«Большая Ордынка – это начало дороги на Орду»

МОСЛЕНТА продолжает цикл публикаций, посвященных истории татарского присутствия в столице. На этот раз историк Марат Сафаров рассказал о том, как на карте города появились улицы Басманная и Ибрагимова, какое отношение к татарской слободе имел Толмачевский переулок и сколько раз казанская башня Сююмбике воспроизведена в Москве. Нотки восточного влияния Если говорить о татарских корнях московской топонимики, то ее большая часть сконцентрирована в Замоскворечье, потому что после вывода двора баскаков из Кремля, татарская жизнь уходит к югу от него. «Сакральный центр» города остается зачищенным от восточных влияний. Хотя говорить об этом приходится условно: до Романовых, а точнее до середины XVII века, нотки восточного влияния в московской княжеской, а впоследствии царской жизни ощущалось очень, и очень ярко. Пример тому – пусть и шутовское, потешное, но все же состоявшееся в эпоху правления Ивана IV - Грозного воцарение касимовского правителя Симеона Бекбулатовича, который был татарином со всех сторон, что называется, и по папе, и по маме. При том, что со стороны Ивана Грозного это был театральный ход, символично то, что многие служилые татары, находившиеся в Москве, восприняли все это вполне серьезно, вновь изменив свои православные имена, полученные при крещении, на мусульманские. Василии стали именовать себя Ахматами. Потому что они подумали, что время повернулось вспять. В этом смысле Иван Грозный был искусным политическим деятелем и провокатором, потому что он не только бояр запутал этим своим решением, но и многих давно живших в Москве и вроде бы уже интернировавшихся в русскую жизнь служилых татар. Кстати, о служилых татарах. В Москве они расселялись в Замоскворечье, особенно в его восточных пределах, которые получили название Татарской слободы. Ее границы очень условны, и мы знаем о них не со времен основания, а с XVIII века. Тогда появляется информация о домовладениях, и по именам мы знаем, где татарская община локализовалась. Хотя, по большому счету, это не так важно, потому что нам тут на помощь приходят топонимы: Татарская и Большая Татарская улицы, Малый и Большой Татарские переулки, - все они напоминают о расположении татарской слободе. Ее сердцевиной был район Большой Татарской улицы, Старый Толмачевский и Озерковский переулки. Впоследствии там появился Водоотводный канал, который стал границей этой территории. Татарская слобода соприкасалась с Толмачевской слободой. Поселение «Старые Толмачи», датированное XIV веком, изначально располагалось восточнее современной Ордынки (современный Старый Толмачёвский переулок) и переместилось в район нынешнего Большого Толмачёвского переулка в XV-XVI веках. Переводчики – толмачи не обязательно были татарами, но по большей части это были именно они, особенно когда дело касалось восточных языков. Известно, что образованные татары владели и арабским, как языком исламского культа, и фарси, который был очень важен в условиях взаимоотношений Московского государства с Персией. Были, конечно, и православные, русские люди, владевшие иностранными языками и жившие в этой Толмачевской слободе. И что там царила совсем другая жизнь, в том числе и религиозная. Мой коллега, историк Дамир Хайретдинов очень много времени посвятил поиску мечети, которая действовала в Москве до того, как в 1823 на Большой Татарской улице была основана Историческая мечеть. И он фактически показывает, где в XVIII веке она находилась. Как известно, в исламе мечеть – это не обязательно здание с минаретом-башенкой. Это может быть некая чистая в сакральном смысле зона, пригодная для совершения молитв: не только специально построенное здание, но и дом, или приспособленное для молитв помещение. Такие временные деревянные мечети он фиксирует на территории Татарской слободы. Одна из них находилась при дворе служилого человека Сулмамета Сименеева. Это род мурз, - татарской знати, условно говоря, феодалов. Так что с XVIII века существование таких мечетей в Москве уже зафиксировано документально, и очевидно, что эта традиция была преемственной. Направление на Орду Что касается Ордынки, то этот топоним не имеет отношения к Татарской слободе, скорее