Война и мир. Прототип штабс-капитана Тушина - поручик Радожицкий

Поручик Радожицкий, получивший в конце декабря 1814 года чин штабс-капитана, стал прототипом штабс-капитана Тушина, героя эпопеи "Война и мир", при написании которой Толстой активно пользовался мемуарами Ильи Тимофеевича. Без расчета на "протекторов" Радожицкий был сыном белорусского шляхтича, дослужившегося до чина надворного советника (VII класс Табели о рангах, равнялся армейскому подполковнику). В юном возрасте остался сиротой, за казенный счет был направлен учиться в Императорский военно-сиротский дом (с 1829 года - Павловский кадетский корпус). Это учебное заведение не относилось к числу престижных. Судьба его воспитанников - в мирное время тянуть лямку тяжелой армейской службы в провинции, во время войны кровью оплачивать победные лавры полководцев. И, в отсутствие могучих "протекторов", рассчитывать лишь на собственное усердие. Не так уж и мало! Ведь "дворянских воспитанников обучали русскому и немецкому языкам, артиллерии, фортификации, истории, географии, математике, рисованию и др."1. Илья Радожицкий, один из лучших учеников, замечательно составлял и раскрашивал планы местности. В 18 лет получил чин подпоручика артиллерии, в то время как менее усердные товарищи стали всего лишь армейскими прапорщиками. Через четыре года он получает чин поручика артиллерии и в этом чине встречает "грозу двенадцатого года". Любовь двенадцатого года В феврале 1812 года в составе легкой роты N 3 11-й артиллерийской бригады поручик выступает в поход. Ему предстоит сразиться с Наполеоном. "Он был врагом всех наций Европы, стремясь поработить их своему самодержавию, но он был гений войны и политики: гению подражали, а врага ненавидели"2. Но эти мысли придут автору мемуаров позднее. Отправляясь в поход и понимая неотвратимость войны, юноша думает не о Наполеоне, а о делах сердечных. "Каждый шел в поход не без зазнобушки в молодецкой груди своей. Сколько страстных вздохов перелетело в город и за город до первой станции! Сколько прощальных слезок омочило белые платочки красавиц и скатилось на усы вздыхателей! Сколько клятвенных записочек с поцелуями верности, с памятными ленточками, волосками и стишками перенеслось из ридикюлей в бумажники и вскоре употребилось на папильотки или на раскуривание трубок! О, юность! Милы твои затеи!"3 Задолго до великого Толстого поручик артиллерии формулирует его ключевую мысль: и в эпоху исторических потрясений частная жизнь продолжает идти своим чередом. Но на этом сходство между поручиком артиллерии Толстым и поручиком артиллерии Радожицким только лишь начинается. Это непостижимо, но Илья смотрит на сущее сквозь призму толстовской оптики. Он описывает сугубо будничные вещи, которые предстоят глазам младшего офицера в военном лагере. А читатель видит величественную картину огромной армии накануне сражения! Вместе с Радожицким мы видим, как казаки сгоняют из окрестных селений рогатый скот и раздают его в полки на порции. Война войной, а обед по расписанию. И мы слышим единственную в своем роде симфонию: "звуки оружия, мычание волов, ржание коней и говор солдат"4. Мы находим в "Походных записках артиллериста" драгоценную подробность: и для поручика, и для его сослуживцев чай и сахар - это безусловная "прихоть роскоши", которая не входит в оплачиваемый казной каждодневный офицерский рацион, а приобретается за свои деньги у маркитанта, наряду с табаком и винами 5. Умение жить - непростая наука, постигаемая в общении со старшими, более опытными товарищами. "Ну-с, так вот мы считали, что' нужно офицеру, - продолжал майор со снисходительной улыбкой обращаясь к нам. - Давайте считать. ...