Вася Ложкин об экстремизме, силовиках и дураках

На сегодняшний день федеральный список экстремистских материалов Минюста включает 4503 единицы: книги, тексты песен, видеозаписи и изображения. Среди них — ставшая мемом картина художника Васи Ложкина (Алексея Куделина) «Шестая часть суши», более известная как «Великая прекрасная Россия». Несмотря на очевидный ироничный посыл, за размещение мема людей вызывают на допросы и даже судят по 282-й статье. В августе Новосибирский областной суд отменил решение районного суда о признании картины экстремистской, но она все еще есть в списке Минюста, а значит, за ее публикацию вполне можно угодить в тюрьму. «Лента.ру» поговорила с Васей Ложкиным об экстремизме, ксенофобии, самоцензуре и о тех, кто одновременно любит и запрещает его творчество. «Лента.ру»: Считаете ли вы сами картину «Одна шестая часть суши» экстремистской? Вася Ложкин: Конечно, нет. Она скорее юмористическая, рассказывающая о некой ксенофобии, порицающая ксенофобию. Здесь важен контекст, в который она помещена. Но, на мой взгляд, это не самая удачная картинка. Однако это довольно ироничная работа. Как вы думаете, почему правоохранители и суды не понимают этой иронии? Это глупость, или есть какая-то другая причина? Нет, дело именно в том, что важен контекст — под каким соусом ее подать. Понимаете, если я наряжусь в эсэсовскую форму и буду с этой картинкой в руках маршировать — это будет одно. В других ситуациях будет другое. Важен субъективный взгляд, и, видимо, эксперт, который рассматривал ее, находился под воздействием каких-то определенных факторов. И он принял решение, что она экстремистская. Так ведь, наверное, многие произведения можно вырвать из контекста и запретить? В общем, да. Все возможно. Это зависит от политической ситуации или чего-то другого. А в каком изначальном контексте вы представляли эту картину? В изначальном виде это было высмеивание ксенофобских настроений. Это была пародия на другие карты. В течение столетий рисовались карты, в которых страны изображались в виде каких-то животных, каких-то надписей. Это был юмор и, на мой взгляд, не очень удачный. Поэтому вы удалили картину со своих страниц и дистанцировались от нее. В других интервью вы говорили, что она вам разонравилась. Разонравилась в том числе и потому, что вы поняли, что от нее могут быть неприятности? И да, и нет. Мне она показалась такой грубоватой, топорной. И я понял, что ее могут истолковать не так, как надо. Поэтому я решил, что не стоит ее светить. Ситуация с запретом картины привела к появлению или усилению самоцензуры? Нет, потому что ее запретили сравнительно недавно, и еще до этого я пришел к выводу, что вообще не стоит рисовать то, что происходит сейчас, что-то сиюминутное, актуальное. Я в основном сконцентрирован на вечных ценностях: измены, страхи, радости — то есть такие вещи, которые со всеми людьми происходят, происходили всегда и будут происходить всегда. Это скорее ковыряние во внутреннем мире, а не сатира на то, что сейчас в тренде. Как думаете, к другим вашим картинам не могут возникнуть претензии у правоохранителей? Ну, это надо у правоохранителей спросить. Но надо быть совсем в плохом настроении, чтобы смотреть на мои картины и видеть там… Хотя люди разные, и на все картины реакция разная. Человек видит, как правило, не то, что нарисовано, а то, что он хочет увидеть. Это нормально. Человек же не воспринимает информацию буквально. Он воспринимает 25 процентов от нее, а остальное сам додумывает. В частности, если человек озабочен чем-то политическим — что сейчас очень модно, все такие эксперты, и у всех радикально отличаются взгляды, — они видят в картинах аллегории. Помню, сто лет назад кто-то, увидев оранжевого кота (оранжевые коты — постоянные персонажи картин Ложкина — прим. «Ленты.ру»), увидел в этом «Оранжевую революцию» на Украине. Или, например, у меня часто присутствует старушка с топором, и люди начинают говорить, что это Россия. Но на самом деле это не так. Старушка с топором — это старушка с топором. Люди думают, что постигли тайный смысл, и проецируют это на увиденное. Так что если раньше я пытался максимально сузить пространство для интерпретации, то потом понял, что это просто бесполезно. Интерпретировать можно что угодно — в зависимости от ситуации, настроения и так далее. Что ж поделать... Например, можно взять вашу популярную картинку «Родина слышит» про двух сотрудников на прослушке, сопроводить ее какой-то надписью, и точно так же картинка отправится в список экстремистских материалов. Не факт. Что касается этой конкретной картинки, вряд ли с ней такое произойдет. Потому что эта картинка уж очень нравится тем людям, которые на ней изображены. Об этом они сами вам говорили? Конечно! У них у всех она на заставках мобильных телефонов и на рабочих столах компьютеров. Юмор-то люди понимают. Там не дураки работают. Что вы вообще думаете о применении статьи 282? У вас сложилось какое-то мнение? Я думаю, что это очень противоречивая статья. Я не очень хорошо разбираюсь в политике и мало ею интересуюсь, но, насколько я помню, за нее топили люди ультралиберальных взглядов, а потом все это обернулось против них. Я думаю, эта статья не очень продуманная, ее можно так вертеть, можно сяк. Она недоделанная. А как в таких условиях художнику и высказаться понятно, и в то же время уберечься самому и уберечь зрителей, которые могут что-то перепостить и сесть? Реально ли соблюсти баланс? Конечно, реально. Большинство людей обладают здравым смыслом. Не надо ориентироваться на сумасшедших. Я в этом смысле фаталист. Можно пойти по улице — и на голову упадет кирпич. От сумы и от тюрьмы, как говорится... Поэтому чего об этом думать? Если, раз уж на то пошло, философски на это посмотреть, то была такая знаменитая фраза: «Художник, помни, что после смерти ты попадаешь в мир своих картин». Ты примеряешь на себя оболочку творца, создавая нечто, чего до тебя еще не было, поэтому надо обладать внутренним чутьем.