это географическое понятие. Подобно тому, как сегодня в Москве существуют Варшавское, Щелковское, Рязанское шоссе, и всем ясно, что каждая из них является началом трассы, ведущей в одноименный город. Также Большая и Малая Ордынка зафиксировали в своих названиях дорогу, путь на юг, - начало направления на Орду. Есть и другие названия на карте города, которые скорее косвенно связаны с Татарской слободой. Скажем, Басманная: фактически, часть немецкой слободы, - какое отношение имеет к татарам? Косвенное, поскольку басман – особый вид хлеба, выпекавшийся в дворцовых пекарнях, имеет тюркскую этимологию. Пример перехода тюркского слова в городской лексикон, что символично отображает давность смешения наших языков на карте города. Как известно, в русском языке тюркизмам «несть числа», но имеет ли этот топоним отношение к татарскому проживанию там в районе Басманной? Думаю, что нет. В Москве были и татары, находившиеся здесь не по своей воле. Некоторые из них похоронены аж в Архангельском соборе Московского Кремля. Классический пример – это Утямыш-Гирей. Это был отрок, сын казанского хана Сафа-Гирея, чей род восходил к крымскому роду Гиреев. Утямыш- Гирей ребенком был вывезен в Москву, крещен под именем Александр, и находился в Кремле, в царской семье Ивана Грозного, или вблизи нее. Но прожил он там недолго, - вскоре умер, и был похоронен в Архангельском соборе, вместе с Рюриковичами. Кстати сказать, его матерью была знаменитая казанская ханша Сююмбике, которой посвящена самая таинственная башня Казанского кремля. Дата ее постройки неизвестна, многие искусствоведы указывают, что она вообще была построена русскими мастерами, уже после покорения Казани. Тем не менее, именно эта башня стала символом татарского народа, и где-нибудь в татарских общинах Финляндии или Турции ее изображение вывешивают чуть ли не в качестве национального флага. Что интересно: в Москве ее силуэт повторяется в двух зданиях. Прежде всего, великий архитектор Щусев – глубокий знаток архитектуры Востока, воспроизвел ее в качестве башни Казанского вокзала при его строительстве. А второй раз она повторяется уже в современной Москве, в обновленном комплексе Соборной мечети. Если вы пройдете по улице Дурова, и посмотрите на нее с дистанции, в перспективе, то увидите, что минареты воспроизводят башню Сююмбике. Таким образом, в Москву вернулась и ханша, и ее башня. Что тоже по-своему символично, поскольку место ее захоронения до сих пор неизвестно. После взятия Казани она уехала в Касимов, и там провела последние годы своей жизни, однако ее могилы не обнаружено. Как известно, в Касимове рядом с Ханской мечетью есть мавзолей хана Шах- Али, за которого она была выдана замуж, но на сохранившихся в мавзолее камнях ее имя не выгравировано. Очевидно, что умерла она в Касимове, но память о ней сохраняется в этой башне в Казани, и в ее московских репликах. Служилые татары Что касается других служилых татар в Москве, многие из них переезжали сюда не в таких экстремальных ситуациях, как покорение Казани, а по своим материальным причинам. Может быть, правы те историки, которые говорят, что Москва воспринималась, как зона стабильности и мира, способствующая безопасности. Потому что во многих ханствах после распада Золотой Орды ситуация была очень напряженной: за исключением Крыма ни в одном из них не установилось династий. Самый яркий пример – Казанское ханство, где династии и элиты сменяли друг друга, и только несколько знаменитых родов, таких, как Ширины, сохраняли свое политическое влияние и стабильность. Из них впоследствии произошел знаменитый род Ширинских, представителей которого мы находим и в Крыму, и в Касимове, и в Казани. Часть из них крестилась и образовала знаменитый род Ширинских – Шахматовых, который очень известен в русской истории своими представителями, в частности, губернаторами XIX века. После падения Казани в 1552 году и Астрахани в 1556-1557 годах, конечно, значение служилых татар при московском дворе стало ослабевать. Оставался Крым, до 80-х годов XVI века была независимой Сибирь, тем не менее, служилые татары выполняли роль военно-политической силы или группы во взаимоотношениях Москвы и Казани. С тех пор, как Среднее и