Gazeta (Польша): Красная Армия в Польше

Интервью с Юлией Визовской (Julia Wizowska) и Гжегожем Шимаником (Grzegorz Szymanik) — авторами книги «Долгий танец за железным занавесом: полвека пребывания советской армии в Польше». Gazeta.pl: Сколько их здесь было? Гжегож Шиманик: Точного числа мы не знаем. Они прилетали на советские военные аэродромы, жили за стенами своих гарнизонов, находившихся вне польской юрисдикции. В договоре 1956 года о правовом статусе советских войск, речь шла о 60 — 62 тысячах военных. До этого, то есть в первое десятилетие после войны, пребывание советских войск в Польше никакими документами не регулировалось. Мы также знаем, что накануне введения в Польше военного положения численность гарнизонов на некоторое время увеличили. Например, в Легницу из Афганистана перебросили десантно-штурмовую бригаду. — Каким образом советский военный мог попасть в Польшу? Юлия Визовска: Решение принимала призывная комиссия. В основном призывники оставались в Советском Союзе, но некоторых отправляли в страны-сателлиты: в Польшу, ГДР, Чехословакию, Венгрию. Призывник мог догадаться, что его пошлют на Запад по тем вопросам, которые задавала ему призывная комиссия. — О чем она спрашивала? Ю.В.: Есть ли у вас знакомые или родственники в Европе. — А если они были? Ю.В.: На Запад такого человека не отправляли, ведь он мог сбежать. Г.Ш.: Или стать шпионом. — Хорошо ли жилось советским военным в Польше? Г.Ш.: Им было лучше, чем тем, кто оставался в СССР: здесь они получали более качественное обмундирование, могли торговать с местными жителями. Однако рядовые, служившие в Польше в 1980-х годах, рассказывали нам, например, что им приходилось ночевать в старых, построенных еще немцами деревянных конюшнях с протекающей крышей. В еде солдаты находили мышиные хвосты. Игорь, который служил в Борне-Сулиново, вспоминал: «Кормили плохо. Например, давали сечку — дробленую крупу. Ее готовили каждый день в разных вариациях, цвет блюда менялся от темно-серого до белого, так что можно даже сказать, что меню у нас было разнообразное». Ю.В.: Часто они понимали, куда попали, только на месте, выйдя из самолета. Свидания с близкими им положены не были, получать посылки из дома тоже не разрешалось. Связь с семьей они поддерживали через полевую почту, ответа на письмо можно было ждать месяц. Г.Ш.: Рядовые не имели права взять с собой семью, они часто сбегали, пытаясь пробраться на Запад или вернуться домой. Чаще всего это делали те, кто столкнулся с дедовщиной. — Офицеры находились в ином положении? Г.Ш.: Офицерам в Польше было гораздо лучше. Они приезжали с женами и детьми, а в гарнизонах работали советские школы с советской образовательной программой. — Разрешалось ли советским детям ходить в польскую школу? Г.Ш.: Нет, контакты между польскими и советскими школьниками не одобрялись. Семью, которая завязала слишком тесные отношения с поляками, могли даже отправить на родину. Такие случаи бывали. Хотя, конечно, дети вмести играли, устраивали «международные» дворовые битвы, а подростки в тайне от родителей крутили романы. — Чем занимались жены офицеров? Ю.В.: Они работали в гарнизонных магазинах, столовых, буфетах и кафе или занимались домашним хозяйством. Конечно, оставаться дома могли себе позволить только супруги офицеров высшего ранга, чьего жалования хватало на содержание всей семьи. Кроме того, жене генерала работа на кухне или за прилавком казалась унизительной. Г.Ш.: Когда в магазине номер пять в советской части Легницы выстраивалась очередь, то первой стояла, разумеется, жена генерала, потом жена подполковника и так далее. Однажды одна генеральша увидела по телевизору выступление Анны Герман и обратила внимание на ее шаль. Герман в тот момент как раз отдыхала в Судетах, так что туда отправили подполковника узнать, где певица такую шаль достала. — Серьезно. Как военные относились к своей службе в Польше? Ю.В.: Для них это был долг перед родиной: они получили приказ и исполняли его. — Они не чувствовали себя оккупантами? Г.Ш.: Мы задавали им этот вопрос, но они не понимали, что мы имеем в виду. В гимне Северной группы войск пелось о том, что военные носят в своем сердце воспоминания о родине и выступают ее щитом и мечом, защищая мир на рубежах Организации Варшавского договора. Так выглядел тогда геополитический расклад сил. Они не осознавали, что официальный дискурс, лозунги о «нерушимой польско-советской дружбе» имели мало общего с реальными настроениями поляков. На занятиях по военно-политической подготовке замполиты рассказывали солдатам, что «Солидарность» — это националистическая организация, которая выступает против мира. — Советские войска дислоцировались в основном на «возвращенных землях» (территории Третьего рейха, переданные Польше после Второй мировой войны, — прим.