Амор Тоулз: «После всех поворотов судьбы, мы все возвращаемся домой» (ABC, Испания)

Хотя Амор Тоулз, родившийся в Бостоне в 1964 году, начал писать еще ребенком, его профессиональная жизнь, по крайней мере, вначале, находилась вдали от литературы. Когда ему было не более 25 лет, Тоулз переехал в Нью-Йорк. Именно тогда один его друг открыл инвестиционную компанию, и Тоулз решил попробовать счастья в этом деле. Это спонтанное решение оказалось удачным, и на два десятилетия Тоулз оказался занят в этом предприятии. До тех пор, пока он однажды снова не почувствовал призыв к писательству, оставленному со времен учебы в Йеле и Стэнфорде. Если его первый роман, «Нормы вежливости», появился за год до того, как он окончательно решил оставить мир финансов, то замысел второго появился, когда он, будучи еще старшим исполнительным директором, находился в одной из бесконечных командировок. В этих командировках он проводил в каждом городе по неделе, и всегда в одних и тех же отелях: Лондон, Париж, Рим… И вот однажды он прибыл в Женеву и узнал всех, кто находился в вестибюле отеля: «Как будто они и не уходили оттуда», — вспоминает писатель. В лифте он подумал, что это была бы интересная идея для книги: застрять в гостинице на длительный срок. Каково это жить там? Он зашел в комнату, взял бумагу и карандаш и начал выстраивать сюжет «Джентльмена в Москве». Через историю графа Александра Ростова, русского аристократа, которого после революции большевики приговаривают к пожизненному заточению в «Метрополе», Тоулз невольно рассказывает историю становления России в первой половине XX века. Кстати, в экранизации книги (режиссер Том Харпер) главную роль сыграет Кеннет Брана. Инес Мартин Родриго: Почему Россия? Амор Тоулз: Я пишу о том, что меня завораживает. В подростковом возрасте я прочел всех русских писателей XIX века, а затем авторов советской эпохи… Это было естественно. Как только идея пришла мне в голову, я подумал, что Россия станет прекрасным фоном. Отчасти потому, что там сильна традиция домашнего ареста, еще с царских времен. Вспомним, например, Пушкина. Все складывалось. Многие читатели этого не знают, но треть русского дворянства осталась в России после революции и продолжала жить, хотя в более скромной обстановке (смеется). — Все действие разворачивается в «Метрополе», но вам удается выйти за пределы четырех стен отеля. Получается рассказ о недавней истории России. — Да. В повествовании сильна великая минималистская традиция Чехова, Хемингуэя… Но я знал, что этот роман будет максималистским, что в нем отразится множество элементов: литература, философия, музыка, кино, гастрономия… — Как большой повествовательный коктейль. — Именно. После начала заточения графа, игра заключалась в том, чтобы отразить весь остальной мир в отеле. Читатель имеет опыт чтения романа XIX, в том же самом пространстве. Когда я выбрал Россию в качестве места действия, я знал, что самой важной задачей было рассказать через личность графа захватывающую историю, но не забывая при этом о событиях советской истории тех десятилетий. Было бы нечестно оставить в стороне историю России. Россия делала экономический рывок, у революции был и положительный эффект… Я не оправдываю советскую эпоху, но важно вспомнить, что в годы Первой мировой войны Россия была самой отстающей страной на всем Западе: 95% населения было неграмотным, 85% было крестьянами, не имевшими собственной земли, а русская аристократия вела себя так, как будто на дворе стоял 1812 год. Революция была неизбежной. Она была не первой, она стала последней. — Но она имела и ужасающие последствия, которые также подробно описаны в книге. Вы прибегаете к юмору, к тонкой иронии Ростова, чтобы показать их. — Да. Еще до того, как начать писать, я провожу два-три года, обдумывая замысел. В первых набросках к роману никакого юмора не было. Он появился, когда я начал писать. Чувствительность графа как