Какое сбылось страшное пророчество Павла I

Он вошел в историю как «русский Дон Кихот», поклонник рыцарства, прусских порядков и политики своего отца. Страсти, которым Павел I не мог противостоять, шаг за шагом привели его к трагическому концу. Родительская любовь была незнакома Павлу I. Тем не менее, он боготворил отца, который был к нему совершенно равнодушен. Только однажды Петр высказал свои отеческие чувства – он посетил уроки Павла, во время которых громко сказал учителям «Я вижу, этот плутишка знает предметы лучше вас». И присвоил ему чин гвардии капрала. Когда в стране грянул переворот 1762 года, завершившийся смертью императора, Павел был поражен. Его любимого отца, признания которого он так хотел добиться, погубили любовники матери. Кроме того, молодому человеку пояснили, что в случае смерти Петра, трон переходил к нему на законных основаниях. Теперь же во главе страны встала Екатерина II, а ведь она должна была стать советчиком и регентом при молодом наследнике. Получается, она украла у него трон! Павлу было всего семь лет. Убийство отца стало для него показательным примером, который воспитал в нем подозрительность. Его биографы отмечают, что к своей властолюбивой матери он отныне испытывал лишь безотчетный страх. Не доверял он впоследствии и своему сыну Александру. Как оказалось, не зря. Рыцарство Жизнь молодого Павла протекала без друзей и родительской любви. На фоне его одиночества у него развилась фантазия, он жил ее образами. Историки отмечают, что в детстве он увлекался романами о благородных и отважных рыцарях, зачитывал до дыр Сервантеса. Сплав постоянного страха за жизнь и рыцарства определил характер императора Павла I. В историю он вошел как «русский Гамлет» или «русский Дон Кихот». У него были высоко развиты понятия о чести, долге, достоинстве и великодушии, до предела обострено чувство справедливости. Наполеон так и назвал Павла – «русский Дон Кихот»! Средневековое рыцарское сознание Павла, которое он, подобно сервантоскому идальго, сформировал на рыцарских романах, не соответствовало тому времени, в котором он жил. Герцен высказался проще: «Павел I являл собой отвратительное и смехотворное зрелище коронованного Дон Кихота». Вильгемина Гессен-Дармштадтская В одном из бесед со своим воспитателем Семеном Порошиным, в разговоре о супружестве, молодой Павел вымолвил: «Как я женюсь, то жену свою очень любить стану и ревнив буду. Рог мне иметь крайне не хочется». Первую свою жену Павел действительно обожал, но измены близкого человека избежать не удалось. Супругой Павла стала принцесса Вильгемина Гессен-Дармштадская, по крещению – Наталья Алексеевна. Вильгемина и ее родственники вытянули счастливый билет – их семья относилась к обедневшим аристократам, у дочерей даже не было приданного. Сам Павел влюбился в Вильгемину с первого взгляда. В своем дневнике он записал: «Мой выбор почти уже остановился на принцессе Вильгемине, которая мне больше всех нравится, и всю ночь я видел ее во сне». Екатерина была довольна решением сына. Знали бы они, чем все кончится. Наталья Алексеевна была красивой и действенной натурой. Нелюдимый и замкнутый Павел ожил рядом с ней. Он женился по любви, чего нельзя было сказать о Наталье, у которой просто не было выбора. Павел был некрасив – нос пуговкой, черты лица неправильные, низкий рост. Современник Павла Александр Тургенев писал: «Ни описать, ни изобразить уродливости Павла невозможно!» В условиях своего положения, Наталья Алексеевна вскоре нашла себе фаворита – дамского угодника графа Андрея Разумовского, который еще незамужней сопровождал ее из Дармштадта. Сохранилась их любовная переписка. После нежданной скоропостижной кончины Натальи в результате родов, Екатерина II продемонстрировала Павлу свидетельства измены его жены. Прочитав письма, Павел, столь искренне любивший супругу, узнал, что Наталья предпочла ему Разумовского «до последнего дня своей жизни не переставала посылать своему другу нежные записки и цветы». На похороны жены Павел не пришел. Современники отмечали, что именно с этого момента Павел «пришел в то состояние душевного расстройства, которое сопутствовало ему всю жизнь». Из нежного и отзывчивого юноши он превратился в психопата с крайне неуравновешенным характером. Экзерцирмейстерство Любимым занятием Павла, которое он унаследовал от отца, было военное дело, особенно выделяют его неудержимую страсть к экзерцирмейстерству – мелочам военной службы. Следуя року Петра III, своей страстью Павел определил свою печальную судьбу. В войне молодой цесаревич любил эстетическую сторону – красивую стройность