Нижнее Поволжье вошли в состав Руси, интерес к ним стал падать. Касимов стал ослабевать. Но настоящим рубежом упадка института служилых татар, в том числе и в Москве, стало воцарение Романовых. Романовы и Рюриковичи очень по-разному относились к татарам. Рюриковичам, включая и Ивана Грозного, было привычно сосуществование в этом общем русско-татарском мире. Они росли в этом мире: как если бы сегодня мы находились в государстве, в котором два языка, две культуры. В Бельгии, к примеру: фламандская и французская культуры. Или в Финляндии, где есть и финское, и шведское культурные влияния. Для Ивана Грозного, который демонизирован в татарской истории, как разрушитель казанского государства, тем не менее, было привычно сосуществование в мире православия и ислама, русского и татарского языка, славянского и тюркского. Это отображается и в облике, и в языке, и в постоянных контактах и взаимоотношениях. Лапотные мурзы Цивилизационное рассоединение этих общностей и территорий происходит в XVII веке, потому что здесь уже включаются совсем другие сюжеты: набирающее обороты противостояние с Османской империей, и новое политическое обоснование русской царской семьи. Первым Романовым не была свойственна такая привычка к сосуществованию и допуску в свое политическое пространство татаро-мусульманского фактора. Поэтому при Романовых начинается стремительный упадок служилых татар, тем более что особых функций они уже не выполняли. Это мы видим по Москве, где служилые татары все чаще крестятся, и по Касимову, интерес к которому упал. Как центр ханства Касимов просуществовал до 1681 года: Петр дозволил умереть в статусе ханши последней правительнице Фатиме-Султан. После ее смерти ханство было упразднено. Ее сын Василий Арсланович (Сеид-Бурхан по-мусульмански) большую часть своей короткой жизни, как и Утямыш-Гирей, провел в Москве. И его женили на дочери боярина Плещеева, хотя обещали дочь Алексея Михайловича, но не срослось. Пока он сопротивлялся крещению, Романовы уже передумали. От брака с Плещеевой появились дети, одного из них – Якова, называли «царевич касимовский», и в Касимовеон стал местночтимым святым. Такой вот пример почитания в православии потомка мусульманского рода. Эта дата – 1681 год, как мне кажется, определенный рубеж в истории института служилых татар в Москве. С тех пор они появлялись: приезжали из Крыма или еще откуда-то, но в принципе особого значения уже не имели. А те, кто оставался в Москве еще с прежних времен, разделились на два полюса: одни интегрировались с русской княжеской семьей, принимая православие, а другие остались мусульманами, утеряв преимущества, прежде всего феодальное землевладение. Очень многие из них стали превращаться в тех, кого называли «лапотные мурзы». В 1702 году Петр I плыл вниз по Оке мимо Касимова. Согласно городскому преданию, он увидел с реки Ханскую мечеть с минаретом и перекрестился, полагая, что это церковь. Когда ему сообщили, что это магометанская мечеть, он разгневался и велел ее снести, что и было сделано. Оставили только минарет. Таким образом, большую часть XVIII века этой мечети не было, заново она была выстроена только в эпоху правления Екатерины II. Это – следующая после Петра I ключевая фигура в татарской истории России. Петр все низвел, разрушил Ханскую мечеть, многих татар отправил на заготовку корабельного леса, и так далее. А Екатерина II – она, наоборот, замечательная покровительница татар. Она была космополитом и очень прагматичной правительницей. При этом многие забывают, что доброй она стала после того, как подавила пугачевское восстание, в котором татары с башкирами принимали участие. Мусульманское кладбище В любом случае в татарской исторической памяти она получила имя Эби Патша – бабушка-царица, ее почитают, как добрую покровительницу. Конечно, это связано и с тем, что во время своего путешествия по стране она побывала в Казани. В народной памяти сохранилось ее разрешение на строительство мечетей в татарской слободе Казани, - нынешние мечети Марджани и Апанаевская обязаны своим появлением этому решению. Также и восстановление Ханской мечети в Касимове связано с ее именем. Прямого отношения к жизни татар Москвы она не имеет, здесь мечети