Неизвестная история. Военные трофеи компенсировали СССР меньше 8% потерь

Какие репарации Советский Союз получил после Второй мировой войны, с кем ими делился и почему сегодня Польша считает, что ей надо доплатить еще? «Собеседник» разбирался в этих вопросах вместе с кандидатом исторических наук, старшим научным сотрудником Центра по изучению войн и геополитики Института всеобщей истории РАН Дмитрием Суржиком: Дмитрий Суржик Как считали потери — В ноябре 1942-го в СССР была образована Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба (ЧГК). За время войны эта комиссия рассмотрела 4 млрд актов об ущербе, причиненном советскому народу. Было установлено, что один только прямой ущерб (уничтоженное имущество) составил 679 млрд рублей, или 128 млрд $ в ценах 1941-го. Это означало, что страна потеряла треть своего национального богатства. Для сравнения: потери Франции выражались в 30 млрд $, Голландии — в 10 млрд, Греции — в 3 млрд $. Но в итоге СССР снизил размер своих репараций более чем в десять раз. И, в общем-то, пошел на это сознательно. Так, будущий замнаркома иностранных дел Иван Майский в телеграмме Молотову еще в 1943-м писал, что ущерб, который причинила Германия, настолько велик, что мы его никогда не сможем взять, поэтому надо остановиться на какой-то более-менее приближенной к репарационным возможностям Германии цифре — 10 млрд $. Но и того СССР не получил полностью. Кому сколько — Вопрос о репарациях стал ключевым на Ялтинской (февраль 1945 г.) и Потсдамской (июль 1945 г.) конференциях глав союзных держав. Там было решено: в войне пострадали 17 стран Объединенных наций, им следовало получить 20 млрд $ возмещения ущерба. В том числе СССР — 10 млрд $, из которых 1 млрд $ полагался Польше. Плюс СССР должен был получить в течение пяти послевоенных лет 15% промышленного капитального оборудования из западных зон Германии в обмен на изделия, продукты и другие материалы. И еще 10% этого оборудования — без оплаты и какого-либо возмещения. Замечу в скобках, что поначалу речь шла о том, чтобы СССР мог получать репарации со всей территории Германии, а не только из разрушенной Восточной зоны. Но после Потсдамской конференции, с августа 1945-го, союзники стали ставить нам палки в колеса, вплоть до того, что закрывали блокпосты с нашими репарационными авуарами. По решениям этих конференций репарации также устанавливались в отношении союзников Германии — Италии, Финляндии, Венгрии, Румынии, Болгарии. Но учитывая, что некоторые страны вышли из фашистского блока, СССР выдвинул такие принципы подхода: ответственность за развязывание и ведение войны; частичное возмещение ущерба (чтобы репарации не подрывали мирную экономику побежденных стран, в том числе Германии); выплат в счет репараций натурой — поставками текущей промышленной продукции, заграничными активами и вывозом демонтированных военно-промышленных предприятий. К слову, СССР так дифференцированно и подходил к взятию репараций. Что касается военно-промышленного комплекса или технологий, все это демонтировалось и вывозилось. Если речь шла о гражданских заводах, создавались советские акционерные общества (САО), где Союз получал контрольные пакеты акций, и часть прибыли каждого такого САО отправлялась в СССР. Все это — и прибыль от САО (в 1965-м переданные восточно-германским властям), и стоимость перемещенных в СССР станков, машин и агрегатов, теперь относят к репарациям, хотя эти виды компенсации были записаны отдельной строкой. А после 1990-х одним из видов репараций стали считать и труд военнопленных — мотивируя тем, что они построили здесь какие-то здания, а сооружения имеют материальную ценность, которую можно перевести в денежный эквивалент. Кстати, это миф, что Советская Военная Администрация в Германии (СВАГ) действовала в Восточной Германии по принципу пылесоса. К примеру, в стране оставались не имевшие к военным разработкам конструкторские бюро. К тому же СССР создал в своей зоне оккупации еще 200 ОКБ, на которых было занято около 8 тысяч немецких специалистов и 11 тысяч рабочих, а так же около 50 экспериментальных цехов и лабораторий. В итоге их работы в СССР было направлено свыше 3 тысяч законченных научно-технических работ, опытных образцов, двигателей, приборов, металлорежущих станков, электромашин и так далее. (фото из книги К. И. Коваля «Последний