«Кровавые пятна двигаются по России»

— Александр Андреевич, здравствуйте! Я хотел бы сегодня поговорить с Вами о русском народе, поговорить именно с писателем Прохановым, а не с главным редактором легендарного «Дня» и нынешней «Завтра», участником многочисленных ток-шоу и радиопередач. Я уверен, что именно писатели в России (а не профессиональные философы и уж тем более не политтехнологи и другие «говорящие головы») являются подлинным самосознанием и самопониманием русского народа. И первый вопрос у меня будет связан с моим любимым Вашим романом «Идущие в ночи». Мне кажется, что именно тогда в мясорубке зимних боёв за Грозный 2000 года, в той победоносной русской войне Вам удалось выхватить два очень важных, два определяющих русских типа: это мускулистый, бравурный, в меру пошловатый сержант Клык и тихий, но твёрдый рядовой Звонарёв. Первый, несмотря на всю свою брутальность (а возможно и благодаря ей) сразу же «сломается» в плену, второй – принимает мученическую смерть за Христа и Россию. Понятно, что за подвигом Звонарёва чётко видится подвиг воина-мученика Евгения (Родионова), но понятно и другое, что этот образ шире: за ним и смиренный капитан Тушин Толстого, и крепостной богатырь Иван Флягин Лескова, и прямодушный Петруша Гринёв Пушкина… Не «литературную», а бытийную живучесть этих типов показала и идущая сейчас Сирийская война, когда простой паренёк из Оренбуржской деревеньки, окружённый врагами, вызывает огонь на себя; а с другой стороны – когда брутальные увешанные аммуницией контрактники прыгают на броню, чтобы «влёгкую отжать нефтяные поля» и попадают в чудовищный «огневой мешок» американской коалиции, ставя под угрозу всю операцию… Чем Вы объясните живучесть этих типов в русском народе? Каков их глубинный смысл? — Эти типы (героя и предатели) проявляются не только на полях брани, но и в быту, и в Церкви. Они связаны с существованием двух коридоров, двух колодцев, которые соединяют русскую душу. Один — с небесами, другой — с преисподней. Есть русская бездна. Она вообще не сравнима с безднами для других народов. Она ведет в ад, причем в самый центр ада. И русский человек в своих возможностях, в своих крайностях, своих способностях доходить до предела, если идет в ад, то доходит до его самой сердцевины. Он не останавливается в круге первом или в круге шестом. Второй коридор - в эмпиреи, туда, где Фаворский свет, где Царствие Небесное, и русская душа идет сквозь этот колодец, поднимается по этой лестнице, по этим этажам, и она стремится туда. И открытия, которые даны русской душе и русскому сознанию, божественны и неповторимы. Поэтому это качество русского человека проявляется во всех сферах: и в политике, и в армии, и в любви. Этим я объясняю живучесть этих противоположных типов. Такова типология русского человека. Чтобы понять русскую национальную идею, надо исследовать русского человека, русское сознание. Глупо определять национальную идею, сидя в кабинете, за круглыми столами или за зеленым сукном ломберного стола. Национальная идея формулируется народом на полях сражений, великих переселений, великих преобразований, великих свершений. Там национальная идея, когда народу предстоят громадные деяния, в частности, деяния, связанные с преодолением своего исчезновения на Земле, так как мы сейчас исчезающий, вымирающий народ. В частности, национальная идея должна проявиться в том, как мы преодолеем это. Исследовать национальную идею надо, мне кажется, изучая весь долгий путь русской истории и прислушиваясь к тем богооткровенным русским сказочникам, религиозным философам, писателям, космистам, революционерам, которые выражали на разных этапах русской истории это чувство, это желание. Исследуя это, можно попробовать сформулировать идею, а потом проверять сделанные выводы на сегодняшней практике - двинуться по стране, по регионам, от Ямала до Кавказа. Такая методология. — В Вашем романе «Время золотое» есть один, на мой взгляд, определяющий образ – это кровавое пятно от тела защитника Дома Советов, расплющенного танковым снарядом, пятно, которое вновь