Под копытами «конницы»
Есть три поэта, хотя бы одну строчку из которых (ночью разбуди!) обязательно вспомнит любой житель России, а раньше — СССР. Это Пушкин, Маяковский и Есенин. Великолепно образованный, знавший иностранные языки, историю и философию Пушкин — наше общечеловеческое (по-Достоевскому) «все». Маяковский — тоже «все», но в советской, революционно-социалистической интерпретации. Есенин — размашистое русское «все» во всей его удали, неистовстве, депрессии, мучительном, саморазрушительном поиске красоты, правды, справедливости и гармонии в сошедшем с круга мире. Есенин, всеми корнями вросший в убиваемую «золотую Русь», с болью, кровью и ужасом вырывал ее из себя, бежал, как жеребенок из его хрестоматийного стихотворения, за «стальной конницей» нового времени. Поэт, призывавший не бить по голове «братьев меньших», «не расстреливать несчастных по темницам», прожил короткую тридцатилетнюю жизнь в самое страшное, переломное для России время. Есть жестокая закономерность в ранних смертях гениев, выражавших самое сокровенное, истинное и божественное в душе народа, подтверждающих своим творчеством известный афоризм: «Народы — это мысли Бога». Как бы относились потомки к Пушкину, если бы он не погиб, спасая честь жены, а убил на дуэли Дантеса? Или к Маяковскому, если бы он не застрелился, а воспел коллективизацию и сталинские процессы конца 30-х годов? В этом ряду и смерть Есенина в «Англетере», так и не сумевшего стать «самым яростным попутчиком» советской власти. Рука судьбы, как шахматную фигуру с доски, убирает гения, когда его дар вступает в непреодолимое противоречие с ходом событий. Есенин сам себя называл «божьей дудкой». Посреди кровавого хаоса, бессудных казней, разрушения вековых укладов «дудка» пела о любви, красоте русской природы, о собаке, у которой отнимают щенков, о заледеневшем клене, о пропадающем в кабаке поэте, главное же — о том, что все пройдет, как с белых яблонь дым. В этом — вечность поэзии Есенина, ее неразрывная и естественная связь с тем светом, который (опять же по Достоевскому) присутствует в любой, пусть и самой пропащей человеческой душе. «Дудка» не могла лгать, обнаруживая жестокую правду даже в таком ответе поэта на вопрос крестьян, кто такой Ленин: «Он — вы». За «кадром» этого ответа — изгнанные (это в лучшем случае) из разгромленных усадеб Анны Снегины, сброшенные с церквей колокола и порубленные иконы. Жизнь и творчество Есенина — реальное и метафизическое противостояние божественного света и«черного человека», явившегося, чтобы навсегда погасить божественный свет. Этого человека душой, кожей ощущали многие великие русские поэты. Этот человек не смог погасить свет в душе и поэзии Есенина, поэтому он просто забрал его жизнь. «У народа, у языкотворца умер звонкий забулдыга-подмастерье», — отозвался на смерть Есенина Маяковский. Он упростил. Смерть Есенина, как в свое время Пушкина, Лермонтова, смерть самого Маяковского — трагедия не сумевшего уберечь своих гениев народа-языкотворца, торжество черного с булатным ножом в руке человека. В его произведениях (по умолчанию) не одобряли живую непокорную душу, взыскующую высшей истины, которую не могла дать никакая власть, а только Бог.