формы, безупречное исполнение парадов и военных смотров. Подобные «мужские зрелища» он устраивал ежедневно. С офицеров строго взыскивали, если их солдаты при прохождении перед государем плохо держали строй, маршировали «не в ногу». Обучение военному делу превратилось в обучение ради церемониала. Следуя своей мании, Павел полностью изменил обмундирование солдат, во многом скопировав с прусского костюма: короткие панталоны, чулки и башмаки, косы, пудра. Суворов, который предпочел жить в деревне, нежели влезать в прусский мундир писал: «Нет вшивее пруссаков: в шильтгаузе и возле будки без заразы не пройдешь, а головной их убор вонью своею вам подарит обморок. Мы от гадости были чисты, а она первая докука ныне солдат. Штиблеты — гной ногам». Прусский порядок Прусские порядки в точности отвечали педантичности Павла. Один из исследователей того времени пишет: «В Пруссии все шло как бы по волшебству: с математической точностью король из своего Сан-Суси командовал и государством, и армией, и все второстепенные исполнители были не более как лица придаточные». Подобно Петру III, Павел стал ярым поклонником Фридриха II, и считал русские порядки ненормальными, а все «из-за женщины на троне»: «мы вели свои дела путем своеобразным, не только не следуя за общим потоком подражательности пруссакам, но даже с пренебрежением смотрели на обезьянство всей Европы». Главной внутриполитической неудачей Павла стало стремление к полной централизации в управлении войсками, что нарушило давние традиции русской армии и отрицательно показало себя во время военных действий. Система централизованного подчинения в Гатчинских войсках не сработала на всю страну. Уничтожение дежурств, которые представляли собой штаб при старших начальниках, канцелярий – все эти нововведения были продиктованы стремлением подозрительного Павла никому не давать никаких прав. Они нарушали связь начальствующих лиц всех степеней с войсками, препятствовали работе штаба и в конечном результате привели к полному расстройству управления войсками даже в обычное мирное время. Гатчина Гатчинский дворец, который Павлу подарила его мать, в своих попытках отдалить законного тридцатилетнего наследника от двора, стал настоящей отрадой Павла I. По иронии судьбы, или по замыслу Екатерины, домом Павла стал бывший дворец графа Орлова, которому предписывают убийство Петра III и даже отцовство наследника. Цесаревич создал там собственное государство, основанное на его фантазиях о рыцарстве, перемешанных с любовью к прусским порядкам. Сегодня по Гатчине, ее архитектуре, убранству можно реконструировать характер Павла I – это было полностью его детище, его Версаль, который он готовил как свою будущую императорскую резиденцию. Здесь он и создал гатчинские войска как молчаливый протест против военной системы при царствовании Екатерины. «Потешные отряды» Павла состояли в основном из пруссаков, русские шли туда неохотно – низкое жалование, неудобный мундир, продолжительные и томительные учения, тяжелая караульная служба способствовали тому, что в Гатчине служили только в случае крайней необходимости выходцы из обедневшего дворянства. Гатчина была особым замкнутым миром, противовесом Петербургу, где наследника презирали и считали юродьевым. При закрытом павловском дворе рождались новые государственные преобразования Российском империи, которые начал Павел I, а продолжил его сын Александр. Михайловский замок В ноябре 1796 года мечта Павла наконец-то сбылась, после смерти матери он получил корону, несмотря на все попытки Екатерины отстранить сына от престола. Павел решил привести в жизнь свой старый замысел – построить собственную резиденцию в Петербурге, на месте, где он когда-то появился на свет, в Летнем дворце Елизаветы Петровны, который был впоследствии разрушен. В разговоре с камер-фрейлиной Протасовой Павел произнес: «На этом месте я родился, здесь хочу и умереть». В Михайловском замке отразилось все увлечение Павла средневековым рыцарством. Само название – замок, а не дворец, а также посвящение новой резиденции архангелу Михаилу, предводителю небесного воинства – все это было отсылкой к рыцарской культуре. Современные архитекторы видят в замке символику мальтийского ордена – неудивительно, ведь в 1798 году Павел стал Великим гроссмейтером, а многие его офицеры мальтийскими кавалерами. Михайловский замок подобен знаменитому Нойншванштайну Людвига Баварского, который был так увлечен средневековой сказкой, что построил себе в Альпах настоящий дворец из легенд, в котором он, как и Павел в Михайловском, стал жертвой политического переворота.