Монархия в топонимике полезна для российского сознания

На днях Президент подписал указ о присвоении ряду аэропортов имен российских исторических деятелей, причем некоторым аэропортам были присвоены имена русских монархов. В частности, аэропорт Мурманска назвали именем Государя Императора Николая II, основателя этого города. Этому решению предшествовали энергичные споры – и это были споры не о вывесках, а чем-то гораздо более важном. Такие вещи, как смыслы, убеждения, картина мира и истории, могут казаться чем-то неосязаемым и – поэтому неважным. Это не многотонные металлические изделия вроде танков или зенитных установок. Тем не менее, как учит история (мировая и отечественная, давняя и современная), общества могут обрушиваться, и могущественные государства погибать из-за дефектов не в броне, а в общественном сознании. Символические акты – такие как присвоение аэропортам тех или иных имен – могут укреплять (или, наоборот, ослаблять) ткань общества, поэтому они очень важны, и горячность споров вокруг них показывает, что люди (иногда чисто инстинктивно) это чувствуют. Мы спорим не о вывесках, а о том, кто мы такие, каково наше место в истории и как нам следует поступать в будущем. Споры о названиях еще раз обозначили разделение русского политического спектра на революционеров и консерваторов – и отношение к русским монархам служит тут важным индикатором. Многим участникам общественной дискуссии сильно не нравится Российская Империя вообще и последний Император в особенности. По их убеждению, «Царизм» был ужасен, и не заслуживал ничего, кроме презрения, революция против него – оправдана. На другой стороне – те, кто видят себя наследниками исторической России, и оценивают ее не с презрением, а, напротив, с благодарностью и гордостью. Из этой оценки прошлого вытекают и две стратегии в отношении будущего. С консервативной точки зрения важно культурное и историческое преемство – развитие должно опираться на нашу собственную культурную и историческую традицию; с революционной – именно эта традиция является источником «вековой отсталости» «рабства» и вообще всего худого, и она должна быть разрушена. Для консерватора любая революция является преступлением против страны и народа; для революционера – это, напротив, прекрасное и славное деяние. В этом отношении две общественные группы, которые на первый взгляд, настроены по отношению друг ко другу крайне враждебно, либералы-западники и большевики, обнаруживают глубокое сходство в оценках русской истории. Историческая Россия – «тюрьма народов», отмеченная «дремучей отсталостью» и «рабством», ей правили «бездарные деспоты», и разрушение Российской Империи было делом «исторически необходимым». Конечно, они расходятся в оценке Октябрьской Революции, для либералов их революция – это Февраль, но негативная оценка Империи их объединяет. И это, конечно, не случайность – и большевики и либералы являются наследниками одной и той же традиции общественной мысли, восходящей, в России, к 1860-тым годам, и еще дальше – к Великой Французской Революции. Для обеих групп характерна острая враждебность к Церкви, вызванная рядом принципиальных причин. Во-первых, Церковь обеспечивает историческое преемство – люди чтут святыни своих предков и возносят те же молитвы, что и они – а в глазах революционеров это источник «отсталости», который мешает «прогрессу», причем тут риторика большевиков и либералов совпадает иногда буквально. Во-вторых – Церковь, делая нас частью христианского мира, остается, в то же время, стержнем национальной идентичности, и мешает растворению России в глобальном проекте, адептами которого (в несколько различных версиях) являются и большевики, и либералы. В третьих – это актуально больше для либералов – тот глобальный проект, которому они присягают, с его настойчивым продвижением абортов и извращений, носит отчетливо антирелигиозный характер. Память о монархии вызывает при этом неприязнь, которая кажется иррациональной (в конце концов, буквальная реставрация невозможна, и опасаться ее нечего), но за ней есть определенные мировоззренческие причины. Монархия убита и мертва, но ее ценности могут быть живы. Это ценности исторического преемства, верности, общественного долга и гражданского согласия, когда даже глубочайшие преобразования – такие как реформа 1861 года – проходят мирно и законно. Для революционной традиции фраза «умеренный прогресс в рамках законности» является специально придуманным издевательством; прогресс возможен только при условии гражданской борьбы и революции. Для консерватора прогресс только и возможен в рамках законности – сохранения общественных институтов, поддержания гражданского мира, и, конечно, он должен быть умеренным – если вы будете прыгать через ступеньки, вы сломаете себе шею. В наши дни – как и более столетия назад – люди делают выбор между революционной традицией (в ее либеральном или большевистском изводе) и традицией консервативной. Присвоение мурманскому аэропорту имени Государя Императора Николая II указывает на понимание того, что ниспровергатели, революционеры и борцы с режимом были неправы тогда, как не правы и сейчас. Мы не можем восстановить монархию по целому ряду причин. Но мы можем осознать себя наследниками и преемниками исторической России, которые чтут ее святыни и помнят ее государей. Это избавит нас от той разрухи в головах, которая уже приводила в нашей истории к грандиозным катастрофам.