СССР погубили советские методы
Не стало профессора Людмилы Вербицкой – президента и многолетнего ректора Петербургского университета, недавнего президента РАО и одной из тех немногих, чьи приятельские отношения с Владимиром Путиным и авторитет, чтимый президентом России, не были ни секретом, ни домыслом. В нынешней российской жизни, где преемственность социальных статусов с прежними эпохами скорее исключение, чем правило, Людмила Вербицкая принадлежала к небольшой когорте видных государственных людей, кто дошел до степеней известных вслед за родителем. Ее отец, Алексей Бубнов, занимал сопоставимые начальственные посты, продвигаясь в ленинградском руководстве 30-40-х. Бубнов, как и свекор Людмилы Вербицкой, другой ленинградский выдвиженец, Александр Вербицкий был в 1950 г. расстрелян по «ленинградскому делу», жены побывали в лагере, дети – в спецдетдоме для ч. с. в. н. Людмила Алексеевна оставалась одной из редких публичных фигур, кто мог авторитетно заявить: «Я помню, как это было». Разумеется, напрасно и неправильно было бы ожидать от таких людей, как Людмила Вербицкая или Евгений Примаков (чей отец и дядя погибли в 1938 году), исчерпывающей критики советской революционной системы. Однако пока такие люди были живы, уважаемы, любимы, затруднительно было вообразить, чтобы на официальность претендовали не только дежурные уже спекуляции о не подлежащей сомнению «нашей истории», но и циничные бредни о правильном сталинском искоренении врагов народа, в нынешней советско-мещанской трактовке – «власовцев и коррупционеров». Видит Бог, отец Ольги Аросевой зря связался с большевиками, но «планы укреплений с советской стороны» не продавал и уж полпредскую кассу точно не растрачивал. А уж «ленинградское дело» – кость в визгливой глотке сегодняшних сталинистов: выходит, что врагами оказались и руководители, удержавшие в войну важнейшие участки тыла. Трудно разом ссылаться и на Сталина, и на блокадную самоотверженность Алексея Кузнецова, Сталиным убитого. Приходится пускать вонючие шепотки о том, что «Кузнецов всю РСФСР обложил данью». Для людей, растленных постсоветской связью власти и денег, сойдет. Как ни странно, во многих сегодняшних красных головах не укладывается, что люди могут убивать друг друга не за деньги, а за идею или хотя бы за власть, понимаемую не потребительски. Теперь, возможно, тяжелый бред о бесконечной сталинской «борьбе с коррупцией и власовщиной» выйдет на новый уровень бесстыдства. В России очень мало весомых людей, подобных Людмиле Вербицкой, перед кем допускать такое было бы неловко. Значит, мы еще сильнее отдалимся от понимания советской эпохи, глубже увязнув в самоубийственном представлении о России как о разгромленном и грехопадшем Советском Союзе. Мы не заметили, как самым ходовым объяснением гибели СССР стала версия о том, что не всех, кого следовало, убили: побольше надо было! И торжество этой версии становится сегодня одной из главных угроз безопасности и будущему России. Бывают идеи, наказание за кои следует и без их воплощения: иные мысли разрушительны сами по себе. Прочие красные версии о причинах краха весьма похожи на догадки изобретателей вечного двигателя, из-за чего же их прибор не фурычит. Все зло, допустим оттого, что в школах перестали преподавать введенную Сталиным логику. Или враги социализма не дали создать автоматизированную систему управления народным хозяйством, а с нею СССР был бы несокрушим. Или «красный проект» погиб от косыгинской реформы (версия, популярная среди людей, устроившихся в развитых капстранах). И вообще «ГКЧП должен был первым делом запретить хозрасчет». Особые надежды возлагаются на проповедь, согласно коей «СССР погубило мещанство» (хотя среди сегодняшних корчагинцев полно ценителей вискарика и водителей весьма чероких джипов). Думается, при всей сложности процессов, за несколько лет разрушивших советское государство и советский уклад, найдется краткое обобщающее объяснение тех тенденций и событий. Только оно отнюдь не устроит любителей массовых казней, верующих в Госплан с суперкомпьютером и уверенных, будто в Китае ста цветами расцветает советский социализм. Так вот. Чтобы выжить, Советский Союз должен был перестать быть Советским Союзом. И чем раньше, тем лучше. И ничего страшного бы от такой «контрреволюции» не произошло. Все, что в СССР доставляло радость людям, хорошо работало, представляло ценность, вовсе не было чисто советским. Ценности эти были русскими, других народов России, либо общемировыми. Отнюдь не советская власть изобрела электрический свет, восьмичасовой рабочий день, патриотические песни, государственный сектор экономики, медицинские достижения ХХ века, хорошее кино, пенсионное обеспечение. И уж тем более не она придумала бессребреничество, любовь к ближнему и смягчение нравов, до поры идущее об руку с просвещением и ростом производительных сил. Сомнительны уверения, будто лишь благодаря красной магии русская цивилизация достигла «высшей точки своего развития» и просто выжила. К концу ХХ века все человечество достигло высшей точки пройденного развития. Даже папуасы получили от австралийских сахибов государственность с университетом и международным