свидетель. "Германская карта" в холодной войне») Трудные подсчеты — Но так или иначе, а с немцев мы получили в общей сложности порядка 6,8 млрд $. Западная зона нам тоже сильно недоплатила. К тому же в 1948 году СССР сам сократил странам-сателлитам Германии оставшиеся репарационные долги. Так, Финляндия в итоге выплатила 226,5 млн $. Венгрия из 200 млн $ — только 10,5 млн $, потом долг был прощен. У Италии взяли «натурой» — линкор «Джулио Чезаре» (тот самый печально известный линкор «Новороссийск», который в 1955-м взорвался на севастопольском рейде, в результате чего погибло около тысячи человек). Как сказали бы сейчас, это был токсичный актив: корабль большой, но приспособленный под свои калибры снарядов (в СССР даже пришлось строить специальный завод по выпуску именно таких снарядов). Кроме того, в Союзе уже начиналась ракетная эпоха, и на корабль начали ставить новые системы управления огнем, ракетное вооружение. Он стал тяжелее на 10 тонн, что для линкора была не очень большая проблема, но стоять на воде он стал все же менее твердо... В общем, намучились мы с ним. Польский вопрос — А почему мы должны были отдавать из своих репараций 1 млрд $ Польше? — Польша нам была важна по геополитическим соображениям. Дважды Германия шла на нас войной именно через нее. Поэтому важно было создать на этой территории некий дружественный нам режим. Там шла тогда тяжелая борьба между просоветскими силами и польским правительством в эмиграции. И для того, чтобы склонить поляков на свою сторону, мы делали такие жесты доброй воли. Кстати, Польше мы выплатили ее 1 млрд $ полностью. И когда в 1954-м СССР прекратил взимание с ГДР репараций в отношении польской доли, ей было уже все выплачено. — Почему тогда сейчас поляки говорят, что что-то недополучили? Тем более, что им ведь и Силезия была возвращена, утраченная страной еще после Первой мировой войны... — Теперь они считают, что этого миллиарда им мало, что мы недооценили их ущерб. Ну, и потому, что они вычеркивают из своей истории Польскую народную республику. И то, что получала ПНР, идет как бы мимо: была вторая Речь Посполитая, сейчас — третья... Золотой лендлиз — Некоторые историки утверждают: не будь американского ленд-лиза, СССР вообще не смог бы воевать... — Глупости! Товары по ленд-лизу (включая галеты, тушенку и яичный порошок) составляли 5–7% продовольствия, произведенного в СССР. И рассчитан он был только на армейские поставки. Плюс мы за него еще и расплачивались. А техника и оружие по ленд-лизу давались нам в аренду: был заключен кредитный договор, правительство США зарезервировало определенную сумму, из которой оплачивало частным предприятиям производство различных военных товаров. СССР должен был платить за их аренду. Если же техника была уничтожена во время боевых действий, платеж прекращался. Если она оставалась в Союзе, за нее надо было заплатить остаточную стоимость. Часть техники СССР оставил у себя. А часть вернул. Но Америке она была не нужна. Они ее погрузили на баржи, и на глазах русских, недалеко от Архангельска, затопили. — Английские продовольственные конвои тоже были не бескорыстной помощью союзников? — Конечно. Мы за все платили. Причем расчеты производились долларами или золотом — по курсу. Это долгие годы был наш долг Лондонскому клубу. И его Россия погасила лишь недавно. — Получается, в войне — союзники, а помощь — за деньги? — Да, в этих вопросах они вели себя как нейтралы. Да и в тех, что касались технологий, примерно так же. Взять тот же пенициллин. Его открыли англичане в 1924-м. А знаете, как он появился в СССР? В 1942-м его сама синтезировала Зинаида Виссарионовна Ермольева — чтобы оказывать первую помощь бойцам. И полетела в Сталинград. Шедший следом самолет с лекарствами сбили. Тогда она сама себя заражает и снова создает препарат. Там как раз была вспышка холеры среди немецких войск. Благодаря Ермольевой удалось ее остановить и наши войска не пострадали. Пенициллин англичане нам не посылали. Уже после того, как Ермольева запатентовала свой препарат (под названием крустозин), приехал британский биохимик, проверил формулу и сказал, что Советы тут не оригинальны: «Вы открыли то, что мы и так знали». Или вот еще пример. В Канаде (тогда доминион Британии) в 1942–1943 гг. в частной компании была открыта очень мощная взрывчатка — RDX. Наши попросили