Героизм и золотые эполеты: как российские иудеи пережили Первую мировую войну
В Первой мировой войне принимали участие сотни тысяч иудаистов, многие стали образцами героизма и беззаветного служения России. О некоторых из них наш рассказ. Если о героизме мусульман в войнах на стороне царской России известно хоть что-то, по крайней мере история Дикой дивизии отражена в мемуарной литературе, изданы записки Великого князя Михаила Романова, командовавшего этим подразделением, то о том, какое участие принимали в битвах иудеи, сохранились только отрывочные сведения. Зато сильна молва — «казак конный, а еврей пеший, да и то в сторону тыла». Между тем в Первой мировой принимали участие сотни тысяч иудаистов. Раввины разрешили иудеям принимать крест в виде награды — вещь, дотоле неслыханная. Российская история знает немало имен евреев, дослужившихся в империи до высоких постов и золотых эполет, — в частности, имя генерала Грулева навсегда вписано в те разделы, где говорится о героизме и самоотверженности. Но и Грулев, и остальные смогли сделать карьеру только путем вероотступничества, приняв христианство и выйдя из иудаизма. Тысячи и тысячи иных героев, порой полностью забытых, веру не меняли, в офицеры до Февральской революции не производились, но остались чтимы и товарищами по окопам, и русским народом. По крайней мере в тех случаях, когда об их подвигах становилось известно дальше воинского подразделения. Четыреста тысяч. Примерно на этой цифре сходятся различные источники, называя число солдат-иудеев в 1914 году. И на сто тысяч больше — с началом военных действий. Но одновременно росла волнообразно и тема антисемитизма, от его животного выражения до «идеологического» — царская власть заочно считала всех иудеев на территории Польши и иных западных стран, куда вступала армия, исключительно предателями и шпионами. В ходу были военно-полевые трибуналы с казнями и грабежи «по воле души». Что ж, шпионы были — и среди поляков, немцев, австрийцев и т.д. Только та сторона считала их разведчиками и патриотами… В августе 1914 года всю Россию, переживавшую небывалый патриотический подъем — а на войну уходили с песнями и плясками, гармошку хранили вместе с винтовкой, — охватила эйфория: первым георгиевским кавалером новой бойни, в которую Россия ввязалась неизвестно зачем и почему, стал донской казак Козьма Фирсович Крючков. Газеты, плакаты и открытки пестрели красками, захлебывались в эмоциях: Крючков-де уничтожил в одном бою аж одиннадцать врагов, действуя пикой да шашкой! Дамы рвали на груди шифон и бежали вслед уходящим эшелонам, надеясь осчастливить ребятушек. Болезненные юноши с нехорошим румянцем приходили в госпитали, брали раненых за руки и вслух бредили будущим раем. То, что та Россия рухнет через три года, предвидели немногие, и их считали душевнобольными и провокаторами. Однако в том же августе 1914 го, чуть ни день в день, случился еще один подвиг. И он был также широко известен — плакаты «Геройский подвиг рядового Каца», изданные тогда сохранились до сих пор. Дадим же слово лубку. «Взвод солдат под командой рядового еврея Каца, посланный в заставу, укрылся в лесочке. Когда показались в темноте немцы, Кац послал солдат с донесением ротному командиру в полк. Когда немцы были уже совсем близко, взвод открыл огонь. Немцы растерялись: их было около трех рот, но, не зная, сколько русских солдат перед ними, они не решились броситься в лес и открыли стрельбу. Когда у русских патроны стали подходить к концу, немцы перешли в наступление. Русские, не считаясь с силами неприятеля, значительно превосходящими, бросились в штыки. Кац ударил штыком наступавшего солдата в остроконечной каске, но вдруг почувствовал острую боль в боку и упал, теряя сознание». За свой подвиг рядовой Кац был награжден также Георгием. А дальше — полная неясность. Он был произведен в офицеры — лично царем. Но каким образом? Либо он срочно поменял веру, во что лично я верю с трудом, либо Николай Второй пошел на нарушение законов империи. И в это я верю скорее. Почему? Да потому, что в окопах многие предрассудки исчезают сами собой... Мнение фронтовиков — конечная инстанция во многих вещах. Ведь и солдатским Георгием награждали, учитывая мнение однополчан. Всего окопы Первой мировой прошло около шестисот тысяч людей иудейского вероисповедания, «иноверцев» и «инородцев». Здесь не учитываются сменившие веру — но перестали ли они быть евреями, став православными? Кровь — не вода. Генерал Грулев (1857– 1943), награжденный Золотым Георгиевским оружием «За храбрость» и умерший в Ницце, остаток жизни жалел о своем вероотступничестве, хоть и не был религиозен в молодости. Ему не пришлось пройти через ломку, которой подвергались нижние чины и воспитанники — кантонисты (побои, пытки голодом, издевательства — мало ли было методов принуждения к смене веры в руках у старших по званию). Он крестился, чтобы быть принятым в юнкерское училище. Но чего ему это стоило — можно только представить. А чего стоило Иосифу Трумпельдору написать следующие строки, представить сложно, но можно: «У меня осталась только одна рука, но эта одна — правая. А потому, желая по-прежнему делить с товарищами боевую жизнь, прошу ходатайства Вашего благородия о выдаче мне шашки и револьвера. Ефрейтор 7-й роты 27-го Восточно-Сибирского полка Иосиф Трумпельдор». И ответ: «Будучи тяжело раненым, Трумпельдор не пожелал воспользоваться законным правом обратиться в инвалида и, презирая опасность, вновь предложил свою полуискалеченную жизнь на борьбу с врагом. Трумпельдор приносит на благо Родины больше того, что требуется нашей присягой, и поступок его заслуживает быть вписанным золотыми буквами в историю полка. Награждаю его Георгиевским крестом и произвожу в старшие унтер-офицеры. 