Всё вам остается еще на роскошь, на чай и на сахар, на табак - рублей двадцать. Изволите видеть?"6 "... а просто - трудная работа" Поручик Радожицкий фиксирует в походной тетради свои расходы. Историк "изволит видеть" повседневную жизнь армейского офицера эпохи Наполеоновских войн. К концу третьей кампании Илья вполне уже выучился жить на жалованье: в конце 1815 года лишь за шитый золотом воротник парадного мундира, но не за сам мундир он отдает мастеру 16 золотых червонцев, что соответствует 48 серебряным талерам или 600 рублям ассигнациями. Бесценная информация для историка! Годовой оброк крепостного крестьянина составляет 5 рублей ассигнациями в год. И мы видим, какое это недешевое удовольствие - парадный офицерский мундир, какое баснословно дорогое удовольствие - сама война. И как низко с 1812го по 1815й упал курс ассигнационного рубля по отношению к золоту и серебру... В "Походных записках" война впервые показана как тяжелая работа. Накануне первого сражения, в котором довелось участвовать Радожицкому, командир артиллерийской бригады, заметив молодого офицера, сидевшего на лафете пушки, добродушно заметил: "Отдыхай, брат, скоро начнется работа"7. Через несколько минут раскаленное неприятельское ядро насмерть сразит бригадного командира и растопит червонцы в его боковом кармане. Читая мемуары Радожицкого, мы зримо представляем себе суровые, полные тягот и лишений будни войны. Вот только один день из его жизни. "Во весь переход мочил нас дождь, а ночь была так темна, что не видать своего носа: мы с трудом переходили через мостики. На беду, в одном месте пушка перевернулась в канаву, и около двух часов я провозился с канонирами среди темноты и дождя, чтобы ее вытащить"8. Радожицкий был первый, кто так написал о войне. Пройдет почти 130 лет, и 26 декабря 1942 года командир минометного взвода младший лейтенант Михаил Кульчицкий скажет: Война ж совсем не фейерверк, А просто - трудная работа, Когда - черна от пота - вверх Скользит по пахоте пехота9. "Грызть один грубый сухарь..." Летом 1812 года, во время сражения при Островно, поручик был тяжело контужен: неприятельское ядро поразило его в пятку левой ноги, и лишь своевременная помощь лекаря помогла офицеру избежать инвалидности. Стоит ли говорить, что в это время еще не было ни наркоза, ни антисептики. "...Почтенный оператор с кривым ножом пред моими глазами был ужаснее Наполеона с французами. ...Меня повернули навзничь, схватили крепко мою ногу и по распухшей пятке вдруг чиркнули ножом. Я вскрикнул и вместе с болью почувствовал облегчение..."10. Ему часто приходилось "валяться под дождем, среди ветров, в грязи и грызть один грубый сухарь, помачивая его в луже!"11 Вместе со своей артиллерийской ротой Илья Радожицкий участвует во всех сражениях Отечественной войны 1812 года и Заграничных походах. Его мужество, отвагу и распорядительность отмечают, хотя и скупо, боевыми орденами. Когда же рота находится в резерве, поручик по собственной инициативе отправляется туда, где идет бой. "Находясь без дела, я всегда любил выезжать вперед для военных наблюдений"12. Он стремится постичь смысл происходящих событий, отлично осознавая ту скромную роль, которую приходится играть в них ему - младшему артиллерийскому офицеру. Радожицкий и его боевые товарищи с иронией слушают рассуждения штабных офицеров, разбирающих после боя и критикующих замыслы и действия военачальников. "Нам ли судить об ошибках генералов и забираться в стратегические тонкости?.. Мы далее пушечного выстрела не видим. С кем не бывает греха?"13 Тщательно скрываемая ирония скромного капитана Тушина слышится в этих словах... Собственная гордость Разумеется, в рассуждениях Ильи Тимофеевича нет уничижения паче гордости. Он отнюдь не считает себя "маленьким человеком", "колесиком" или "винтиком" большой военной машины и гордится личным участием в грандиозных исторических событиях. Не без гордости он сообщает читателю, что во время вторичного похода во Францию в марте 1815 года не только шел на острие главного удара, но и прокладывал маршрут для всей армии: "Тогда честолюбие мое польстилось тем, что я первый открыл путь в Европу 40тысячной колонне русских войск"14. Поручик со своими пушками дважды прошел через всю Европу до Парижа. Видел, как во Франции русские солдаты варили артельную кашицу на трофейном шампанском. Приучился стоически переносить все тяготы и лишения. "Участь военного человека есть школа терпения, школа всех страстей, бедствий, удовольствий, горестей и наслаждений, беспрерывная смесь добра и зла"15. Заграничные походы 1813, 1814, 1815 годов позволили ему, бедному дворянину, побывать за пределами отечества и