продать патент. Британское правительство отказалось, ссылаясь на то, что это корпоративная тайна. И в самые тяжелые годы войны СССР так и не получил взрывчатки, которая была в 10 раз сильнее любой известной тогда. В то же время англичане и американцы спокойно ею пользовались. Вот такими были тонкости наших взаимоотношений с союзниками. Кстати, из своих зон оккупации они в первую очередь вывозили именно патенты. — Имеют ли под собой серьезную почву тезисы о том, что все наши прорывные технологии имеют немецкую родословную? — Можно ведь и обезьяне дать атомную бомбу, но она никогда ее не повторит. Те технологии, которые нам удалось заполучить, легли на благодатную почву. Например, если бы не было в 1920-е так называемой группы изучения реактивного движения (ГИРД), откуда вырос Сергей Королев и прочие наши ракетчики, никакие разработки Дорнбергера нам бы не помогли. Это было два параллельных пути. У нас — жидкостное топливо, у немцев — твердотопливная ракета. То есть у нас опасность при старте, у них — уже во время взлета. В итоге мы пошли своим путем. Далее, по атомному оружию. Немцы очень сильно заморочились с тяжелой водой. Вплоть до того, что в самом конце войны мощнейшая группировка (до 500 тысяч человек) находилась в Норвегии — и это в то время, когда советские войска рвались к Берлину. А зачем они там находились? Там было предприятие по производству тяжелой воды «Норск-гидро», и Гитлер надеялся получить там атомное оружие сверхразрушительной силы — «чудо-оружие», или, как говорят сейчас, «абсолютный козырь». На этом предприятии англичане провели несколько диверсий. В результате немцам так и не удалось выйти на промышленный объем тяжелой воды. Но эта технология все равно была более отсталой, чем то, что у нас сделали Иоффе и Курчатов. Здесь мы были на шаг впереди. цифры Потери СССР за время войны около 26,6 млн чел погибли на фронтах, в фашистском плену, умерли от голода и болезней; разрушено 1710 городов, около 70 тысяч сел и деревень; разрушено около 32 тысяч промышленных предприятий, разорено 98 тысяч колхозов, 1876 совхозов и 2890 машинно-тракторных станций. СССР изъял из Германии и других стран 400 тысяч вагонов материальных ценностей; 447,7 тысяч тонн черных и цветных металлов; 174,1 тысяч тонн драгоценных металлов; 2 млн голов скота. из первых уст Последний свидетель Константин Иванович Коваль в 1945–1950 гг. работал в Берлине на посту первого зама Главноначальствующего Советской Военной Администрации в Германии (СВАГ) по экономическим вопросам. Это он ведал всеми репарациями. С мая по август 1945-го Коваль работал с Максимом Захаровичем Сабуровым, но после Потсдамской конфреренции Сабуров был отправлен на другую работу, и замом Главноначальствующего СВАГ (маршала Жукова, позже маршала Соколовского, а последним главой СВАГ был генерал армии Чуйков) стал Коваль. Он был главой советской части Экономического директората Контрольного Совета (Верховной союзнической власти в Германии). В этой должности работал до 1950-го. И вот парадокс: человек, который полностью отвечал за демонтаж военных предприятий Восточной Германии, за те репарации, что получил СССР после войны, не удостоен даже строчки в Википедии. Попробуйте набрать в поисковике «Константин Коваль». Не найдете его имени и в разделах «СВАГ», «Контрольный Совет»... Константин Коваль в разные годы жизни. Фото с суперобложки книги «Последний свидетель. "Германская карта" в холодной войне» В апреле 1945-го Коваль, тогда замнаркома тяжелого машиностроения, был назначен в заместителем уполномоченного Государственного комитета обороны (ГКО) на территории Германии, оккупированной советскими войсками. В Берлин он прилетел как раз во время его штурма, присутствовал при подписании акта о капитуляции, смог раздобыть строго конфиденциальный личный доклад Гитлеру министра вооружений и военного производства Германии Альберта Шпеера о военно-промышленном производстве Третьего рейха в 1940–1944 годах. Благодаря этому докладу в СССР впервые оценили, насколько мощной была военная промышленность поверженного врага. фото из книги «Последний свидетель. "Германская карта" в холодной войне» С Ковалем мне довелось встретиться в январе 1998-го. Незадолго до того, летом 1997-го, была издана книга его воспоминаний о тех временах. Она так и называлась — «Последний свидетель. "Германская