из США. Как вы оцениваете этот шаг? Думаю, что никто, кроме организаторов Букеровской премии и, возможно, некоторых американцев, не думает, что это была хорошая идея. Большинство просто в замешательстве. Видимо, это было сделано из лучших побуждений, возможно, ради рекламы. Но в итоге все размылось. Это была всем понятная премия. И на самом деле позже мы заново ее откроем и осознаем ту роль, которую она играла. А теперь в нее потенциально вовлечено еще 350 миллионов человек. У которых есть своя Пулитцеровская премия. Да, собственная премия, и никто извне не допущен к ее получению. Я говорил с людьми, близкими к организации Букера. В некоторой мере это ослабило премию. Раньше это было что-то наше, премия Британии и стран Содружества, а теперь это нечто другое. Почему бы тогда не включать переводы книг, как это делает Дублинская премия? Давайте всех пустим, сделаем всемирную премию. А как бы вы прокомментировали лонг-лист Букера за 2018 год? Была шумиха из-за того, что туда впервые за все время включили комикс. Я пристально не изучал лонг-лист, но знаю, что там был графический роман. Думаю, они хотят расширить рамки. Для меня это не проблема. Я не читал этот конкретный роман. В Британии у этого жанра большой традиции нет, увы, хотя в других странах — во Франции, например — эти книги куда больше уважают. Возможно, это попытка сделать что-то подобное. Почему бы нет? Давайте включим как можно больше. Нобелевская премия по литературе ведь была же присуждена Бобу Дилану, так что возможно люди просто пытаются не следовать обычаям. Это не так уж плохо, но есть ли в этом смысл — увидим. Одним из ваших учителей был сэр Малкольм Брэдбери, вы посвятили ему роман «Кислород», насколько я помню. Каким было его влияние на вас как на писателя? Он повлиял на меня не своими книгами. Многие люди их любят и восхищаются ими, находят огромное удовольствие в их чтении. Мне же он нравился как учитель, как человек. Мне нравилось, что он обращал на нас внимание. Мы были просто группой молодых подающих надежды писателей, но он слушал нас и воспринимал крайне серьезно. Он редко давал советы: обычно он просто вынимал изо рта трубку и говорил что-то, что оказывалось полезным для нас. Малкольм был просто добрым и харизматичным человеком, и именно это нам было больше всего нужно — обычная человеческая поддержка. Он не выдавал нам великие секреты писательства и не был автором, из-за чьих книг я вдруг резко захотел писать. Была важна его компания. Бывали ли в вашей литературной карьере кризисы? Если да, то как вы их преодолевали? Я испытываю творческий кризис при работе над каждой книгой. Я даже ожидаю этого в каком-то смысле, и если бы подобного не происходило, я бы немного волновался. Я говорил об этом на семинаре в Ясной Поляне сегодня. Думаю, что есть определенная точка в работе над книгой, когда изначальные задумки рушатся и скатываются на тебя снежной лавиной. Это кажется неотъемлемой частью процесса. Когда это происходит в первый раз, то ощущается как кризис, и кажется, что это конец задумки. Но со временем ты, как можешь, преодолеваешь его. И это делает книгу лучше. Тогда ты уже лучше с этим справляешься и не так растерян. Когда я писал «Переход» (в тот момент я только-только закончил «Чистоту»), у меня было что-то вроде творческого кризиса. Не то чтобы я не мог ни о чем думать — меня просто ничто не интересовало. Ни то, что я делал, ни книги, которые я читал. Я обычно прочитывал страницу или две и тут же бросал. Мне казалось, что я уже все это знал, знал эту книгу. С фильмами было то же самое. Я был похож на кошку, которая карабкается по стеклу, не мог взять себя в руки. Это продолжалось какое-то время. Думаю, тогда я понял, что если ты проявишь терпение и позволишь кризису продолжаться, то все будет в порядке. Нужно просто не паниковать. Я не паниковал. В один из тех долгих мучительных месяцев я думал: «Хм, и здесь мы остановимся?» И мне кажется, что в «Переходе» меня спасло ощущение, что я писал что-то рискованное, казавшееся (мне самому, возможно это не так для читателя) довольно безумным выбором. Тогда я вернулся к работе и снова начал писать. Вот образец моего творческого кризиса. Последний вопрос будет о политике, по старой русской традиции. Не вижу причин не отвечать на него. Западный мир и Россия сейчас снова находятся в состоянии холодной войны. Что могут сделать писатели, чтобы повлиять на общество и как-то улучшить отношения между странами? Мне кажется, сейчас один из тех моментов, когда работа всех людей от мира искусства, будь то писатели или деятели кино, стала куда как более важной. Есть ценности, которые выражаются в их работе. О них не обязательно говорится прямо, они просто присутствуют в их творениях, в их подходе к делу, в том, как их замыслы воплощаются на практике. Они должны быть сильными, чтобы противостоять тому злу, которое загрязняет нашу атмосферу. Сейчас есть новое выражение, ставшее популярным: «фейковые новости». Они загрязняют дискуссию, политическую дискуссию в особенности. Есть идея того, что не существует правды, объективности как таковой. Мол, есть только ваше мнение и мое. Мне подобное явление кажется очень опасным. Нас сейчас, по моему убеждению, ведут в неправильном направлении. У нас есть политические руководители, занимающие важные посты в мире, которых мне бы хотелось увидеть замененными. Нам нужно меньше фантазии и больше воображения в политическом руководстве, вот что я думаю. Меня тревожит, что по всей Европе и в США, и в России тоже, растут тенденции, которым могут противостоять только добропорядочные мужчины и женщины. И именно это нам сейчас нужно. Крайне важно, что делают люди, что мы делаем как граждане, как художники, как издатели, потому что мы все включены в этот процесс. Решения, которые мы принимаем сейчас, значат больше, чем раньше. Поэтому каждый должен по крайней мере думать об этом, глубоко размышлять и пытаться найти для себя правильную позицию, а не просто ждать конца света. Помню, когда выбрали Трампа, я был в поездке с другими писателями и художниками во Франции. Они все были в шоке. Сейчас наша работа стала куда более важной, и я искренне в это верю.