и вновь проступает через штукатурку в кабинете премьер-министра (каковую должность в пору событий романа, к слову сказать, занимал Путин). Как Вы думаете – «проступает» ли кровавое пятно до сих пор? Вообще, возможно ли построить «новую Россию», когда «мальчики кровавые в глазах»? Ведь с любым рейтингом поддержки – это пятно перечёркивает именно нравственную легитимность нынешней власти для русского народа. Почему со стороны власти нет даже намёка на покаяние, а напротив – как ядовитые грибы после дождя по всей стране растут «ельцин-центры»? — Все зависит от того, на кого вы уповаете в надежде найти строителя новой России. Есть точка зрения, которую я исповедую, что будущую Россию будет строить кровавое пятно (речь идет о защитниках Белого дома, павших в октябре 1993 года), потому что это кровавое пятно есть мученическая жертва, есть грандиозный мученический подвиг. Это не случайно убитые или задавленные танками, это были баррикадники, которые отстаивали свои ценности. Эти ценности в какой-то момент оказались ценностями уже исчезнувшего Советского государства. И баррикадники были последними, кто защищал эти ценности. Они были расстреляны из танков, превращены в кровавые пятна. Тайны русской истории и вообще тайны истории таковы, что, как правило, случается преображение, и последние становятся первыми. И баррикадники, будучи последними, кто защищал Советский Союз, стали первыми, кто своей мученической жертвой начал формировать новое государство. Вспомним Конституцию 1993 года и первое избрание Думы. Вопреки всем ожиданиям либералов, расстрелявших Дом Советов, Дума оказалась патриотической, оказалась русской. И это вызвало ужас и недоумение, непонимание либералов. Эти кровавые пятна по существу двигаются по России. Из этих кровавых пятен возникают мученики. Все сонмы святых — это же кровавые пятна, которые постепенно начинают золотиться, превращаются в небо. Поэтому присутствует кровавое пятно в этом романе (роман «Время золотое») и на самом деле к нему нужно относиться как к чудесному нерукотворному образу, к тому, из чего родится Царствие Небесное. Я считаю, что позиция, проигравшая, казалось бы, в тех ужасных московских событиях, она, будучи превращенной в кровавое пятно, на самом деле превратилась в красно-коричневую русскую икону, которая до сих пор ведет нас, сохраняет нас, сберегает нас, не дает искуситься, не дает уклониться. Вот так я трактую это красное пятно. — В другом Вашем романе – «Крым» – часто возникает образ России как спящей красавицы, которую должен разбудить волшебный поцелуй. А дальше… Дальше ощущение, что разбудившие Россию сами испугались её исполинской силы и срочно начинают вкалывать красавице снотворное: сначала переименовав (и локализовав) «Русскую весну» в «Крымскую весну», затем свернув проект «Новороссия», а в довершение всего – отдав стариков и детей Донбасса на медленное ежедневное заклание «согласно минским договорённостям». Ведь когда вся Россия оплакивала тридцать детей, сгоревших в Кемерово, никто и не заикнулся о трёхстах (!) детях Донбасса, убитых украинскими карателями с начала агрессии Киева против молодых республик! Что же произошло с нашей дорогой спящей красавицей? Кто окружил её хрустальное ложе? — То, что Крым был своего рода, образно выражаясь, поцелуем спящей красавицы, мы все испытали на себе, мы все испытали ликующее, необъяснимое счастье, которое испытывают люди при совершении чуда. Мы стали одни свидетелями, другие — участниками, сотворившими это чудо. Но ведь это чудо длится не вечно, чудо должно быть постоянно подкреплено. И когда совершается чудо, на него слетаются демоны. Самое святое место становится местом, куда стремятся демоны. Демоны — это ведь падшие ангелы, которых изгнали из Царствия Небесного. И эти демоны стремятся вернуться в Царствие Небесное, они стремятся захватить Чертог Господень. Они стремятся осуществить реванш. Поэтому демоны всегда атакуют стены Царствия Небесного. Эта атака иногда затмевает солнце Чертога. Крым абсолютно не пропал даром. Он перевел Россию из одного уровня в другой, из