аэропортом. А Россия к революции была могучей страной – как-никак, перворазрядная держава, крупнейший белый народ, переживавший демографический взрыв, десятая часть человечества. Режь – не хочу. Развеивай по ветру – еще останется. Европейский мир начала ХХ века был беден, жесток и малограмотен. Накануне первой мировой в России, Франции и Германии число учащихся, получавших полное среднее и высшее образование, исчислялось одинаковыми порядками – стотысячные армии гимназистов и лицеистов, десятки тысяч студентов – и впоследствии возрастало синхронно. По сегодня наши кинематографисты умудряются, показывая Запад, изображать променирующих господ в цилиндрах, а по русским улицам бредут мужики в картузах и бабы с ведрами. Тогда как в реальности, в любой столице начала ХХ века за пределами фешенебельных и деловых кварталов основу толпы составляли мужики в картузах и серых рубахах. Уже к середине 50-х, несмотря на кризис и войну, весь европейский мир изменился в корне, а СССР только начал выкарабкиваться из сорокалетней военно-революционной нищеты. И в итоге остался весьма бедной страной. СССР погубили скудость, глупость и демографическое ослабление русского народа. Впрочем, последние два фактора – тоже скудость, вызванная скудостью же и государственной дурью. Все, что было чисто советскими практиками, в конечном счете сработало против СССР. Советский антирусский интернационал-федерализм, давший пунктирную линию для разрыва страны. Подмена государственной вертикали партийной с непроясненностью вопроса о передаче и распределении власти. Истребление старых кадров, культурного слоя и собственников. Уничтожение частной собственности и криминализация предпринимательства. Жилищная политика, сократившая численность русского народа не меньше войн. Различные виды социальных потолков и социальных дефолтов, нацеленных на то, чтобы в СССР никто не зажил «слишком жирно». (Многие заочные поклонники советского социализма не ведают, как в СССР можно было «потерять квартиру», не помнят, что цены на автомобили для «автолюбителей» быстро стали конфискационными). Равенства в СССР не получилось, но маргиналами были все. Показательно, что с новым 1992 годом бывших советских людей вместо вождя поздравил юморист Михаил Задорнов. Аристократия и «старые деньги» серьезным странам нужны не для порки трудящихся на конюшне и полусветской хроники, а ради различных деликатных социально-политических функций. И там, где нет этаких «исполняющих особые обязанности», на их место находятся люди случайные, а то и злонамеренные. Марксистская диктатура взрастила экономическое, историческое, социальное невежество. Мало кто из советских экономистов понимал, как работает современная капиталистическая экономика: в начале 90-х аспиранты пересказывали потерявшимся профессорам иностранные книжки. При этом аксакалы народного хозяйства не знали, что делать с пошедшей в разнос машиной экономики суперплановой. Культуры легального и ответственного богатства не просто не было – вместо нее рвалась на волю антикультура криминального рынка, в лучшем случае – легальных, но шальных и мало куда вложимых доходов: выше кооперативной «трешки» не прыгнешь. В конце концов, нарыв прорвало, и наружу хлынули деляческие дурь и разврат. Но уж судить об этом не сегодняшним коммунистам, одновременно требующим запретить частную собственность и подражать свирепому краснофлажному капитализму КНР. Свобода слова, совести, собраний и союзов отсутствовала – вопреки Конституциям. Легальной политики не было даже в Верховном Совете – настоящие прения шли за закрытыми дверями в Политбюро, в ЦК и у националов. Бездарная пропагандистская дезинформация и закрытость границ превратила заграницу во всесокрущающий соблазн. Страх инициативы и критики («Слово не воробей: поймают – вылетишь!») бил по лучшим начальникам и выводил в дамки худших. Единственной политтехнологией были слухи, распускавшиеся агентурой КГБ и МВД. В итоге советский народ (особенно в русской части) был готов поверить любому шарлатанству. Лояльные порядку начальники, включая военных, не ведали, что делать в экстремальной ситуации, о которой и помыслить воспрещалось. А русские оказались бессильны перед бунтом национальных номенклатур и мелочным предательством. По сей день толком не осознано, что ключевым фактором распада советской федерации стал ползучий переворот КПУ и КГБ УССР. СССР погубили советские методы. В немалой мере – именно то, что так нравится закомплексованным советолюбам: суперцентрализация, натужный эгалитаризм, «дружба народов» (за счет обезэтниченного русского), «бесплатные квартиры» (он же адский «квартирный вопрос»), зашуганная зашоренность. Главной «антисоветчиной» оказались именно советские особости, отравлявшие жизнь в СССР, не оставившие шансов на предотвращение катастрофы и до сих пор мешающие нам понять произошедшее. Большинству советофилов нужен не реальный СССР, а этакая сталинская Швамбрания, управляемая красной магией. К сожалению, главным ее заклинанием становится даже не «отнять и поделить», а «убивать, убивать, убивать!» А людей, лично помнящих ту борьбу «с коррупцией и власовщиной», таких, как Людмила Вербицкая, остается все меньше.
