Что не так с российским прошлым и как с ним жить
Владислав Иноземцев в книге «Несовременная страна. Россия в мире XXI века» отмечает, что российская история последних полутора десятилетий — от пугающей своими темпами деиндустриализации до попыток воссоздать советскую империю через ренессанс идеологии и религиозного мировоззрения — все четче указывает на то, что страна разворачивается от современности к архаике. Это попытка оценить, с какого рубежа стране придется начинать, если она все же попытается вписаться в современный мир, а также отчасти предупреждение о том, чего мы все можем лишиться, если ничего сейчас не предпринять. Книга Иноземцева вышла в финал премии в области научно-популярной литературы «Просветитель». «Лента.ру» с разрешения издательства «Альпина Паблишер» публикует фрагмент текста. Россию часто называют империей, но большинство самих россиян воспринимает такое определение болезненно, полагая, что наша страна качественно отличается от недолговечных объединений, созданных в разное время завоевателями. С подобным же предубеждением относятся в России и к мысли о том, что часть страны в прошлом и даже настоящем является колониями — отсюда и постоянное стремление подчеркнуть «единство» государства, которое в последние годы стало практически маниакальным. Между тем Россия, на мой взгляд, может считаться империей — хотя империей, отличающейся от большинства иных ранее существовавших целым рядом характеристик. Прежде всего следует отметить, что центр современной российской государственности — и об этом мы уже упоминали — оказался уникальным образом смещен в сторону от исторических ареалов ее возникновения. История Руси началась практически одновременно в регионах, связанных между собой знаменитым «путем из варяг в греки» — прежде всего в Новгороде, Полоцке и Киеве, через которые и проходил этот путь. Связи как с Византией, так и с Северной Европой были критично важны для новой страны (или совокупности княжеств): с одной стороны, приходили новые каноны, с другой, происходило встраивание русских городов в торговые объединения балтийской ганзы. По мере расширения контролируемой из Киева территории младшие князья получали контроль над заведомо менее привлекательными городами, отстоявшими на восток от основной «оси» — результатом этого и стало появление сначала Владимирского, а потом и Московского княжеств. Показательно, что уже к середине XIV столетия большинство территорий, в XI-XI веках составлявших ядро русской государственности, оказались включены в европейские державы, в то время как становление нового царства (а затем и империи) началось именно с отдаленных провинций бывшей Руси. С течением времени исторические центры прежнего государства стали его провинциями и окраинами — как те же Киев, Новгород или Псков. Если попытаться провести исторические аналоги, сделать это окажется крайне сложно: можно изобрести некоторые вымышленные конструкции — например, русская империя могла бы напоминать возрожденную Римскую с центром в Константинополе, если бы Юстиниану и его преемникам удавалось удерживать Вечный город на протяжении нескольких столетий, или империю Александра Македонского, управляемую из Антиохии, если бы она сохранилась как единое целое, составной частью которого была и сама Македония (почему-то, однако, все эти странные объединения так и остались неизвестны мировой истории). Тем не менее российское государство на протяжении по меньшей мере последних пятисот лет оставалось империей, в которой изначально периферийный центр жестко, а порой и жестоко, управлял историческими метрополиями. Не менее специфическим образом обстоит дело и с колониями. В истории всех европейских народов — начиная от греков и финикийцев и заканчивая британцами и французами — колониальная экспансия выступала как нечто естественное, и в своем стремлении к территориальному расширению Россия менее всего отличалась от большинства европейских наций. Колонизацией, на мой взгляд, следует считать выплеск населения из метрополии в новые территории с целью создания на них определенным образом схожего с прежним общества. Можно согласиться с тем, что «термином “колония” обозначается поселение, созданное людьми, покинувшими свою родину и перебравшимися в иное место с целью основания нового общества на отдаленных землях»; при этом колонисты отличаются от иммигрантов, которые, «напротив, не создают нового общества, но только перемещаются из одного общества в другое». Русские