появлялись своим чередом, в качестве частных молелен. Появления специально построенного здания в тот период не было. Тем не менее, при Екатерине II в Москве складывается особая часть инфраструктуры – это Даниловское мусульманское кладбище, которое еще называли татарским или магометанским. Такое кладбище существовало в городе и ранее: его границы локализованы Дамиром Хайретдиновым. Находилось оно в районе современного Нескучного сада, - на территории бывшего Горного Университета. Известно, что, по-видимому, на нем был похоронен Степан Разин. Почему? Фактически, он был подвергнут анафеме, казнен, и впоследствии, согласно городскому преданию, сохранявшемуся в татарском московском фольклоре, после казни его останки были брошены в Москва-реку, но татары их выловили и похоронили. Некоторые версии полагают, что он – защитник татар, в этом смысле разинская война схожа с пугачевской с точки зрения защиты народов Поволжья и их активного в ней участия. Однако это кладбище пришло в упадок, на её территорию имели виды разные знатные люди, которые пытались у мусульман эту землю отнять. Так что свое существование это кладбище прекратило. Но в 1771 году в Москве произошла последняя большая эпидемия – чума. Мы знаем, что в это время в Донском монастыре произошел бунт, когда чудотворную икону прятали от верующих. Поскольку они к ней прикладывались, и тем самым еще сильнее разносили эпидемию. Когда икону убрали, верующие растерзали иерарха. Страшные вещи в городе творились, поскольку москвичи тогда всерьез полагали, что пришел конец света. Этот апокалипсис в городе прекратила Екатерина II. В Москву она не поехала, но через Орлова и военных навела здесь порядок, и одним из ее решений был строгий приказ прекратить захоронение в черте Москвы, а именно, - при приходских церквях. Этот же приказ распространился и на иноверческие и инославные захоронения в городе, в частности, на немецкие и татарские. Так что это кладбище было упразднено, тем более, что оно соприкасалось с рекой. По ее приказу все захоронения были выведены далеко за городскую черту, и так в 1771 году появились такие кладбища, как Ваганьковское, Рогожское, Преображенское, Калитниковское, Введенское – Немецкое, и так далее. Сейчас нам это покажется смешным, ведь они были открыты, по нашим представлениям, фактически в исторических частях города. Но тогда это были далекие окраины. В числе прочих было основано Даниловское православное кладбище, и за ним в том же 1771 году было основано и Татарское кладбище. Примечательно, что оно сохранилось до сих пор, и в последние годы количество посетителей там растет. Главная его примета – это арабографические памятники, в основном XIX века. Туров там нет, в отличие от Ваганьковского или Введенского, например, но люди туда стали приходить, в том числе и из других городов. Я в прошлом году сопровождал туда гостей из Татарстана, и они сказали: « Какое интересное кладбище, у нас такого нет». Выходит, что татарское кладбище Казани, по их мнению, не такое колоритное, как Даниловское в Москве. Это, может быть, частное, оценочное мнение, но что-то в нем есть. Такое вот наследие либерального екатерининского отношения к исламу: как известно, в ее пору было основано Оренбургское магометанское духовное собрание, позже переехавшее в Уфу. При ней произошло заметное ослабление насильственной христианизации, применявшейся к татарам. Переход в купечество Со времен екатерининских просветительских проектов прекращается и определенное обособление мусульман в городском пространстве. Они начинают активнее приобщаться к купечеству, при том, что до этого московские татары так или иначе были связаны с военно-служилыми занятиями, а после петровских гонений и последовавшей за этим периодом нетерпимости со стороны Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, затаились. Да, они занимались торговлей, но переход в купеческое сословие был в определенной мере затруднен, - целую эпоху они воздерживались от того, чтобы проявлять себя публично. А во времена Екатерины II татары начинают активизироваться в торговле, - в первую очередь в Поволжье, но и в Москве это эхо звучит: Москва – Казань, а особенно Москва – Касимов в этом смысле тесно