карта" в холодной войне». С тех пор книга не переиздавалась, хотя там приведены не только воспоминания автора, непосредственного участника, но и множество документов о работе как Контрольного Совета, так и СВАГа. После работы в Берлине Коваль вернулся в министерство тяжелого машиностроения, затем работал первым замминистра внешней торговли, создал Комитет по внешнеэкономическим связям и стал его первым главой... Ехала я к нему долго — отставной министр жил тогда за городом, в небольшом и очень скромном деревенском домике в Подмосковье. Мы проговорили больше двух часов. Из этой беседы хотелось бы сейчас упомянуть два эпизода. Первый касается популярной в те годы версии, что СССР не смог надлежащим образом воспользоваться полученным оборудованием с заводов и фабрик Германии. — Как только какой-то завод намечался к демонтажу, — рассказал Константин Иванович, — мы немедленно истребовали толкового человека от профильного министерства или завода. И если из СССР приезжал человек деловой, он по-хозяйски смотрел: что надо взять, как это отправить, чтобы не повредилось при транспортировке, и что потом делать с тем оборудованием. Если приезжал специалист просто с целью посмотреть Германию или побарахолить, то сбои, конечно, были. Кстати, потом я в СССР ездил смотреть, как используют вывезенное оборудование. Обнаружил поразительные вещи. Так, в Иркутск мы отправили завод искусственного жидкого топлива. Вы себе не представляете, что это были за объекты: заводы по 7 км длинной! Колоссальные мощности. Немцы делали бензин из бурого угля, а мы — из нефти, что для нас было дешевле, к тому же бурого угля у нас нет. Но нам сказали: давайте один завод отправим в Иркутск, будем Сибирь обеспечивать бензином. Завод настолько громадный, требовал высококвалифицированных людей для демонтажа... А что в итоге получилось — завод они вводили в строй много лет, много оборудования сгноили... И не пошло. Там были люди, не знающие дела. Были и комичные случаи. Приезжают ко мне грузины — с помпой: сам зампредсовмина республики... И говорят: нам нужен завод удобрений. У меня было 150 машин (каждому, кто приезжал, я давал автомобиль), я им говорю: «Поезжайте, смотрите, что вам надо». Они быстро вернулись, говорят: «Завод очень большой, между горами не получится его поставить. Нельзя ли его пополам порезать?» После того, как они закончили столь «деловой» разговор, один и говорит: «Вы нам дали плохую машину. Нельзя ли получше?» Я попросил начштаба дать им другое авто. Из гитлеровского гаража была подогнана им канареечная машина человек на восемь, и вот на ней они и поехали... Не было их три недели. Мы уже начали волноваться: мы же за всех приезжающих отвечаем... А они, оказывается, вот что умудрились сделать. Тогда русских везде пускали, так они поездили по всей Германии, заехали во Францию... Вернулись, и опять спрашивают: «Ну как, можно ползавода-то взять?» Впрочем, таких случаев были единицы. Я потом с главой Госплана обсуждал, насколько серьезно репарации помогли восстановлению страны. Серьезно помогли, поверьте. Еще Коваль рассказал, как перед объединением Германии в 1990-м, когда у нашей страны было множество неподъемных иностранных кредитов, он подготовил документы, доказывающие, сколько СССР недополучил репараций из западной зоны. Получалось, что должны нам больше, чем мы на тот момент имели долгов. Коваль думал, что перед подписанием акта об объединении Германии Михаил Горбачев или глава МИД Эдуард Шеварднадзе сочтут уместным урегулировать этот вопрос. Но загремел в больницу: ему предстояла операция. Представители МИД пришли к нему в палату и сказали: раз вы сами не можете, мы представим эти документы. А дальше — тишина. Коваль сказал, что окольными путями ему передали следующее: мол, лишь только Шеварднадзе заикнулся о недополученных репарациях, американцы сказали, что уйдут с переговоров. И ситуацию решили не обострять. ...Несколько лет назад я делала интервью с Михаилом Горбачевым, и спросила его, помнит ли он о таком эпизоде? Он ответил: знаете, сколько мифов люди распускают про себя? Не думаю, что Константин Коваль относился к таким. Так или иначе, но это точно был последний шанс России получить недополученное за разграбленную нацистами страну. * * * Материал вышел в издании «Собеседник» №36-2019 под заголовком «Скромные репарации».