Русская смерть: что смотреть (слушать и вдыхать) на выставке «Жизнь после жизни» в «Манеже»
Новый проект «Манежа» об образах смерти и бессмертия в русском искусстве 18–21 веков изящно назван «Жизнь после жизни», хотя «Энциклопедия русской смерти и бессмертия» подошло бы точнее. Жанровая живопись Венецианова делит пространство с фильмом «Прямохождение» некрореалиста Юфита, плакальщицы на надгробиях позапрошлого века соседствуют с арт + фэшн фотографиями Юлдус Бахтиозиной. Выставку собирали по российским музеям полтора года— это первый масштабный кураторский опыт петербургского кунстхалле. Более 200 работ представлены на фальш-стенах в духе конструктивизма, в зале играет музыка композитора-неоклассика Миши Мищенко, а в воздухе распылен аромат Comme des Garçons. К счастью, смертью на выставке не пахнет. Энциклопедия образов русской смерти (и русского бессмертия) Если все песни о любви, то все визуальное искусство — о смерти и бессмертии. Смерть в русском искусстве изображали постоянно: с момента открытия Академии Художеств живописцы старательно исполняли христоматийные сюжеты, религиозные и мифологические, полные трагедий, умираний и воскрешений, конечно. Кончина царственных персон фиксировалась в портретах на «смертном одре» и посмертными масками — не успел умереть, как твое лицо уже отлито в гипсе. Что мы еще узнаем о смерти, рассматривая петербургских академистов 18–19 века или плакальщиц на мраморных надгробиях? Кураторы выставки решили актуализировать это искусство «диалогом» времен: поставить в контекст петербургского contemporary art, добавив щепотку графики Серебряного века, советской живописи от Стерлигова до Мыльникова и припорошить сверху некрореализмом в изводе Владимира Кустова. Кроме того в «Манеже» как будто открыли магазин антикварных ритуальных услуг — черепа с надгробий, романтические плакучие ивы и плакальщицы на мелом мраморе, маски посмертные: Гоголь, Пушкин, Суворов. Более 20 музеев страны предоставили смерть на холсте и бумаге, на фотографии и в металле. Есть уникальные исторические памятники, например альбом с изображением многоярусной, почти бесконечной, погребальной процессии Александра I. Выставка — энциклопедия иконографии русской смерти и русского бессмертия, чем ценна, хотя кураторы подчеркивают слово «жизнь». За энергию жизни среди «мертвого» искусства позапрошлого века отвечают петербургские молодые под «начальством» Виталия Пушницкого (художественного консультанта выставки) — Влад Кульков, Юлдус Бахтиозина, Нестора Энгельке, Денис Патракеев. Соседство с крупными именами, вроде Репина, Поленова, Брюллова только на руку: новое петербургское искусство — это и есть «Жизнь после жизни». Смерть ей к лицу: дизайн, музыка и аромат Чтобы связать между собой разноплановые объекты, живопись и графику в единое повествование, дизайн выставки заказали архитектурной мастерской «Циркуль». По их проекту «старорежимный» «Манеж» реконструировали в европейский выставочный зал в 2016 году. Работы составлены в пары и тройки так, чтобы зритель заметил (или хотя бы попытался) «беседу» произведений между собой. На первом этаже черные наклонные фальш-стены расположены близко друг к другу — тесно, как в склепе. Тематика искусства соответствующая: Петр I на смертном одре, Александр II в той же позе, репинский «Ангел смерти истребляет первенцев египетских». Рядом смерть «неакадемическая» — показывают некрореалистическое «Прямохождение» Евгения Юфита, разлагающийся «Увидивший Фудзи» Кустова (почти «Крик Мунка»). Лабиринт второго этажа попросторнее и, по словам куратора Елизаветы Павлычевой, тематика работ там скорее мистическое-сказочная, чем траурная, есть даже иллюстрации Билибина к русским сказкам. Стены наклонены и ломают пространство, а также символизируют неустойчивость. По задумке дизайнеров конструкция вызывает такое же «неустойчивое» ощущение у зрителя, который привык к выставочным стенам под углом 90 градусов. «Манеж» старается в экспозиционных решениях быть первым (хотя бы на петербургской сцене), если ни у кого еще картины не висели под углом, а то стоит попробовать, посмотреть на эффект. Для «Жизни после жизни» подобрали саундтрек от модного композитора-неоклассика Миши Мищенко. Мищенко вдохновляется исландским пост-роком Sigur ros, сотрудничает с Бенджамином Клементином, Mujuice и Манижей, а также поэтессой Ах Астаховой. Фортепианная «новая классика» звучит духоподъемно и неожиданно точно подходит к выставке, где упор сделан в первую очередь на художников академического толка. В затемненных пространствах играет не dance macabre, не страстная пляска смерти (как у Сен-Санса), а приятное, стерильное, оптимистичное музыкальное сопровождение. Графический символ выставки — траурная процессия императора Александра I из альбома неизвестного гравера с 10 листами, где 10 листов друг за другом идут представители всех сословий Российской империи. Дизайнер Анастасия Несудимова, которая отвечала за стиль мрачной группы «Электрофорез», создала афиши со специально нарисованным антиквенным шрифтом в духе книг 19 века и образами в стилистике гравюры —в общем-то «мертвого» жанра (для современного книжного дела). «Жизнь после жизни» могла бы благоухать живой и мертвой водой, если бы, они, конечно, существовали. Но кураторский коллектив выбрал аромат реальный. Кажется, в Петербурге, впервые выставка имеет свой «фирменный» запах. Русское (бес)смертие пахнет Comme des Garçons. Бенуа А.Н. Оргия. Вариант. Из серии «Смерть». 