Владимир Богомолов: писать правду и жить не по лжи
Владимир Богомолов (3 июля 1924-30 декабря 2003) привнес в военную прозу щемящую ноту человеческого сострадания и неизбывной, растянутой во времени грусти по готовой в любой момент прерваться юной (герои Богомолова молоды, как и он сам в то время) жизни. В сущности, он как большой писатель по-своему "закрыл" военную тему тремя ставшими классическими произведениями: повестями "Иван", "Зося" и романом "Момент истины" ("В августе сорок четвертого"). Если "Иван" - это реквием по сгоревшим в огне войны поколениям, а "Зося" - элегия о пробуждающихся в вырвавшихся на короткий срок из фронтового ада солдатах романтических чувствах, которыми они в силу неопытности (со школьной скамьи - на передовую) не знают как распорядиться, то "Момент истины" - это гимн интеллекту, остроте ума, аналитическому таланту, мужеству и глубочайшему профессионализму контрразведчиков-смершевцев. Но, помимо перечисленного, это ещё и высший момент истины, развернутый план действий государственной машины, решающей с помощью Таманцева, Алехина, Егорова и прочих вовлечённых в операцию лиц неразрешимую на первый взгляд проблему обнаружения иголки (уникально подготовленной вражеской разведгруппы) в столе сена - огромной территории на подступах к Восточной Пруссии. Автор как бы растворяется не только в своих героях, но и в жестоко-эффективной государственной машине, не противопоставляя их, как многие представители "лейтенантской прозы, а спокойно констатируя их равнозначную нацеленность на общее (победа над врагом) дело. Этого-то как раз и не могли простить писателю либеральные критики и литературоведы, по-солженицынски заточенные на ненависть к СМЕРШу и всему связанному с кровавым НКВД. Отсюда и пошли разборки с биографией Богомолова, поиски нестыковок в архивных документах о его прошлом, сомнения в его профессиональной квалификации. Писателя даже подозревали в "социальном заказе" со стороны КГБ на создание агитки во славу СМЕРШа и (опосредованно) сталинско-берьевских методов руководства советской контрразведкой. Но Богомолов был бронированным (метафора Солженицына) фронтовиком, прошедшим огни, воды и медные трубы, отведавшим славы (он чуть было не стал Героем Советского Союза за форсирование Днепра, ему пришлось нырять с лодки в ледяную воду, чтобы поднять со дна сейф с секретными документами, поэтому первыми на другой берег высадились другие солдаты) и тюрьмы, ни в грош не ставившим награды, премии и прочие знаки отличия. В советском понимании он был опасным чудаком, отказывающимся от многих жизненных благ: принципиально не вступал в Союз писателей, конфликтовал вплоть до снятия своего имени из титров с кинорежиссерами, включая таких как Андрей Тарковский, считал себя непубличным человеком, отказывался от переводов на иностранные языки, если в тексты пытались внести "корректирующие" в отношении описываемых событий правки, не признавал никаких над собой авторитетов, не следовал общепринятым правилам и никогда не наступал на горло собственной песне. Его жизненным кредом были с одной стороны солженицынский ("не верь, не бойся, не проси"), а с другой - булгаковский ("придут и сами всё дадут") принципы. Хотя в следовании им Владимир Богомолов пошел дальше - он отказывался брать, когда давали. Без этого писателя правда о великой войне была бы неполной. Его герои - Иван, Таманцев, Алехин, генерал Егоров и прочие заняли свое достойное место в пантеоне литературы о Великой Отечественной войне, а сам Владимир Богомолов стал признанным классиком, доказавшим, что и в СССР можно было писать правду и жить не по лжи.
