Чёртов ров товарища Сталина
Лето 1941 года. Армии стран гитлеровского блока агрессивно продвигаются по территории СССР вглубь. Руководители органов НКВД и НКГБ на территориях, оккупация становится легко прогнозируемой и очевидной, получают секретные телеграммы с предложением составить списки тех, кого «целесообразно расстрелять». Иные чекисты, как начальник тюрьмы белорусского городка Глубокое по фамилии Приемышев, ринулся выполнять директиву, поступившую от наркома государственной безопасности СССР товарища Всеволода Николаевича Меркулова, с такой поспешностью, что уничтожил 600 человек заключённых, едва доведя их до ближайшего леса. В одной из тюрем Орла дело обстояло совершенно иначе. Здесь сидели политические, расстрел которых нужно было согласовать с Москвой «по персоналиям». То были «враги народа», официально признанные таковыми на Втором и Третьем «московских процессах». В 30-е было устроено показательное судилище над вчерашними государственными деятелями, именитыми партийцами, представителями высших эшелонов власти Советского Союза, высокопрофессиональными медиками. Кто сидел в Орловской тюрьме? Легендарная эсерка Мария Александровна Спиридонова, ещё в 1906 году осуждённая на смерть за убийство Гавриила Луженовского, в которого она выпустила 5 пуль. Готовясь к виселице, она… вылепит из хлебного мякиша человечка и будет часами раскачивать его на ниточке, выдернутой из тюремной робы, психологически готовясь к самому страшному. Но монархисты заменят ей смертную казнь каторгой. А вот «соратник» товарищ Сталин в канун наступления фашистов не пощадит её, хотя на момент расстрела Спиридоновой будет уже 56 лет, и тюрьма превратит её в глубокую, ни для кого не представляющую опасности старуху. Вместе с ней под пулю палачей шагнёт и её супруг Илья Майоров, который был моложе Марии на 5 лет. Сидя с ней в Орловской тюрьме, он годами настойчиво строчил письма в Кремль, пытаясь дознаться, что же случилось с любимой супругой. Он не знал: в Кремле им будет уготована одна последняя встреча у расстрельного рва. Крестьянский сын Илья Майоров, поборник создания новой аграрной программы, автор «Основного закона о социализации земли», был заместителем наркома земледелия, но разошёлся во мнении с партией, воспротивившись террору, смертной казни и репрессиям. За что и поплатился. В январе 1938 года Военная коллегия Верховного суда «отмерит» этому человеку двадцать пять лет лишения свободы. Через три года, в преддверии гитлеровской оккупации Орловской области, всё изменится в считанные дни. И «четвертак» будет заменён «вышкой». Здесь сидела бывшая нарком финансов Варвара Яковлева, обвинённая в организации троцкистского центра. В 1938-м ей дали всего лишь 20 лет. А в 1941-м её ожидала пуля палача. Не миновала печальная участь и сестру Льва Троцкого, убитого годом ранее в Мексике. Ольга Давыдовна Каменева была супругой Льва Борисовича Каменева, выдающегося партийного и государственного деятеля, расстрелянного по делу пресловутого «Троцкистско-Зиновьевского центра» ещё в 1936 году. Вот он, рука об руку с Владимиром Ильичом в 1922 году. Сильный, добродушный, он всеми силами пытался приободрить на сфабрикованном «московском процессе» Григория Зиновьева, клявшегося, что «…готов сделать всё, чтобы заслужить снисхождение и прощение партии»: — Перестаньте, умрём достойно… - шептал ему Каменев. Но вернёмся в Ороловскую тюрьму. Здесь сидела престарелая тётка Булата Окуджавы. Множество иностранцев. Помимо не совсем понятно какими судьбами занесённых в Орловскую губернию китайцев, пребывал в местных казематах выдающийся немецкий математик Франц Ниттер. Помиловать этого человека буквально умолял Альберт Эйнштейн. И опять-таки, в 1938 году этому человеку дали «всего лишь» 25 лет по высосанному из пальца обвинению в шпионаже в пользу Германии. А 11 сентября 1941 года он напряжённо вслушивался в шаги идущей по коридору расстрельной группы. Он не знал, что ему и всем этим ни для кого давно не представляющих опасности старикам и старухам умело сфабриковано новое обвинение в антисоветской агитации и пропаганде, попытке организации побега и ещё чёрти в чем, за что, конечно же, полагался расстрел. Сталинские списки на расстрел строчились со скоростью революционного пулемёта «Максим», известного нам по фильмам о Чапаеве. В них оказался участник революционного движения в Болгарии, советский государственник и дипломат Христиан Георгиевич Раковский. Он отчаянно сопротивлялся следствию в 1937 году, а потом признал себя и английским, и японским шпионом, заявив, что власть вскружила ему голову. По абсурдному обвинению в убийстве Максима Горького в Орловском централе томился врач-терапевт Дмитрий Дмитриевич Плетнёв, заклеймённый в «Правде», как «Профессор-насильник» и садист, жестоко кусавший грудь пациенткам в ходе приёма, а затем бросавший их на произвол судьбы. На процессе, где ему дали 25 лет с конфискацией. Он, интеллигентный, умный, образованный человек, патетически воздевал руки, вскакивал и кричал: — Я хочу быть полезным своему отечеству! Но… Вермахт был на подходе, и полезным своему отечеству этому доктору было уже никогда не суждено. В сталинские расстрельные списки его имя внесли, мотивировав это тем, что он хочет организовать побег, хотя даже технически Дмитрий Дмитриевич