одного горизонта миропонимания, сознания в другой. Мы живем в посткрымскую эру. И Донбасс, который стал продолжением Крыма, как революция русских, восстание русских, показал, что Русская Весна не задавлена, но заморожена. Иногда летние ягоды, которые проходят через мороз, становятся капельками сладкого льда, потом опять оттаивают. Вообще есть жизнь, которая останавливается на время, но потом опять, пройдя сквозь зиму, пройдя сквозь льды, оживает. Поэтому Россию надо постоянно расколдовывать. Ее расколдовывали русские писатели на протяжении всей ее истории. Только прозвучал Сумароков, и его расколдовывание завершилось, как в дело включился Державин. Как только ушел Державин, и, казалось бы, чудесное русское пробуждение заканчивается, включился Пушкин. И так до Серебряного века, и так до Твардовского, и так до наших дней. Россию нужно расколдовывать. Она постоянно нуждается в поцелуях. Она постоянно нуждается в обожании, в молитве. И в этом, конечно, смысл русской истории. В русском человеке, несмотря на тяжелейшие испытания, которые на него валятся, несмотря на всю черную окалину, которой он каждый раз бывает засыпан, несмотря на всю мглу, все коросты, все чудовищные наслоения, на все это страшное пойло, которым опаивают русского человека, чтобы он не обрел разум, чтобы он не открыл свои глаза, — эти коды в русском человеке живут, они никуда не денутся, и русского не перекодировать. И Евгений Родионов явился на свет в момент, когда России вообще не существовало. Он явился на свет, когда не было русского государства, когда пала армия, когда молчала Церковь, когда у России не было правителя, когда народ был деморализован, когда люди гнались за куском хлеба, за выживанием, и тогда вдруг, в этот момент, проснулись эти коды, таинственные коды в мальчике. Это же удивительно. Их появление, его подвиг убедили меня, что русское государство не пропало. И Евгений Родионов, и Крым, — это явления одного порядка, это явления русских чудес, русских озарений. И впереди у нас очень много таких озарений. — Александр Андреевич, я считаю глубоко нормальным и естественным, когда русский писатель пишет и болеет о русском народе, чеченский – о чеченском, еврейский – о еврейском (и желательно не просто еврейский, а израильский писатель, иначе к чему тогда двадцатимиллионная жертва русского народа во Второй мировой войне, не позволившая Гитлеру «окончательно» решить «еврейский вопрос» и подарившая евреям впервые за две тысячи лет собственную государственность с возможностью развивать свою собственную культуру). И понимание этого, в общем-то, мы видим: Кадыров строит Дворец литературы для чеченских писателей, поддерживает их материально, то же – в Дагестане, то же – в других национальных культурах России. А вот с пониманием важности и необходимости русского писателя для государствообразующего русского народа – у нынешней российской власти полный провал. Даже хуже. Только-только отстояли Дом писателя на Комсомольском, заступились всем миром, не дали выселить легендарный литературный журнал «Москва» из их помещения на Арбате, а уже власть принялась за Клыковский культурный центр в Черниговском переулке – забывая про то, что клыковский Жуков встречает парадные расчёты наших войск при ежегодном параде на Красной площади, что клыковские Сергий и Серафим осеняют русские святые места, что на поле бранной славы под Прохоровкой – звучат колокола клыковской мемориальной часовни, а на границе Великого поля клыковский Святослав Храбрый добивает хазарского поработителя… Что это – глупость или предательство? Или тупая ненасытная вневременная и наднациональная жадность? — Я считаю, что есть определенная драма. Чеченцы ратуют за чеченскую правду, дагестанцы — за дагестанскую правду, русские — за русскую правду. А кто будет ратовать за державную, за имперскую правду? Может быть, только один человек, Президент, а остальной народ будет ратовать за свои национальные правды? Вышло так, что русским выдалась грозная, страшная, но в то же время и прекрасная доля — создавать Империю. Русские — это имперообразующий народ, а не просто государствообразующий народ. Русский национализм — это имперское сознание, русский национализм, связанный с такими лозунгами, как «Россия для русских», «Московия» и т. д, вреден. Он смехотворен и вреден, потому что распад Империи, случившийся в 1991 году, был катастрофой для русских. 