здесь не были оригинальны: приблизительно в то же время, что и другие европейцы, они двинулись на покорение неизведанных земель — только по воле случая и из-за особенностей географии эти земли отстояли от их столицы на восток, а не на запад, и отделены от метрополии были не океанами, а горами и равнинами. Однако в остальном можно лишь удивляться, насколько хронологически схожи были волны европейского и российского колонизаторства. В то время, когда испанцы и португальцы уже установили свое доминирование в Южной Америке и даже начали проникать на тихоокеанские просторы, а англичане и французы осваивали Североамериканский континент, русские двинулись на Восток — и с 1581 по 1697 г. полностью покорили всю территорию от Урала до берегов Тихого океана, после чего переправились через Берингов пролив и распространились до сегодняшнего Орегона и северной Калифорнии. При этом первые сибирские города основывались в те же годы, что и наиболее известные города в Новой Англии и на восточном побережье нынешних Соединенных Штатов: Тобольск (1578), Сургут (1593), Томск (1604) и Красноярск (1628) старше Джеймстауна (1607), Нью-Йорка (1624) и Бостона (1630), а в период максимальной экспансии российские территории, располагавшиеся к востоку от Урала (включая Аляску), превышали по площади испанские владения в Новом Свете от Мексики до Огненной Земли. Согласно подсчетам некоторых западных авторов, масштабы такой экспансии и продолжительность контроля над приобретенными пространствами делают Россию самой масштабной империей в истории человечества. Эти огромные территории осваивались теми же методами, что и Северная Америка. Они стали огромной поселенческой колонией русских, действовавших по классическим канонам европейских народов. Характерно, что на это указывали даже современники тех событий: еще во второй половине XVII века Ю.Крижанич, находясь в тобольской ссылке, сравнивал освоение Сибири с римской и испанской практикой переселений, называя ее «высылкой народа на посады». Позднее в своей классической работе «Сибирь, как колония», вышедшей в 1882 г., Н.Ядринцев исходит из тезиса о том, что «Сибирь по происхождению есть продукт самостоятельного народного движения и творчества; результат порыва русского народа к эмиграции, к переселениям и стремлению создать новую жизнь в новой стране… — поэтому мы вправе считать Сибирь по преимуществу продуктом вольнонародной колонизации, которую впоследствии государство утилизировало и регламентировало». В начале ХХ века В.Ключевский писал, что «история России есть история страны, которая колонизируется; область колонизации в ней расширялась вместе с государственной ее территорией — то падая, то поднимаясь, это вековое движение продолжается до наших дней». Опять-таки современники оставили массу свидетельств жестокостей завоевателей на покоряемых территориях: так, по воспоминаниям епископа Камчатского Иннокентия, уничтожение до половины населения мятежных племен было обычным для русских первопроходцев, а многие современные западные авторы подчеркивают, что уровень истребления местных жителей был близок к североамериканским масштабам и ничего подобного представить себе, например, в Индии при британском владычестве было невозможно. По сути, Россия как субъект масштабной колонизации не только соперничала с европейскими державами, но в огромном числе случаев и по многим параметрам заметно превосходила их — хотя, по словам Р.Пайпса, «русские [в отличие от европейцев] не уезжали за границу; они вместо этого предпочитали колонизировать собственную страну». По сути же, речь идет о единой эпохе «поселенческого колониализма», которая практически в одинаковой мере присуща историческому развитию и «западных», и «восточных» европейцев. Однако к концу XVIII — началу XIX века стало видно первое отличие России от Европы в контексте колониальной политики. В колониях западноевропейских держав изначально возникли копии самих европейских обществ с их рационализмом, стремлением к просвещению, предприимчивостью и готовностью поселенцев бороться за свои права. В российских зауральских колониях, несмотря на более высокую степень свободы (в этих районах страны, например, так и не появилось крепостничества) оказались сохранены все традиции православия и державности, которые имелись в метрополии и которые препятствовали ее развитию. В итоге судьба поселенческих колоний европейских и российской империй оказалась различной: европейские колонии освободились от владычества метрополий в ходе американских революций в 1776-1820 годах, превратившись в основу того, что А.