не мог бы бежать. Разве что ползти. Его парализовало еще в 1937-м в ходе 18-часовых допросов, после издевательств и пыток чекистов. Дипломат Сергей Алексеевич Бессонов — ещё одна жертва Третьего московского процесса. Ещё один «злостный троцкист». Потрясающий оратор, который одно время был ректором Уральского университета, советник полномочного представительства СССР в Германии. Вплоть до того самого 1937 года, когда его репрессировали, но, приняв во внимание заслуги, решили дать 15 лет с конфискацией. Тогда «повезло». А в сентябре 1941-го – нет. 6 сентября 1941 года Берия передал подробные списки арестантов Орловской тюрьмы товарищу Сталину. В сопроводительном письме было указано, что каждый из этих доведённых до паралича, опустошения или полубезумного состояния пожилых людей, ведёт активную антисоветскую агитацию и является представителем «наиболее озлобленной части осуждённых». Сталин думал недолго В тот же день расстрельные списки были утверждены постановлением № ГКО-634сс. Согласно документу в отношении всех лиц, указанных в заботливо составленных администрацией Орловского «централа» списках, была санкционирована смертная казнь. «Оправдать. И расстрелять» Пожалуй, самой трагичной выглядит судьба заключённого, которого звали Борис Ворович. Дело Воровича было пересмотрено в мае 1941 года. Обвиняемого в антисоветской деятельности оправдали, что было своего рода нонсенсом. Однако выпускать заключённого на волю администрация Орловского централа не спешила. И включила его в списки тех самых номинальных «антисоветчиков-пропагандистов», готовивших побег. Но над вопросом «Зачем готовить побег тому, кто согласно постановлению суда должен был давно оказаться на воле?» никто, конечно же, размышлять не стал. Час «Х» Город Орёл всё упорнее и настойчивее бомбила немецкая авиация. Для ликвидации опасных для отечества в условиях немецкой оккупации стариков и старух в Орёл прибыла «оперативная группа» из центрального аппарата НКВД СССР. Ни один из конвоиров Орловского централа не был привлечён к транспортировке расстрелянных в Медведковский лес. Процесс казни происходил так. За осуждёнными, которые сидели вместе с теми, кто подлежал эвакуации, приходили конвоиры: — Спиридонова, на выход! — С вещами? — Без вещей! А дальше по списку — Яковлева, Плетнёв, Каменева, Раковский… Всего 157 человек. Когда человека уводили в специальную комнату, где в его рот вставлялся матерчатый кляп, в кабинете, где обосновался прокурорский работник и глава областного УНКВД К.Ф. Фирсанов, «кипела работа». Предстояло не допустить подмены заключённых. Личные дела с фотографиями сличались с лицами обезумевших от ужаса стариков и старух, всех этих вчерашних партийных бонз и «интеллигентишек», которых Иосиф Виссарионович продолжал бояться даже в тот момент, когда они уже состарились и даже не думали о том, чтобы сопротивляться несправедливому приговору или судьбе. А где-то в Медведковском лесу специальная группа… выкапывала деревья с корнями, чтобы не просто закопать расстрелянных, а сбросить их в ямы, над которыми аккуратно установить деревья-надгробия. Тем временем, Фирсанов отчаянно пытался уловить сходство между фотографиями и безумными лицами с кляпами во рту. Но иногда даже ему, матёрому чекисту, уловить это сходство было практически невозможно. И тогда он, прислушиваясь, не летит ли немецкий «самолёт-избавитель» к этим «контрикам», поспешно захлопывал дела вчерашних храбрых эсерок и замечательных учёных, низведённых в НКВД до положения сущего скота. И говорил: — Увести. Следующий! А на месте расстрела их ждали члены «оперативной группы из центрального» аппарата с заряженными наганами наизготовку. И почему-то хочется верить, что Илья Майоров, чуть ли не каждый день писавший письма с требованием дать ему знать, что сталось с его женой Марией Спиридоновой, в последний момент, уже стоя у места расстрела под символичным названием «Чёртов ров», всё же узнал её. Но это была бы история для киноромана. Эдакой трагедии минувшего века, за которую так никто толком и не покаялся. Вот бы занять в одной из ролей Дмитрия Певцова, недавно назвавшим Сталина одним из величайших людей в истории России. Он как раз в том самом возрасте, что Илья Майоров, самоотверженно служивший партии и народу. Получилось бы неплохо. В камерах, где ещё не остыли шконки «повторно приговорённых» и увезённых в Медведковский лес, вовсю орудовали штатные конвоиры Орловского централа, суетливо выносившие их нехитрые пожитки. И в жилах оставшихся, тех, кого уже на следующий день в вагонах для перевозки скота увезут в эвакуацию, стыла кровь. Ведь так делали только с вещами тех, кому они больше не были нужны. Сегодня на месте расстрела зарастает травой мемориал. К нему возлагали цветы в конце 80-х, когда реабилитировали большую часть «врагов народа». Полная реабилитация каждого «орловского узника», погибшего в результате внесудебной расправы Сталина, состоялась в 1990 году. Эксгумацией жертв и перезахоронением советских граждан, павших жертвами сталинского террора, заниматься никто не стал. И в самом деле — не портить же Медведковский лес вырубкой понапрасну? Не поднимать же повторно деревья, под которыми лежат тела? Тем более, товарищ Сталин у большинства россиян опять «великий до невозможности». Такая история.
