Почему французы не считали Бородинскую битву победой русских

Не только во Франции, но и во всём мире, кроме России, Бородинская битва (во Франции её называют «битвой у Москвы») считается победой Наполеона. Да и в России до времён Сталина историки, хоть и восторгались стойкостью русских войск, но сдержанно оценивали итоги этого сражения и, во всяком случае, не называли его безоговорочно русской победой. Взятие Москвы как итог Непосредственными итогами Бородинского сражения стали, в тактическом плане, продвижение французов вперёд, занятие ими русских позиций, оставление русскими войсками поля боя и дальнейшее отступление русской армии. В стратегическом плане Бородинская битва, в качестве ближайшего следствия, привела к отказу русского командования от попытки дать ещё одно сражение под стенами Москвы и к оставлению первопрестольной без боя. Одна из целей кампании – занятие Москвы – была достигнута Наполеоном. Другая задача кампании – разгром русской армии – не была выполнена Наполеоном, что и привело в итоге к его стратегическому поражению. Поэтому, конечно, говоря о «победе Великой армии под Москвой», любые историки оговаривают нерешительный, половинчатый характер этой победы. Речь не идёт о таком же поражении русской армии на поле боя, как при Аустерлице в 1805 или Фридланде в 1807 году, либо поражении самого Бонапарта под Лейпцигом в 1813 году. Русская армия отступила, но сохранила порядок и боеспособность. Впрочем, главный вопрос, что считать в этих словах ключевыми: «отступила» или «сохранила порядок». Именно на первом либо на втором делают акцент историки и публицисты в зависимости от того, что они хотят выделить как основной итог битвы. В русской патриотической историографии считается важным подчеркнуть, что избежание разгрома в генеральном сражении с Наполеоном уже можно считать победой. Такая оценка отдаёт лукавством, а заодно и принижением качеств русской армии как якобы заведомо более слабого противника по сравнению с «Великой армией» Бонапарта, что, конечно же, в корне неверно. И факт остаётся фактом: русская армия отступила, а французская продолжила наступление. Испокон веков победителем в сражении считался тот, кто занял поле боя. Кто понёс больше потерь Ещё одно соображение, используемое отдельными русскими историками, чтобы задним числом «оспаривать» у французов победу при Бородино, – потери, понесённые в нём армией Наполеона. Вопрос о потерях сторон в Бородинской битве много раз освещался в литературе, и каждый раз по-разному. Оценки потерь колеблются между двумя полюсами. Все сходятся только на том, что Бородинское сражение было самым кровопролитным однодневным сражением из всех, ранее известных истории. Но в то время как одни историки уверяют, что «Великая армия» потеряла чуть ли не вдвое больше убитыми, другие дают точно такой же перевес потерь для русской стороны. «Если французские потери, – пишет историк Николай Троицкий, – растут в подсчётах наших историков с 28 тыс. до 60 тыс. человек, то русские примерно в той же пропорции сокращаются, дабы наша победа при Бородине выглядела эффектнее». По методу, согласно которому надёжнее отталкиваться от минимума потерь, признаваемых документами каждой стороны, Троицкий устанавливает, что минимум французских потерь в Бородинской битве составляет 28,1 тыс., русских – 45,6 тыс. Реальные потери могут оказаться в том и другом случае больше, но, по-видимому, уже не намного. Если принять эти последние подсчёты наиболее близкими к действительности, то выходит, что «Великая армия» сумела нанести русской армии в Бородинском сражении примерно в полтора раза больший урон, чем понесла сама. И уж в любом случае – не меньший. Это является дополнительным аргументом в пользу того, что эту битву можно счесть тактической победой Наполеона. Есть, правда, один нюанс, который превращает эту победу в пиррову. Даже французская историография признаёт (это статистический факт), что потери «Великой армии» в командном составе оказались тяжелее, чем у русской. В русской армии погибло, было ранено и взято в плен 23 генерала и 211 офицеров. У Наполеона аналогичные потери оказались вдвое выше: 47 генералов и 480 офицеров. Это объясняется тем, что «Великая армия» в Бородинской битве постоянно атаковала, а генералы и офицеры в те времена сами вели своих солдат в атаку, идя впереди колонн, а не за их спинами. Русская армия ослабла больше Ещё одно простое соображение заставляет признать, что русская армия не выполнила задачу обескровить французскую армию в Бородинской битве. Если бы наполеоновские войска в самом деле понесли при Бородине существенно большие потери, чем русские, то, очевидно, они не смогли бы продолжить наступление. Это им пришлось бы отступить, и Москва не досталась бы неприятелю. Ведь перед началом Бородинской битвы силы сторон были примерно равны. Здесь цифры, правда, тоже сильно расходятся. Но даже если принять, что французская армия существенно превосходила русскую по численности, тогда соотношение сил после битвы должно было стать для наших войск ещё менее благоприятным, чем было до битвы. По-любому, русская армия ушла от Бородино ещё более обескровленной, чем французская. Шок в России Наверное, лучшим показателем итогов Бородинского сражения служит его восприятие современниками. Получив (30 августа 1812 г.) после битвы хвастливую реляцию Кутузова, Александр I распорядился звонить во все колокола о русской победе. Однако спустя всего два дня, узнав о громадных потерях русской армии и о продолжении отступления, Петербург оделся в траур. Шоком для армии и страны стало оставление Москвы. «Я помню, когда адъютант мой Линдель привез приказ о сдаче Москвы, все умы пришли в волнение: большая часть плакала, многие срывали с себя мундиры и не хотели служить после поносного отступления, или лучше, уступления Москвы… С рассветом мы были уже в Москве. Жители ее, не зная еще вполне своего бедствия, встречали нас как избавителей, но, узнавши, хлынули за нами целою Москвою! Это уже был не ход армии, а перемещение целых народов с одного конца света на другой», – вспоминал генерал Сергей Маевский. «Хорошо одетые мужчины и женщины брели пешне, таща за собой детей своих и бедный запас пропитания… Гул от множества едущих и идущих был слышен весьма издалека и, сливаясь в воздухе, казался каким-то стоном, потрясающим душу», – писал купец Михаил Маракуев, один из организаторов ополчения в Ярославской губернии. Кутузов во время оставления Москвы попросил своего адъютанта, 20-летнего князя Александра Голицына, провезти его через город так, чтобы «ни с кем не встретиться». «По выезде из Москвы светлейший князь велел оборотить лицом к городу дрожки свои и, облокотя на руку голову, поседевшую в боях, смотрел с хладнокровием на столицу и на войска, проходившие мимо него с потупленным взором; они в первый раз, видя его, не кричали “ура”», – приводит историк Тарле записки неизвестного о 1812 годе, хранящиеся в военном архиве.