Мэддисон называет Western offshoots, тогда как российская поселенческая колония, Сибирь, осталась составной частью государства. С этим разным «багажом» Россия и Европа вошли в новый период экспансии, на котором основную роль играла не способность той или иной страны обеспечивать массы новых переселенцев, осваивавших мировую периферию, а ее военное превосходство над народами покоряемых территорий. C первой половины XIX столетия все европейские державы обернулись к «мировому Югу» в качестве нового направления своей экспансии. Британцы в 1757-1858 годах «освоили» Индию, французы в 1858-1887 годах — Индокитай; голландцы утвердились на островах индонезийского архипелага; Британия, Франция, Бельгия, Португалия и Германия спешили разделить Африку. Окончание этой эпопеи обычно относят к 1885 году, когда на Берлинском конгрессе европейские державы утвердили границы между своими новыми владениями на африканском континенте. Следует заметить, что, в отличие от колоний в Америке или Австралии с Новой Зеландией, присутствие представителей метрополии в этих владениях было минимально. При эвакуации из своих заморских владений в середине ХХ века британцы и французы вернули обратно несколько десятков тысяч своих граждан, которые участвовали в управлении этими территориями — именно поэтому я бы различал европейские колонии (такие, какие имелись в Северной и Латинской Америке, Австралии, Новой Зеландии и Южной Африке, а также в российской Сибири) и зависимые территории, или военным образом удерживаемые владения (Индию, Индокитай, африканские и среднеазиатские пространства) (французские авторы дают другое удачное определение, терминологически отделяя поселенческие колонии [colonie de peuplement], и колонии, подвергавшиеся чисто «хозяйственному» использованию [colonie d'exploitation économique]). Следует подчеркнуть, что Россия и в этот раз полностью повторила западноевропейский опыт, начав экспансию на территории, в которых жители метрополии физически не могли составить большинство населения, как это происходило в британской Новой Англии или на русском Дальнем Востоке. В конце XVIII — начале XIX веков были присоединены Польша и Финляндия, Грузия и Азербайджан, в середине XIX-го века началась война за Северный Кавказ, через пару десятилетий — оккупация Средней Азии. Включив в свои границы такие вассальные государства, как Бухарский эмират и Хивинское ханство, Россия распространила свою власть до пределов британской зоны влияния в Афганистане и Гиндукуше. В том же 1885 году, когда европейские державы завершили раздел Африки, Россия достигла зенита своей территориальной экспансии. Иными словами, волны «наплыва» европейских колонизаторов практически совпадали по времени и методам осуществления: если в XV–XVII веках все они осваивали новые территории посредством переселения сотен тысяч своих подданных и создавали в новых местах копии собственных обществ, то в XIX столетии стремились контролировать новые территории военной силой, используя их природные богатства или геополитические преимущества, и не помышляли об их полном инкорпорировании в свой состав. Россия здесь выделялась двумя особенностями: и в первом, и во втором случае ее поселенческие колонии и военным образом контролируемые владения находились не в отдалении от метрополии, а непосредственно с ней граничили, воспринимаясь как составная часть страны: это позволило России удержать в своем составе как сибирскую поселенческую колонию в то время, как европейские поселенческие колонии стали независимыми государствами, так и свои зависимые территории в Закавказье и Средней Азии даже после того, как европейские державы оставили свои владения в Африке и Азии в 1950–1970-х годах. Это обстоятельство сделало Россию самой необычной империей — империей, с одной стороны, свято верящей в свой непреходящий характер, и, с другой, чрезмерно увлеченной «недифференцированной» территориальной экспансией. Однако логика истории довольно упряма. Четверть века спустя после основных событий эпохи «деколонизации» Советский Союз (а он, как мы знаем это со слов нашего президента, «и был Россией, только называвшейся по-другому») распался. Удивительным это событие могло быть только для тех, кто не понимал (или не готов был принять) сложной природы этой страны как задержавшейся в прошлом многоуровневой колониальной империи.