познакомиться с Европой. Он зорко всматривается и делает выводы. "Кажется, многие из наших мелкопоместных дворян не живут так изобильно, опрятно, экономно и с такой доброй нравственностью, как большая часть немецких поселян"16. Но осознав очевидное отставание России, Илья Тимофеевич не впадает в уныние и не встает в ряды тех, кто пытается одним махом обустроить Россию. Историк бы сказал, что офицер смотрит на ситуацию в "большом историческом времени". Он знает, что было время, когда германцы жили разбоем и войной. "Так-то всё изменяется в природе человека с образованием разума. Может быть, через несколько веков и наши брадатые мужички станут брить бороды, жить в двухэтажных домах и читать газеты"17. Вот почему Радожицкий с философским спокойствием взирает на российские реалии и после утонченного европейского комфорта легко переносит российскую неустроенность. Новый 1816 год он встречает в белорусском местечке Турове, где из 500 дворов имеется 497 курных изб, а всего-навсего 3 избы топят по-белому18. Разрезанный Пушкиным Илья Тимофеевич Радожицкий был человеком широкого кругозора, много читал, пользовался любой возможностью, чтобы побывать в театре. Был известен как садовод и ботаник. Оставил после себя рукопись "Всемирной флоры" в 15 томах и атлас на 730 листах и с 1609 превосходными акварельными рисунками19. Однако, размышляя над метафизическими вопросами, он никогда не воспарял мыслью в заоблачные дали и всегда прочно стоял на земле. С теми, кто пытался осуществить ускоренную модернизацию Российской империи при помощи "бескровной" военной революции, ему было не по пути. Радожицкий и будущие декабристы взирали на сущее сквозь призму разной оптики. И если члены тайных обществ рассчитывали одним махом покончить с чудовищной российской отсталостью, то автор "Походных записок" был убежден в том, что потребуется время, чтобы Россия смогла догнать "благословенные страны трудолюбия и образованности"20. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка Радожицкий был лично знаком с Пушкиным: они дважды встречались в Арзруме (Эрзеруме) во время похода в Закавказье в 1829 году21. В библиотеке Пушкина есть четыре тома "Походных записок". Пушкин их внимательно прочел: все тома разрезаны22. А затем в первом томе пушкинского "Современника" (1836) появилась доброжелательная рецензия Гоголя на эту книгу. В том же 1836 году русский гений устами постаревшего и помудревшего Петруши Гринева сформулировал мысль, которую так не любят цитировать те, кто полагает, что Пушкин в своем развитии остановился на оде "Вольность". "Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка"23. Я не рискну утверждать, что Пушкин сформулировал свою мысль под влиянием "Походных записок артиллериста", но убежден, что их автор подписался бы под этими строками. 1. Радожицкий И.Т. Походные записки артиллериста. 1812-1816. / Предисл. и примеч. В.М. Безотосного. М.: Кучково поле, 2018. С. 8 (Военные мемуары). Книга подготовлена и обстоятельно прокомментирована доктором исторических наук и автором журнала "Родина" Виктором Михайловичем Безотосным - наиболее авторитетным специалистом по эпохе Отечественной войны 1812 года. 2. Там же. С. 21. 3. Там же. С. 25. 4. Там же. С. 34. 5. Там же. С. 37, 47. 6. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. В 90 т. Т. 3. М.: Художественная литература, 1935. С. 66, 67. 7. Радожицкий И.Т. Походные записки артиллериста. 1812-1816. С. 53. 8. Там же. С. 206. 9. Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне. М.; Л.: Советский писатель, 1965. С. 377-378 (Библиотека поэта. Большая серия). 10. Радожицкий И.Т. Походные записки артиллериста. 1812-1816. С. 60-61. 11. Там же. С. 372. 12. Там же. С. 298. 13. Там же. С. 393. 14. Там же. С. 533. 15. Там же. С. 372. 16. Там же. С. 177. 17. Там же. С. 254. 18. Там же. С. 705. 19. Там же. С. 10. 20. Там же. С. 174. 21. Черейский Л.А. Пушкин и его окружение. Л.: Наука, 1989. С. 358. 22. Модзалевский Б.Л. Библиотека А.С. Пушкина. Библиографическое описание. СПб.: Типография Императорской Академии Наук, 1910. С. 84. 23. Пушкин А.С. Капитанская дочка. Л.: Наука, 1985. С. 98 (Литературные памятники).