30 миллионов было вышвырнуто за пределы России, а вся советско-русская цивилизация превратилась в обломки. Теперь же начинается второй путь — попытки выделить, вырвать русских из этого контекста, чтобы сбросить «ненужные» Поволжье, Кавказ, татар, которых мы кормим своим трудом, — и это приведет, если случится, не дай Бог, к еще более страшной трагедии, превратив русских в национальное меньшинство. Но эта имперская нагрузка стоит русским колоссальных жертв. На войне, прежде всего, конечно, погибали русские люди. В этих страшных трудах, связанных с освоением Сибири и Севера, были русские люди, на целине были русские люди. И русские страшно ослабели — в результате войн, в результате насилия, в результате этой имперской работы, в которой русским приходится платить своей энергией, своей кровью для поддержания Империи. И перед русскими сейчас стоит выбор — поддерживать свою имперскую традицию или отказаться от нее. Этот вопрос не решен, глухая дискуссия в обществе идет. Говорят, что Империя не посильна для русских. Империя советская и Империя Царская были непосильными, и от них отказались. А вот эта Империя, пятая Империя, как я ее называю, — может быть, и ее сбросить? И, может быть, тогда мы придем, я не знаю, к Вологодской области, где будут жить чисто русские? Мне кажется, что русским, конечно, нельзя отказаться от своей имперскообразующей роли, потому что в этой роли вся русская культура, в этой роли вся Русская Церковь. Когда наши православные иерархи продолжают бранить Советский Союз, Сталина, когда они, по существу, радуются разрушению Красной Империи, они при этом сетуют, что в Церкви наступает раскол. Это одно с другим связано. Разрушение Империи должно было привести к разрушению Церкви, потому что Русская Православная Церковь — это Церковь Империи, она не может существовать вне Империи. Она сузилась до пределов, оставшихся от России. Иерархи, в том числе Владыка Иларион, должны перестать бранить Советский Союз как Империю, которая предложила Церкви, особенно после войны, огромное пространство для деятельности, не говоря уже об Украине, Белоруссии, Молдавии. И Румыния была в сфере влияния нашей Церкви, и греки тоже. Сталин мечтал о возвращении Босфора и Дарданелл от Турции к СССР. Либо вы выбираете малое государство Российское с малой Церковью, либо опять мыслете имперскими пространствами. Ведь Церковь не молилась за ополченцев Донбасса, Церковь уклонилась от этого, а украинцы молились за свои войска, которые участвовали в так называемой «АТО». Поэтому я смотрю на проблему «Россия - Империя» как на радикальную проблему сегодняшних дней. Другое дело, что русские больше не могут тратить себя. Они в этих тратах изнывают. Тогда нужно не сбросить источники этих трат, а усилить присутствие русских в самих себе. Русский фактор должен быть осмыслен не как выделение и отказ от Империи, а как усиление русского начала, для того, чтобы русские удержали в руках эту Империю. Как только русские перестанут удерживать Империю, она распадется. А вместе с ней распадется остаточная Россия. И эти тенденции я замечаю. Мои друзья в Адыгее, кавказцы, это понимают. Они двигаются по городам и весям и мучаются тем обстоятельством, что из республик Кавказа выдавлены русские, они требуют восстановления там русского присутствия, русского фактора. Они так заявляют: «Русские — значит, и мы». Нет русских — нас уничтожают. Как «накачать» русских? Как, главное, заставить русских женщин рожать? Как заставить русских мужчин пить и бражничать? Ведь есть рецепты. Я не знаю, какие они, но они есть, они должны быть задействованы. Это не только вопрос материнского капитала или «сухой закон», но это и вопрос этих кодов, это вопрос крымского озарения. Русские перестали рожать, начали