ред.)? Начало вывода советских войск с территории ПольшиГ.Ш.: Они находились в Легнице, Свиднице, Борне-Сулиново, Кломино и во многих других местах в Нижней Силезии и Поморском регионе, но не только там: например, под Варшавой, в Рембертуве, дислоцировалась бригада связи. Гарнизоны размещали на западе из стратегических соображений, а также потому, что вначале Красная армия заняла бывшие немецкие военные объекты, которые находились раньше у границы с Польшей. Так было в Жагани и Борне-Сулиново. — Где вы начали свой маршрут? Г.Ш.: Мы посетили полтора десятка мест, начав в мае 2016 года с Легницы, где раньше размещался штаб Северной группы войск. В Унеёвицах под Легницей мы посетили Михала Сабадаха (Michał Sabadach), который много лет дружил с советскими офицерами и общался с генералом Виктором Дубыниным — командующим СГВ. Советские военные приезжали в усадьбу Сабадаха, чтобы почувствовать себя немного свободнее. Он разводил для них овец на шашлыки, а они брали его в разные поездки. Однажды его даже переодели в форму и отвезли на военном самолете в Москву. — Как завязалось это знакомство? Г.Ш.: У Сабадаха была художественная мастерская в Гродзецком замке, однажды туда приехали несколько советских офицеров и попросили показать им здание. На следующий день поляк получил бессрочный пропуск в магазины, находившиеся за стеной гарнизона. Отношения продолжались все следующие 25 лет. Когда армию начали выводить, приятели Сабадаха стали приносить ему сувениры: форму, карты, снаряжение, так что позже он открыл у себя дома частный музей Красной армии. Ю.В.: Каждый год на 9 мая там встречаются потомки ветеранов войны, а также служившие в советских частях в Польше офицеры и рядовые. Они посещают советские кладбища, зажигают свечи на могилах, возлагают цветы к памятникам. Люди приезжают туда целыми группами, чтобы почтить память своих предков. — Вы тоже возложили цветы к памятнику благодарности Красной армии? Ю.В.: Когда закончились речи, одна из участниц мероприятия, сославшись на то, что у нее болит нога, попросила ей помочь, так что мы отнесли венок к памятнику братства по оружию. Спустя несколько месяцев в публикации, где подводились итоги этой поездки, мы обнаружили свои фотографии, снабженные подписью, что польские репортеры возложили венок в благодарность за освобождение Польши. Г.Ш.: Эта сцена многое говорит о польско-российских отношениях, правда? Работа над книгой стала для нас интересным опытом. В моей семье царили, скорее, антироссийские настроения, а Юлия родилась в Казахстане, который тогда был еще частью СССР. Ее отец служил в 1980-х годах в ГДР. — Вы ссорились? Ю.В.: Дискутировали. — О чем? Г.Ш.: Мы воспитывались в рамках разных традиций: мне прививали страх пред Красной армией и некое презрение к ней, а Юлии — гордость за советского воина. В школе мы изучали разные версии истории: у нас была Вторая мировая, а у них, как ее называют россияне, Великая Отечественная война. Ю.В.: Я родилась в Советском Союзе, а там существовал культ советского воина-освободителя, так что я объясняла, откуда взялся идеализированный образ Красной армии, почему для многих на Востоке этот образ остается актуальным. Строительные леса у памятника благодарности Красной армии в центре города Щецин. 16 ноября 2017Г.Ш.: Мы спорили о самых разных вещах, пытаясь понять, с какой перспективы смотрит на мир наш собеседник, и даже включили в книгу фрагмент такой дискуссии. В своем исследовании мы, однако хотели сосредоточить внимание в первую очередь на судьбах простых людей, написать не о великой истории, а об изможденных рядовых, о жертвах изнасилований, о дезертирах, дельцах, торговавших золотом, и акулах бизнеса начала 1990-х. Нам было интересно задуматься над вопросом, в какой момент человек пропитывается национальным самосознанием и начинает чувствовать неприязнь к другим народам? Когда, например, лично у меня возник страх перед россиянами? — Когда это произошло? Г.