Хождение по трупам: почему русские любят садиста Сталина
Некоторые историки, к примеру, Виктор Сергеев, считают, что в изуверской жестокости Сталина по отношению к населению собственной страны ничего особенного не было, что «беспредел власти», «тенденция к произволу» и одновременно «уникальное долготерпение народа» являются сущностными чертами нашей русской политической культуры. Этот «властный произвол», эта поразительная жестокость власти, считает Сергеев, «конечно, не во все времена проявлялась с одинаковой силой, но во времена национальных кризисов, в период татарского завоевания, опричнины, Смутного времени, царствования Петра, во время революции 1917 года, президентства Ельцина, снова и снова этот характер русской элиты с очевидностью проявлялся. Откуда эта привычка к эксплуатации рабского труда до середины XIX века? Откуда эта страсть к созданию концлагерей после революции 1917 года?» Конечно, не трудно доказать, что зверства и пытки, которым подвергались жертвы опричников во времена Ивана Грозного, были предтечей зверств чекистов и особенно сталинских энкаведешников. Но, на мой взгляд, большевистский террор, особенно сталинский, многомиллионные масштабы уничтожения советской властью собственного народа, чего никогда не было в истории человечества, уникальная жестокость системы ГУЛАГа, был уникальным даже для традиционного беспредела русской власти. Это уже не наследство жестокости и дикости работорговцев-варягов, о которой рассказывает историк Сергеев, не наследство жестокости Чингисхана, а нечто новое. В 1989 году в СССР был издан трехтомник Александра Исаевича Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», где он уже на конкретных примерах показывал, как сталинская инженерия, ссылки раскулаченных, предусматривала и убийство детей раскулаченных. «А грузили их: хорошо если по теплому времени в телеги, а то — на сани, в лютый мороз и с грудными детьми, и малыми, и с отроками… Когда морозы перемежались буранами — шли, и шли, и шли… эти обозы, из снежной степи появляясь и в снежную степь уходя… Все тянулись они в Нарымские болота — и в ненасытных этих болотах остались все. Но еще раньше в жестоком пути околевали дети… Знали мужики, что их ждет, и если счастье выпадало, то своих детей малых, но уже умеющих карабкаться, они на остановках спускали через окошечки: живите по людям! Побирайтесь! — только б с нами не умереть». Александр Солженицын позволяет себе сказать то, на что не решились другие: что преступление против человечности, совершенное Сталиным, ничем не отличается от преступлений Гитлера, что нет разницы между убийством младенцев морозом в санях, и убийством младенцев в газовых камерах вместе с их матерями. «И в том и был замысел, — писал Солженицын, — чтобы семя мужицкое погибло вместе со взрослыми. С тех пор, как Ирода не стало, — это только Передовое учение (марксизм. — А.Ц.) могло нам разъяснить: как уничтожать до младенцев. Гитлер уже был ученик, но ему повезло: прославили его душегубки, а вот до наших нет никому интереса». Уникальность большевистского террора в сравнении с произволом традиционной царистской власти состояла в том, что он, этот террор, так и не вызвал в русском народе протест, жажду расправы, по крайней мере, осуждения жестокости тех, кто так откровенно унижал его, откровенно издевался над ним в ходе социалистического строительства. Произвол, садизм, жестокость царизма породили бунт Степана Разина, пугачевщину, расправу крестьян над «бывшими» в 1917 году. А теперь, спустя более 30 лет после начала перестройки, стало ясно, что чудовищные муки, пытки, через которые вел Сталин страну к вершинам коммунизма, не вызвали у русского народа ненависти к нему — к тому, кто практически собственными руками убил не только миллионы людей, но и совесть русского народа — интеллигенцию, корень русского народа — «крепкого мужика». Сам тот факт, что этот садист-убийца является до сих пор наиболее популярным руководителем для нынешних россиян, что ему даже в столице сибирской науки, Новосибирске, пытаются поставить памятник, как раз и есть главная загадка нынешней русской души. Ведь сегодня практически все взрослые люди знают, что наше движение к вершинам коммунизма было ходьбой по трупам. 6 миллионов трупов, и прежде всего детей, породил искусственный голод 1932–1933 годов. Даже сталинисты признают, что более 800 тысяч человек было репрессировано во время «большого террора» 1937–1938 годов. 