спиваться, бражничать, а иногда, как в 1990-е годы, и стреляться. Потому что исчезла Русская места, они забыли о Русской мечте, они погрузились в страшное уныние, в страшную тьму. И мне кажется, что идеология Русской мечты спасет нас. Когда русские воспарятся, когда они очнутся, и над ними опять забрезжит заря Русской мечты, заря Царствия Небесного, они перестанут колоть друг друга ножами, перестанут относиться друг к другу, как к врагам, начнут обнимать друг друга и т. д. Вопрос только - в усилении русских в контексте Империи. — В концовке романа «Идущие в ночи», на картине безумного чеченского художника, погибшие в бою чеченцы и русские, души их – на небесах обнимаются и садятся за один стол, обнимаются палачи и мученики, садисты и их жертвы… Многие считают это доказательством «нравственной эклектики», «всеядности» Проханова, который хочет всех механически объединить и простить, не разбирая, кто грешен, а кто праведен… Хотя в романе есть, на мой взгляд, и более чёткая авторская позиция: когда подыхающему от ранений главарю басаевской разведки является воин-мученик Звонарёв, обезглавленный им. И там никаких «братаний на небесах» нет, и не предвидится. Тем не менее, понятно желание безумного художника, живущего в центре разгромленного города, поскорее «хоть как-то» примирить два народа… Хочу Вас спросить в год столетия Цареубийства – не кажется ли Вам, что и нынешняя власть, твёрдо себя позиционирующая как «новые февралисты», то есть сторонники Февраля 1917 года и подхватившего февральские идеалы кадетского «белого движения» – хочет также «механически объединить» Россию: имперскую, буржуазно-кадетскую и красную? Примером чему может служить пропагандистское совместное перезахоронение кадета Деникина и монархиста Каппеля в Донском монастыре: первый был среди генералов-заговорщиков, предавших Царя, бросил армию Юга России на Врангеля и сбежал в Париж, до конца жизни верил в грязные слухи про Царскую семью; второй – убеждённый монархист до смерти, ценою собственной жизни спасший Сибирскую армию из окружения под Красноярском и погибший в Великом Сибирском Ледяном походе своей армии. Даже для истории Белого движения они – не равны, не говоря уже об истории России… Александр Андреевич, как быть с чудовищным «кровавым пятном» Цареубийства, которое постоянно проступает уж не на стене кабинета премьер-министра в Белом доме, а на всей русской истории ХХ века? — Вопрос Цареубийства в русской истории. Я позавчера был в Екатеринбурге и выступал перед уважаемым собранием, которое собралось в Храме на Крови. Меня привез туда Владыка Кирилл. Там был мой давний знакомый отец Максим, который служит в храме. И мы размышляли над этим и пришли к такому убеждению, что святые, которые стали таковыми в результате мученичества, не требуют возмездия и отмщения, а требуют прощения и благословения. Святой Апостол Иоанн Богослов говорил: «Не прокляни, но благослови». И поэтому если предположить, хотя, конечно, это очень упрощенное предположение, не связанное с метафизическими озарениями и мистическими озарениями, но если предположить, что Царь Николай и все новомученики, там, с Небес, смотрели на красный строй, который их уничтожил, и думать, что они хотели наказать Советский Союз, наказать народ, — то это неправда. Они хотели его спасти, он хотели его уберечь от группы армий «Центр», они хотели, чтобы на Курской дуге победили русские танки, они хотели, чтобы Сталин, полководец, довел войска до Берлина и закупорил вход в преисподнюю имперской канцелярии. Поэтому на разных уровнях сознания происходят разные представления об истории. Есть уровень, где продолжается гражданская война, есть уровень, где по-прежнему лязгают клинки, шевелятся кости, а есть другие, более высокие уровни, где убивающие друг друга солдаты, вспарывая друг другу кишки штык-ножами, поднимаются в Царствие Небесное. И что они, в Царствии Небесном продолжают вспарывать друг другу брюхо штыками? Скажите, а Царствие Небесное — это место, где люди по-прежнему вешают друг друга на дыбы и жгут паяльными лампами? Либо ты веришь, что