По закону «больших чисел»
Если бы Владимир Набоков не написал «Лолиту» (первая публикация в США - 18 августа 1958 год, в СССР - 1989 год), он так бы и остался средней руки беллетристом-эмигрантом, представляющим интерес скорее для литературоведов и историков литературы, нежели для массового читателя. Если бы Набоков написал «Лолиту» на русском языке, он бы оказался (отнюдь не в начале списка) в ряду таких писателей, как Сологуб, Арцыбашев, Чапыгин и незабвенный Барков. Но он написал этот, принесший ему мировую славу и богатство, роман на английском языке, опираясь на западную, а не русскую литературную традицию. Если бы он решился писать «Лолиту» на русском, он бы неотвратимо уперся в Ф. М. Достоевского без малейших шансов преодолеть эту «глыбу». Набоков пошел путем Томаса Манна (рассказ «Смерть в Венеции»), где тот живописал переживания, преследующего мальчика пожилого гомосексуалиста, то есть выраженного представителя «сексуального меньшинства». Поэтому, собственно, классик немецкой литературы и не снискал с этим рассказом поклонения массового (в основном, все же гетеросексуального) читателя. Набоков в «Лолите»развернул закон «больших чисел», хоть и в паталогическую, но более естественную, если можно так выразиться, сторону, приобретя всемирную славу, бешеные гонорары, главное же, внимание к своим предыдущим и последующим произведениям, которые стали изучать, обнаруживая в них все новые и новые достоинства, сквозь «увеличительное стекло» «Лолиты». Тема противоестественного влечения зрелых мужчин к юным девушкам и зрелых женщин к мальчикам существует в литературе едва ли не с появления письменности (древнегреческие трагедии, шумерские, индийские эпосы, «Декамерон», «Гептамерон» и т. д.). Грех растления малолетних вечен, как и прочие человеческие пороки. И наша страна здесь отнюдь не является исключением. Сколько лет было Светлане Аллилуевой, когда на нее обратил внимание будущий отец народов и лучший друг физкультурников? Другое дело, что повседневная жизнь в России была столь груба и жестокосердна, что на такие вещи особого внимания не обращали. И крайне редко, по причине брезгливости писали о них в литературных произведениях. Кто, к примеру, помнит, что Аксинью из «Тихого Дона» в детстве изнасиловал родной отец, которого домочадцы, впрочем, тут же и прибили за это. Гений русский литературы Достоевский намертво вмонтировал в национальную традицию «ставрогинский грех» (растление малолетней), как трагедию, выводящую человека за круг Божьего Мiра. «Слезинка ребенка», верил Достоевский, до дна просверлит сердце грешника, бросающего вызов даже не обществу, а самому Творцу. Достоевский исследовал эту проблему не столько в контексте религиозной трактовки греха, сколько вечного противостояния добра и зла, Бога и отпавшего ангела, превратившегося в Его антипода. Набоков, имея в виду западного, прежде всего американского читателя, в ментальности которого противоречиво соединились искренность и пошлость, ханжество и морализаторство, жестокость и сентиментальность, изобразил унылую житейскую обыденность греха. Достоевскому был интересен не Раскольников-убийца, а то, чем он отличается от тысяч других убийц по «злобе» или иным бытовым обстоятельствам. У Набокова Гумберт-Гумберт, в сущности, ничем не отличается от прочих граждан, тайно, открыто, а то и с ведома жен и сожительниц (примеров в судебной практике тьма) занимающихся аналогичными делами. Согрешившие герои Достоевского еще при жизни оказывались в мысленном аду, так как этот ад, по мнению писателя, давал призрачную надежду на раскаянье и нравственное воскрешение. В этой надежде для Достоевского заключался сакральный смысл греха. Гумберт-Гумберт Набокова не ощущает пропасти, куда падает. Зеркальность фамилии героя намекает на то, что подобное может случиться с каждым. Вглядись в себя, говорит писатель, и ты увидишь второго Гумберта. Достоевский верил в спасение грешника. Насмешливый «пофигист Набоков знал, что люди неисправимы. Франц Кафка в новелле « Превращение» показал, как человек становится насекомым. Владимир Набоков в «Лолите» с неменьшим тщанием и психологической глубиной препарировал превращение человека в преступника и педофила, цветисто раскрасив унылую личность героя литературными и философскими реминисценциями. И этот по-своему кафкианский «процесс» увлек читающий мир, затронул в нем тайные и не очень чистые струны. Ни в английском, ни в сделанном самим Набоковым русском варианте роман «Лолита» не является литературным шедевром. Он - свидетельство слабости человеческого духа и несовершенства мира, где подобные произведения значатся в списке лучших книг всех времен и народов.