1907. Рассказывает куратор: «Произведение Александра Бенуа «Оргия» показалось мне крайне привлекательным для показа на выставке про смерть. Работа написана в начале 20 века и подчеркивает мистицизм той эпохи, увлечение декадансом, эстетикой гниения. И одновременно — обращение к традициям Северного Возрождения, для которого характерен образ смерти с косой. Интригует сочетание женской обнаженной фигуры и уродливой смерти — это символическое сочетание, обозначающее красоту жизни выраженную в женском образе и страх перед смертью, которая представляется неприглядной и отталкивающей. Мы видим заигрывание со смертью, дерзкий танец с ней. Эта дерзость ещё более подкреплена ситуацией — сюжет «Оргии» помещен в 18 век, который славился своей фривольностью. В композиции Бенуа этот танец со смертью превращается в хоровод: все герои переплетены и связаны друг с другом, находятся в упоении от застолья и компании, в которую гармонично и весело вливается смерть. Оргия сама по себе — это движение к смерти, причем не только и не столько физической, сколько духовной. Оттого Бенуа вкладывает в изображение неприкрытую вульгарность и беспечность, граничащую с безумием. Образность произведению добавляет огромная люстра со свечами, которая освещает действо сродни феерической вспышке. Неизвестный художник конца XVIII–нач. XIX в. Аллегория «Зерцало бессмертия» Рассказывает куратор: «Сложно объяснить, что такое бессмертие и тут на помощь приходит жанр аллегории, то есть представление абстрактного понятия через художественный образ. Эта работа привлекла нас тем, что в ней неизвестный художник собрал как будто все символы смерти из увиденной им западно-европейской живописи. Тут и череп — символизирует смерть, тут и скелет под землей — смерть земная (материальная), тут и небеса, что значит бессмертие души (духовное). Работа написана в христианской религиозной традиции, свойственной для конца XVIII века. При этом эмоционально оно в полной мере отражает представление о жизни вечной — «Смертию смерть поправ». Это то самое бессмертие, которое противопоставляется смерти как факту, это символизирует посмертная маска Петра I, расположенная в экспозиции напротив этой картины». Н.Д. Дмитриев-Оренбургский. Утопленник в деревне. Повторение картины (1867, ГРМ). 1897 год. Рассказывает куратор: «Изначально я видела в экспозиции работу Василия Перова «Утопленница». Моделью трупа молодой женщины для этой картины было тело натурщицы художника, дамы легкого поведения Мадлен. С неё он как-то писал Богородицу, тогда натурщица обиделась, посчитав себя недостойной быть прообразом Девы Марии. Мадлен навсегда покинула мастерскую художника. Однако Третьяковская Галерея не предоставила нам желаемую работу. Вместо «Утопленницы» нам предложили «Утопленника», написанного Дмитриевым-Оренбургским годом позже картины Поленова. Мы сразу согласились и получили вместо тяжелого и давящего произведения, яркое и красочное полотно. Да, тема смерти есть в этом произведении. Но как ни крути — жизнь продолжается, светит солнце и зеленеет трава, растерянные и опечаленные люди на картине ярко одеты. Они стоят перед телом склонив головы в задумчивости, но понятно, что через какое-то время они разойдутся, жизнь продолжится. Ещё одна интерпретация названия выставки «Жизнь после жизни». Юлдус Бахтиозина. Работы из серии «Цирк 17» Две работы главной петербургской художницы, подружившей арт и фэшн представлены в лайт-боксах —рекламный формат, в музеях его стараются не использовать. Из проекта Бахтиозиной «Цирк 17» кураторы отобрали 2 работы, которые удалось подверстать под тему смерти и бессмертия: прекрасная девушка, затянутая в «мертвый» полиэтилен и Святой Георгий белым флагом. Сам проект — новый взгляд как на события февральской и октябрьской революций в Российской Империи 1917 года, так и на политику в целом. Художница использует техники классической греческой трагедии, ретроспективы и визионерского искусства, а революцию рассматривает как традиционное представление цирка начала XX века, в котором действующие лица — артисты на арене – собирательный метафорический образ главных идеологов и участников революции. Шагал Марк Захарович. Раненый солдат (На носилках). 1914. Рассказывает куратор: «Эту работу предоставил Саратовский музей изобразительных искусств. Мы хотели показать на этой выставке крупные имена, связанные с Петербургом. Многих художников мы не нашли в петербургских музеях, какие-то работы не предоставляли, потому что они в постоянной экспозиции или в плохом состоянии. Так произошло и с Шагалом, который в Петербурге учился Рисовальной школе Общества поощрения художеств, а затем у Льва Бакста. В Петрограде он провел 1915 год в разгар Петровой мировой войны. В Саратове мы неожиданно нашли экспрессионистскую работу Шагала на тему смерти (или бессмертия) с раненым солдатом. Художник изобразил это переходное состояние между жизнью и смертью, причем солдат лежит в созерцательной, философской позе». Гений смерти. Копия барельефа с надгробия А.Я. Охотников. По оригиналу скульптора Ф. Тибо Между 1807 и 1815 годами Это барельеф на надгробной плите штаб-ротмистра Кавалергардского полка Алексея Охотникова, который по некоторым версиям был любовником Елизаветы Алексеевны, жены Александра I. Алексей был ранен кинжалом в бок на выходе из театра после оперы после оперы Глюка «Ифигения в Тавриде». На четвертый день после его смерти и почти сразу после похорон Елизавета родила дочку, отцовство которой приписывают Охотникову, девочка умерла в младенчестве. С чем связана причина убийства точно не известно. Гений смерти на надгробии — это ангел с опущенными крыльями и мечом, считалось, что этот ангел провожает человека в последний путь. Плакучая ива, склонившаяся над гробом — тоже символ слез и оплакивания.