существует Царствие Небесное, тогда переосмыслишь всю земную жизнь и тех, кто попадает в Царствие Небесное. Либо ты в него не веришь, и его нет, а есть земная, эмпирическая, страшная реальность, когда брат постоянно наступает на брата. А Русская мечта, Русская идея — в Царствии Небесном! Русские хотят устроить свое общество так, чтобы оно было подобно Царствию Небесному, чтобы не было насилия, зла, стяжательства, чистогана, чтобы не было самой смерти. Недаром эти великие искушения посещают русское сознание, например, посещали философа Николая Федорова, который мечтал о воскрешении из мертвых здесь, в земной жизни, указывал рецепты и методики воскрешения. Они посещали и большевиков, которые строили рай на Земле. Они еще будут посещать многих. Поэтому либо мы верим, что, в конце концов, это страшное зло будет преодолено, либо в него не верим, и тогда будем жить постоянно в царствии зла и измерять расстояние друг от друга подлетным временем ракет. — Александр Андреевич, и последний вопрос: кому-то нравится, кого-то коробит Ваш выпуклый, сочный стиль. Но… Почти в каждом Вашем романе есть глава или некоторая часть текста – связанные с любовью главного героя, с воспоминаниями о чистых, заповедных снегах Подмосковья и первой, оглушающей близости на старенькой даче; о юношеской чистейшей любви под стенами древнего Пскова или в лесах Карелии… И здесь – совершенно другой язык, прозрачный, лёгкий. У меня уже много лет складывается такое впечатление, что этими главами Вы даёте понять вдумчивому читателю, что да, я могу писать, как Юрий Казаков или Валентин Распутин, эта стилистика мне понятна и близка, но… И дальше снова хруст шейных позвонков, зловоние молодящейся богемной плоти, лязг гусениц и грохот разрывов, всё то, без чего не представим роман-памфлет в современной России. Скажите – это сознательная жертва? И жертва ли? Или своеобразная художественная философия? Или вообще магическое, чувственное действо по отношению к действительности? – У меня нет никаких литературных задач. Я прожил такую литературную жизнь, что оказался за пределами литературного сообщества, и мне некому доказывать свои возможности или свои слабости. Вся моя жизнь прошла среди лязгающих гусениц танков. Мой последний роман, который недавно вышел, называется «Певец боевых колесниц». Я всю жизнь был среди боевых колесниц. Мне довелось повидать двадцать войн, которые шли на Земле, - от Даманского и Жаланашколя до Донбасса. И на этих войнах постоянно что-то хрустело, что-то вмялось в землю, что-то грохотало. Я постоянно жил вместе с моей страной, которая переживала эти трагические кошмарные периоды своей истории. Я жил среди буржуазной революции 1991 года, среди событий октября 1993 года, я был очевидцем, я все это знаю не понаслышке, я все это видел, я был свидетелем этих событий. Я видел, как танки вминаются в пески Каракумов, как они вминаются в глину афганских предгорий. Я все это видел и поэтому описываю все это в своих романах. А что касается воспоминаний о чем-то светлом в моих романах, то это были божественные светлые мгновения моей жизни, моей судьбы. Это были окна, через которые я мог уноситься в постоянно воспеваемое мною Царствие Небесное, которое, чем дальше, тем больше ассоциировалось у меня с моим детством, с моей бабушкой, с моей мамой, с моими детьми, с моей любимой женой. И здесь нет ничего удивительного. Я жил и продолжаю жить в конкретной истории. В отличие от многих писателей я не пишу исторические романы, никогда. Мне кажется даже смешным и даже постыдным писать исторические романы в эпоху, когда рядом с тобой грохочет потрясающая, восхитительная и ужасная русская история. Я охотник за историей. Я пишу роман за романом торопливо, боюсь, что эта история уйдет, ускользнет от меня. Я гонюсь за ней, я надрываюсь, я не хочу дать этой исторической картине пропасть, исчезнуть бесследно. Поэтому я должен эти картины, которые я пишу, написать так сильно, так ярко, чтобы они были застолблены, чтобы их не стерла дымка времен. Тут задача художника, а не задача члена Союза писателей.