бы компенсирует грубый внешний антураж событий. В этом состоит критическая роль юмора. — Откуда пошла эта любовь к русской литературе, которую источает каждая страница романа? — Граф обожает романы XIX века, поэтому книга по справедливости наполнена этой любовью. К тому же это дает мне возможность строить историю именно таким образом. Вы когда-нибудь видели калейдоскоп? — Да. — Так вот, калейдоскоп — это прекрасная метафора для того, чтобы объяснить, как работает хорошее повествование. И сотни лет спустя мы продолжаем читать Сервантеса и Шекспира. Они все еще нас занимают. Есть что-то захватывающее в этом повествовании. — И что это? — Хорошо сделанное повествование похоже на калейдоскоп: стеклышки — это разные личности, а происходящее с каждым из них складывается в сцены… Все эти элементы создают историю, занимают нас и, в каком-то смысле, собранные вместе, они создают очень реалистичное впечатление, которое, тем не менее, свое у каждого читателя. — В конце концов, у вас получился роман об истории. Полагаю, что вы сделали какие-то выводы… — Да, я думаю, что каждое общество воссоздает свои проблемы. И у них бывают серьезные последствия, унесенные жизни. Нас, американцев, учили, что советская эпоха — это очереди за продуктами по карточкам, репрессии против деятелей культуры, страх, необходимость бежать в Америку… Таково было видение нашего врага в холодной войне. В реальности это была лишь часть советской жизни. Подавляющее большинство россиян осталось в своей стране и продолжало жить своей жизнью, влюбляться, жениться, рожать детей… — В итоге после всех перипетий судьбы, мы все возвращаемся к тому, что считаем своим домом… Как Ростов. — В действительности это очень первобытный импульс. Это очень человеческий импульс. В определенном возрасте начинаешь чувствовать верность к своей родине. — А родиной писателя являются романы? — Интересный вопрос… Да, думаю, что это способ исследовать неизвестное, а в конце концов приходишь к исследованию своей собственной жизни… Некоторые современные романисты в Америке, во Франции и, конечно же, в Испании, пишут только о себе. Им нравится писать о своем личном опыте. А другим, к которым я причисляю и себя, нравится исследовать мир. Но вы правы, этот импульс всегда заставляет возвращаться… — Да, чувствуешь, что принадлежишь этой истории. — Да, это цикл. Мои три любимые книги — «Война и мир», «Моби Дик» и «Сто лет одиночества». Во всех трех есть момент начала и завершения круга. Мне нравится эта динамика. Роман может быть как симфония: он растягивается во времени, по-разному движется, различные линии развиваются с разными темпами… Но в конце симфонии, в самый последний момент, мы достигаем кульминации. — Говоря о кульминации. Один из лучших друзей графа говорит ему в последней встрече, что каждая страна имеет произведение искусства, которое суммирует для будущих поколений национальную идентичность. Таковым произведением для вашей страны по-прежнему является картина «Вашингтон переправляется через Делавэр» или что-то изменилось после событий последних двух лет? — Да, она. Согласно последним опросам, подавляющее большинство американцев доверяет ФБР и думает, что Трамп — это обман. Почему «Вашингтон переправляется через Делавэр» лучше всего отражает личность американца? Потому что мы хотим, чтобы наша страна стала такой же цельной, как этот человек. С течением времени люди видят, что Трамп — это нелепость. Главный вопрос таков: может ли Трамп в долгосрочной перспективе стать носителем этой идеи преданности Джорджу Вашингтону? — А он может? — Согласно опросам, с каждым годом все становится хуже. Суть того, что он делает, проясняется даже для его сторонников. Так что… Прошу, давайте не будем об этом. Кстати, какое произведение отразило бы Испанию? — Думаю, что сейчас это был бы «Поединок на дубинках» Гойи. — Понятно… Всем бы хотелось, чтобы это были «Менины» Веласкеса (оба смеемся).