250 тысяч жизней из-за недоедания, болезней унес Беломорканал. Чуть больше, 300 тысяч, лежат в земле вдоль канала Москва—Волга. «Когда мы подсчитываем миллионы погибших в лагерях, — предупреждал Солженицын, — то забываем умножить на 2, на 3». Голод конца 1940-х, и снова искусственный, и снова более миллиона трупов… Но все равно русский народ как любил Сталина, так и любит его сейчас. И надо отдать должное пророческому дару Солженицына. Он чувствовал, что его исследование анатомии преступлений против народа, совершенных большевиками, и прежде всего Сталиным, русская душа так и не пустит внутрь себя. Уже в конце своего «Архипелага ГУЛАГ» автор с болью в сердце, несмотря на свои многочисленные попытки отделить русский национальный характер от советской жестокости, пишет: русский советский человек может «гневно клеймить» расизм в Южно-Африканской Республике, но он все равно «склоняет голову перед Великим мясником. Склоняет голову, пишет Солженицын, даже если этот Великий мясник лишил его молодости, убил его родственников, даже родителей. И самое страшное, что сегодня, уже спустя почти 30 лет после смерти коммунизма, более половины россиян считают, что без этих миллионов замученных и убиенных невозможно было сохранить страну, что Великий мясник был «прав… заводя этот страшный, кровавый замес и проворачивая его год от году». Мы принадлежим к народу, говорит Солженицын, который «уважает Больших злодеев», который поклоняется Большим убийцам». На него, на Большого убийцу, «у русского народа нет обид. При нем, говорит народ, было лучше, чем при Хрущеве». Все верно. В советское время поклонялись Сталину прежде всего коммунисты, люди, верящие в светлое будущее человечества. Но ведь сегодня среди поклонников Сталина преобладают те, кто успел креститься, кто считает себя православным, верующим человеком. И ведь эти люди знают, что именно по инициативе Сталина в начале 1930-х годов церкви были превращены в конюшни или склады, или просто взорваны. И как это понять? С одной стороны, эти люди себя считают верующими русскими патриотами, а с другой стороны — поклоняются Большому убийце Сталину, который разрушал церкви и надругался над национальной памятью. Ведь, как писал Александр Исаевич, «никакой Чингисхан не уничтожил столько русских мужиков, сколько наши органы, ведомые партией и Сталиным». И, честно говоря, никто до сих пор не разгадал эту тайну русской души, не описал те ее импульсы, которые толкают многих людей «в объятия» убийцы Сталина. Тот русский мир, который поклоняется Сталину, — это какая-то другая цивилизация, другое устройство души. И правда состоит в том, что сегодня инициатива за этим другим русским миром, за теми людьми, которые не способны к состраданию к мукам своих соотечественников. Многие считают, что нынешнего поклонения Сталину не было бы, если бы Ельцин или Путин на государственном уровне осудили хотя бы преступления времен «большого террора». Я до недавнего времени тоже так считал. Но теперь думаю, что никакой запрет на поклонение Сталину ничего не даст, если душа у очень многих наших соотечественников молчит, если откровенный убийца не вызывает у них никакого отвращения, если картина мук и страданий миллионов людей не вызывает у них в душе чувства боли. И за этим, наверное, стоит множество слабостей русской души, которые по непонятной причине именно сейчас соединились в одно целое. Тут и страх перед правдой о советской истории, о русском народе: ведь мучили наших соотечественников не враги, не иноземцы, а мы сами, русские люди. Может быть, это наследство психологии рабов, способных терпеть насилие власти над собой и способных в угоду власти пойти на любые преступления? Очевидно, что за любовью к Сталину стоит дефицит ценности человеческой жизни: не жалко не только себя, но и ближних, а тем более дальних. Как бы то ни было, простого объяснения феномена поклонения Сталину на самом деле нет. Наверное, правы и те, кто за этим видит так и не преодоленное наследство советскости, не знающей различия между добром и злом. Наверное, после десятилетий жизни в соответствии с ленинским «нравственно все, что служит победе коммунизма», уже невозможно стать нормальным человеком, человеком с душой, живущей по совести и умеющей отличать зло от добра. Честно говоря, чем больше я пытаюсь вникнуть в тайну русской любви к Сталину, тем тягостнее у меня на душе. Что могут дать себе, своим близким, человеческой цивилизации люди, которые, несмотря ни на что, поклоняются откровенному садисту и убийце?