взаимосвязаны. Границы Татарской слободы в Москве начинают размываться. Они еще не выходят за пределы Замоскворечья, но такой жесткой привязки к этому центру притяжения уже нет. В слободе начинает появляться все больше русских людей, а татары начинают переселяться на Пятницкую. Нам сейчас кажется, - ну что это, десять минут пешком от Большой Татарской. А тогда это были незримые границы проживания, которые до определенного момента нельзя было пересекать. В XIX веке вообще в Москве слободской уклад начинает исчезать. Мы это знаем и на примерах Немецкой, и особенно Грузинской слободы, которые фактически уже слились с городом. А позднее, когда было введено деление города на части, - аналога современных префектур, слобода скорее стала метафорой, а не реальностью. Концентрация татар со второй половины XIX века начинает становиться ощутимой и на северных окраинах Москвы. По большей части отходническая часть крестьянского населения селилась в Мещанской части Москвы, - вокруг Трубной площади, Рождественского бульвара, Сретенки. И это уже другая часть татарской Москвы, которая не имела никакого отношения к старым служилым семьям и средневековой истории. Это уже примета капиталистического развития города, - выходцы из Нижегородской и Симбирской губерний, которые первоначально не пытались связывать себя с Москвой навсегда, а были сезонными мигрантами. Приезжали преимущественно на зиму, когда сельскохозяйственные работы прекращались. А потом постепенно перевозили свои семьи и оседали в городе. Для татар, как для всех народов с большой численностью, характерно деление на субэтносы. И отходники в Москве – это в первую очередь мишари. Так что, когда спрашивают, московский татарский язык – какой он, то, конечно, с XIX века это в первую очередь мишарский диалект, который заметно отличается от казанского литературного языка. Что было до этого мы не знаем, поскольку о предыдущей эпохе до нас дошли только источники на русском языке. Очень интересный источник – метрические книги, которые вели имамы, фиксируя рождение, браки и смерть своих прихожан. Записи делали на татарском, арабицей, и дублировали на русском. Языком улицы, толпы, стал мишарский, который начал проникать и в чопорную Татарскую слободу и постепенно стал нормой. И если мы придем в семью, где есть люди пожилые, владеющие языком в совершенстве, мы услышим эту мелодику мишарского. Слобода в купеческой Москве Надо понимать, что Татарская слобода в Москве была частью замоскворецкого купеческого мира. Если взять пьесы Островского, их атмосферу и персонажей можно экстраполировать и сюда: закрытые дворы, женское затворничество, высокие заборы и активная приватная жизнь за ними, которая на улицу не выплескивается. Занятие мужчин – торговля. Существенное различие было только в том, что они посещали не церковь, а мечеть. Мы знаем, что подобным образом в обособленных зонах - слободах, татары жили и в других городах Российской империи: Касимове, Казани, Астрахани, частично даже в Санкт-Петербурге. Но с гетто эти слободы сравнивать некорректно, - здесь не было такой дискриминации, которая существовала в еврейских гетто Западной и Восточной Европы. Татары все же могли приобщаться к купеческому сословию, выселиться за пределы слободы. А в еврейских гетто большая часть населения занималась изнурительным ремесленным трудом, низкооплачиваемым и малодоходным. И только банкиры, которых было совсем немного, могли себе позволить жить за пределами гетто. Это благодаря Шагалу и художественной литературе сейчас происходит романтизация той жизни, в реальности же это был очень тяжелый быт. А Татарскую слободу в Москве можно назвать очень зажиточной, - это были состоятельные семьи, которые оставались в ее исторически сложившемся пространстве по своей инициативе до революции 1917 года. И вполне логично предположить, что они вышли бы за эти пределы, потому что второе поколение из семей касимовских купцов, переехавших в слободу в XIX веке и составлявших тогда большую часть ее населения, училось в русских гимназиях и свободно владело русским языком. Просто не было такого исторического интервала времени, чтобы этот слободской уклад полностью распался. Почему их все-таки держала эта