29 ноября 1904 года, комендант крепости Порт-Артур генерал-лейтенант К. Н. Смирнов». Сын кантониста, отслужившего 25 лет, солдат русской полковой разведки, призванный фельдшером и пожелавший добровольно перейти в число «смертников» — а именно такими и видят разведчиков остальные фронтовики, — русский офицер (прапорщик) Иосиф Трумпельдор, трижды Георгиевский кавалер, оставил миру фразу: — Как хорошо умереть за Родину! Что ж, видим и здесь, как система прогибалась под героев — уж Трумпельдор точно веру не менял и впоследствии стал одним из видных деятелей отрядов еврейской самообороны в Палестине. И еще. Вернувшись в июне 1917 года в Россию после японского плена и эмиграции на Ближний Восток, пытался добиться у Временного правительства сформирования еврейского полка — обещая, что это боевое подразделение прорвет турецкий фронт и выйдет в Палестину. Но до героев ли было Керенскому? Ему было некогда — все оставшееся от поклонниц время посвящалось бессмысленной трескотне о матушке России. Когда же прикажете за Родину-то умирать? Некогда, господа! — Ты прости, Саша, если не сразу убьют. Они того... Сегодня первый раз расстреливают, — командир расстрельной команды оказался фронтовым товарищем казнимого. Александр Виленкин, ротмистр русской армии, юрист и поэт, ближайший сподвижник Савинкова в его Союзе защиты Родины и свободы, стоял у невысокой стены. Солдаты команды отводили глаза — у стенки стоял человек с семью(!) георгиевскими наградами. Он не раз был представлен и к последней, восьмой, но отказывался получать — было неловко перед однополчанами. — Ну и вы меня, ребята, извините, если не сразу упаду — меня ведь тоже сегодня первый раз расстреливают, — ответил он. Против расстрела Виленкина был Дзержинский. Категорически. Ротмистра расстреляли, воспользовавшись кратковременным отсутствием Железного Феликса в Москве. От пуль не прятался в кустах. Не смерть, но трусость презирая, Я жил с улыбкой на устах И улыбался, умирая. Эти стихи он написал на стене Таганской тюрьмы в свою последнюю ночь. Что известно о нем, добровольце войны 1904–1905 годов, блестящем адвокате, отпрыске известной семьи, золотом медалисте Императорской Николаевской Царскосельской гимназии, ученике Иннокентия Анненского, владевшем французским, немецким, английским и итальянским языками, одном из двух тысяч обладателей полного георгиевского банта за всю историю существования ордена? Что под огнем писал стихи — во время артобстрелов, когда и головы не поднять. Что, будучи еще солдатом, был наравне и на «ты» с офицерами полка. Что по нему с ума сходили женщины. А он однажды с несколькими солдатами бросился в штыковую на батальон австрийцев. Вчетвером-впятером на батальон! И австрийцы, видя перед собой горстку безумцев, не стрелявших на бегу, струсили и побежали. Что еще? — Я произнес 296 защитных речей, будучи адвокатом, — сказал Александр Виленкин на суде. — Теперь говорю в 297-й раз в свою защиту и думаю, что эта речь будет неудачной… В пользу Виленкина свидетельствовали некоторые видные революционеры — он и их защищал в прошлом. И расстрел ему отменили — официально. А как он вообще попал в жернова красного террора? Ротмистр Виленкин знал, что за ним придут, — был предупрежден. И задержался, уничтожая списки савинковского подполья. Он пожертвовал собой, спасая других, как и на фронте. Гусар знаменитого 1-го Сумского полка, в 1917 году был избран солдатами председателем полкового комитета, а затем стал председателем армейского комитета 5-й армии Северного фронта. Сведения о ротмистре Виленкине я искал по крупицам, прочитав практически все мемуары очевидцев Первой мировой и революции, изданные в России и за рубежом. Среди сотен книг удавалось порой обнаружить то строчку, то абзац. И единодушное мнение самых разных людей, от белых офицеров до большевиков, от польских гусар, видевших Виленкина в деле, до сокамерников, от Романа Гуля до Александра Солженицына, — это был удивительный герой и русский патриот. Верующий иудей. Работая над материалом, я зашел на некоторые ресурсы, где обсуждались вопросы службы евреев в русской армии. И иногда, редко, но все же видел мнение: мол, «не наша война. Нас там вообще быть не должно. Наше место — в Израиле». Сказали бы это в лицо Кацу, Грулеву, Трумпельдору, Виленкину или кому-либо еще из шестисот тысяч русских ветеранов-иудеев! Они бы, мягко говоря, не поняли. Читайте также: Мемориальный знак открыли в память о погибших в годы войны сотрудниках ВДНХ