Ш.: Во время Второй мировой войны через нашу деревню проходила линия фронта. Когда много лет спустя я собирал с бабушкой чернику рядом с давними окопами, она рассказывала мне о «злых русских». В свою очередь, мой отец вспоминал историю бабушки Анели: в 1920-м году она держала свиней, а бежавшие из-под Варшавы большевики опустошали их кормушки. В школе тоже учат детей специфической, национальной версии истории. В какой-то момент все это в вас накапливается, и вы начинаете относиться к историческим событиям эмоционально. А потом вы встречаетесь с представителем другого народа и начинаете спорить о том, что происходило, допустим, сто лет назад. Это выглядит так, будто мы помогаем нашим предкам продолжать их бой. — Споря, вы ездили по местам, в которых дислоцировались советские войска. Самой важной точкой была Легница? Ю.В.: Она важна с административной точки зрения: большую часть времени там располагался штаб Северной группы войск СССР. Г.Ш.: Легница — это также символ: польский город с немецким прошлым, в котором существовала отдельная советская зона. Военные жили там за стеной. Шикарные виллы, принадлежавшие до войны немецким профессорам и врачам, заняли советские генералы. Стена менялась: сначала это были просто ограждения вокруг вышек автоматчиков, а потом возвели настоящий кирпичный забор. Отношения между поляками и русскими тоже претерпевали изменения: изначальная враждебность сменилась более дружелюбными торговыми контактами, потом в период действия военного положения ощущалась напряженность, но после все вновь пошло на лад. — Что скрывалось за стеной? Г.Ш.: Самодостаточный советский город. Ю.В.: Там были свои магазины, своя телефонная сеть, пекарни, больницы, школы, газета. — Как туда можно было попасть? Г.Ш.: Нужно было иметь пропуск. Его выдавали только тем, кто поддерживал дружеские контакты с красноармейцами, польским военным, сотрудникам службы безопасности и милиции. Но попасть на другую сторону можно было и незаконным путем: перелезть через стену или пробраться в дыру. У местных детей были свои методики: «напролом» (войти твердым шагом, надеясь, что никто не обратит внимания), «русская мама» (попросить знакомую русскую женщину провести внутрь) или «русский ребенок» (одеться и причесаться, как советские дети, например, завязать на голове бант). — В советских магазинах продавалось то же самое, что в польских? Ю.В.: Нет, там продавались продукты, привезенные из СССР. — Они были лучше? Ю.В.: Они просто были. Г.Ш.: Дети могли найти там шоколадные конфеты, а взрослые — хороший алкоголь, например, грузинский коньяк, а также икру, консервы, электроприборы. — Советские военные ходили за какими-нибудь продуктами на польскую сторону? Ю.В.: Они старались продать свои товары, а у поляков покупали клубнику, одежду, порнографию и сервизы в подарок для родственников в СССР. Г.Ш.: Еще они покупали алкогольные напитки. Поляки делали самогон и обменивали его у русских, например, на бензин. — Что советские военные продавали? Г.Ш. Продукты из своих пайков, авиационное топливо, запчасти для автомобилей, яд кавказской гадюки, мумие и даже пиратские видеокассеты, которые советские военные записывали на студии в Легнице. Ю.В.: Также торговали золотом. В одном гарнизоне сделали медные обручальные кольца и продали их полякам под видом золотых. Обман вскрылся, когда кольца стали оставлять на пальцах зеленый след. — Наверное, торговля особенно расцвела после 1989 года? Г.Ш.: Тогда распродавалось уже все, что было в гарнизонах, ведь войска покидали Польшу. Военные продавали мебель из квартир (и квартиры целиком), кирпич, кабели, оружие: в металлолом попадали целые кабины вертолетов. В доме священника в деревне Пелгжимка обнаружились ценные картины с генеральских вилл. Шла торговля даже опасной красной ртутью. Активнее всего торговали, пожалуй, бензином: с баз выезжали целые цистерны, топливо приобретали владельцы первых частных автозаправочных станций. После ухода советских войск из Польши оказалось, что земля вокруг гарнизонов пропиталась нефтью. Под Жаганью один крестьянин вбил в землю лопату, и брызнул фонтан. Потом местные жители еще долго носили оттуда нефть ведрами. Почва вокруг военных баз была сильно загрязнена нефтью, ртутью, ракетным топливом. Кроме того, пришлось разминировать территорию. Спустя много лет люди продолжали находить в земле ящики со снарядами и патронами. Ю.В.: Сейчас нефть из земли, конечно, больше не сочится, но следы загрязнения остались. Некоторые видно невооруженным взглядом: вокруг бывших аэродромов ничего не растет, в других местах можно обнаружить деформированные растения. — А памятники? Польские правые силы считают, что мы не завершили процесс декоммунизации, поэтому партия «Право и справедливость» (PiS) старается убрать последние советские памятники из общественного пространства. Такие монументы были в каждом гарнизоне? Г.