территория? Во-первых, там был привычный круг общения, во-вторых все они посещали расположенную там мечеть, которая до начала XX века оставалась единственной в Москве. Удерживал их не только этнический, но и сословный круг: это были люди весьма зажиточные. А в Мещанской части татарского поселения на севере Москве, которую слободой назвать уже нельзя, жили люди совсем необеспеченные. Но и там не было гетто, так как не было национальной ограниченности этой территории, скажем, в одном доме на Сретенке совершенно свободно могли жить вместе татары и русские. В конце XIX века там появляется второй магометанский приход, на базе которого оформляется мечеть в Выползовом переулке. Появилась она с большими сложностями, во многом благодаря помощи замоскворецких купцов, которые ей покровительствовали, а иначе и быть не могло. Салих Ерзин, живший в Климентовском переулке, в Замоскворечье, тем не менее, построил мечеть в Мещанской части города. Свадьбы без молодых Эти две общины соприкасались в каких-то важных, как мы сейчас сказали бы, инфраструктурных проектах. Но в быту они были не очень-то вместе, потому что сословная ограниченность сохранялась очень прочно, в том числе и в браках. Невозможно представить, чтобы дети Салиха Ерзина переженились с выходцами из семьи отходников. Браки могли заключаться не в Москве, а например, на Макарьевской ярмарке в Нижнем Новгороде, среди лабазов и всяких причудливых восточных павильонов. Ссылки могли быть торговые, а могли: «а вот у меня дочь», «а вот у меня сын». И хоть никто их в глаза не видел, договаривались, это было нормально. После помолвки определялась сумма калыма за девушку, и после этого заключался брак. Молодые могли увидеть друг друга только на свадьбе. Интересно, что мусульманское бракосочетание в старину совершалось без присутствия молодых, нужны были имам, родители и представители жениха с невестой, их свидетели. А молодые находились в другом помещении или могли вообще не присутствовать. Таким образом, браки и совершались: иногда счастливые, иногда нет. Улица Ибрагимова Другая религия, немного другие порядки, чуть большее затворничество женщин до определенного периода, а так - все по Островскому. Хотя, если персонажам из окружения Кабанихи или Феклуши дать татарские имена, по большому счету ничего не изменится. Это такой же по сути своей мир. И в него же, как и в мир Островского, начинает активнейшим образом проникать капитализм. Может быть, такого противопоставления отцов и детей, как в русских дворянских семьях, тут не было, но определенные эпизоды случались. К концу XIX века появлялись уже татары с левыми, социал-демократическими идеями. Я бы не назвал их в Москве большевиками, но люди, что называется, идейно близкие к ним, в этой среде были. Что же касается большевиков, то на востоке Москвы, в районе метро Семеновская, есть улица Ибрагимова, которая проходит рядом со Щербаковской. Этимология ее такая: это топоним 1957 года. Тогда отмечалось 40-летие Октябрьской революции, и многим улицам в Москве присвоили имена большевиков и активных участников тех событий. И тогда вспомнили о татарине-большевике Шаймардане Ибрагимове. Он – как раз типичный пример отходника. Даже трудно сказать, где он родился: по одной версии в Москве, по другой – в деревне Петряксы нынешней Нижегородской области. Но вырос он точно на улице, которая теперь носит его имя. Отец его работал на фабрике Брокара, корпуса которой сохранились до сих пор. Например, о нем известно, что в начале XX века Шаймардан на сабантуе в Измайловском парке распространял большевистские листовки среди татар. Его, конечно же, сдали полиции, арестовали, и дальше началась типичная большевистская история. Во время октябрьских вооруженных боев он был их активным участником и руководителем в Лефортово. О нем хорошо знал Ленин, его карьера развивалась, в сталинские годы ему удалось избежать репрессий и благополучно умер в 1957 году. В последние годы он жил в Доме на набережной, но его имя закономерно носит улица на востоке Москвы, где он провел детство. 60 лет она является частью московского пейзажа, стала частью ткани города, всем местным жителям привычна, и, услышав название, все понимают, где она расположена.