Ш.: Памятники благодарности и братства по оружию возводили не только в военных частях, но и во многих польских городах. Их ставили в 1940-1950-х годах. Они были призваны в каком-то смысле подвести базу под идею размещения советских войск в Польше, показать, что поляки благодарны Красной армии. В советскую эпоху их обливали краской, что считалось тогда серьезным преступлением. Эти монументы начали демонтировать в 1990-х годах. В Легнице, например, было два памятника Рокоссовскому. Первый называли «головоногим», потому что голова маршала сразу же переходила в пьедестал. Один советский генерал счел, что это оскорбляет Рокоссовского и его человеческую натуру, так что в итоге было решено поставить второй памятник. Он был уже более скромным, классическим, но его окрестили «полутушей», поскольку он изображал только верхнюю часть тела маршала. В городе был и более важный монумент: «Ян и Иван». Это фигуры польского и советского солдат, несущих спасенную девочку, поэтому его называли еще памятником двум киднепперам. Его демонтировали прошлой весной. Кое-где такие объекты еще остались, но, например, в поселке Кеншица-Лесьна скульптуру «полонизировали», нарисовав на ней бело-красный флаг и польский герб. — Почему никто до вас не занимался темой присутствия советской армии в Польше? Г.Ш.: На эту тему существует много исторических трудов. Прекрасные книги об истории советской Легницы пишет, например, Войчех Кондуша (Wojciech Kondusza). Однако публикаций, предназначенных для более широкой аудитории, репортажных работ, действительно не было. Возможно, эта тема вызывает слишком много эмоций. Кроме того, о ней сложно разговаривать. — Какие эмоции вы имеете в виду? Мемориал в КатыниГ.Ш.: Те, которые связаны со сложными польско-российскими отношениями. Мы, россияне и поляки, мечтаем, чтобы к нашей точке зрения прислушались. Поляки хотят, чтобы россияне признали наши травмы, увидели, что освобождение сопровождалось изнасилованиями, грабежами, репрессиями, расстрелами, а потом наша страна в течение полувека оставалась в советской сфере влияния. Россияне не способны принять наш взгляд на эти события. Они хотят, чтобы мы помнили о 600 тысяч военных, которые погибли, отбивая польские города у немцев. Их деды отдали в этой борьбе свои жизни, так что россияне не могут понять, почему в Польше демонтируют памятники. Об этом сложно разговаривать, да и никто не хочет вести такой диалог, потому что он вызывает слишком много эмоций, которые копятся в нас не первое поколение. Ведь были захват Москвы, разделы Польши, польско-большевистская война, Катынь, 17 сентября 1939 года и так далее. — Юлия, о 17 сентября вы узнали уже в Польше? Ю.В.: Да, в первом классе лицея, это были мои первые недели жизни в Польше. Мы проходили Вторую мировую войну, так что зашла речь о нападении СССР. Меня это потрясло: какое нападение, ведь мы вас освобождали! — А о том, что война началась в 1939 году, вы знали? Ю.В.: Да, я узнала это раньше, но не из школьной программы: однажды я нашла у дедушки и бабушки книгу о войне. В школе нам говорили, что Великая Отечественная началась 22 июня 1941 года. Все, что происходило раньше, судя по всему, значения не имело. — Вы почувствовали себя обманутой? Ю.В.: В тот момент я поняла, какой неоднозначной может быть история. Казалось бы, все основано на фактах, но разные народы по-разному смотрят на исторические события и оценивают их. Г.Ш.: В свою очередь, авторы польских учебников скупо пишут о захвате Заользья или колонизации Украины, а для чехов и украинцев — это очень важные темы. — Как вашу книгу могли бы принять в России? Ю.В.: Думаю, так, как в Польше: некоторые читатели были бы в восторге, а некоторые бы возмутились. Г.Ш.: Россиян могут оскорбить рассказы о том, как советские военные насиловали полек. Советская армия — это нечто святое, что нельзя критиковать. Но поляков тоже порой оскорбляют напоминания о бесславных моментах нашей истории. — Вспоминают ли в России о героях вашей книги? Ю.В.: Немногочисленные статьи о советских войсках за рубежом рассказывают, скорее, о Западной группе войск, которая дислоцировалась в Германии. Она была более многочисленной, играла важную геополитическую роль. Солдаты и офицеры, служившие в Польше, активно переписываются на интернет-форумах. Они живут в разных уголках постсоветского пространства, так что им проще всего обнаружить друг друга именно в сети. Кроме того, они занимаются локальными инициативами: создают свои общества, организации. Г.Ш.: Тех, кто служил в Польше, называют «поляками», а тех, кто был в Германии, — «немцами» и так далее. Они вручают друг другу памятные медали за службу, и рассказывают, что им до сих пор снится наша страна.