Дорога от Бури до Буни. Часть I

Праздник, посвящённый памяти святителя Иннокентия, длится два дня: в первый — рыбалка на Амуре и молебен, во второй — посещение храма Серафима Саровского в Хабаровске. Среди присутствующих — представители разных малых народностей и направлений христианства. По замыслу православного миссионера и этнического нанайца Леонида Сунгоркина, это поможет сплотить народ вокруг веры: — Очень важно, что вышли вместе представители малых народностей и русские, важно, что был православный батюшка. <> Эти десять тысяч нанайцев, если их сейчас не включить в российскую действительность, если не собрать их в одну кучу и не договориться, что есть главное стойбище Бури, мы можем потерять этот народ… — Я, как православный, верю в святую Троицу, Иисуса Христа, — рассказывает Сунгоркин. — При этом моя бабушка — шаманка, которая крестилась. И в ней уживались и вера в духов, и камлание, и православная вера, которая при этом исключает другие веры. Христианство на Дальнем Востоке ещё очень молодое — ему всего 150 лет. Из них 70 лет было пропущено. Наш народ несколько раз круто сменил парадигму: мы пришли как азиаты-завоеватели, потом сменилось мировоззрение и религия — и мы осели вдоль Амура, наполнили мифологию образами оседлой жизни. Потом пришло христианство — и снова перемена мировоззрения, потом коммунизм — и все нанайцы стали православными шаманистами-коммунистами. А ещё мы не просто нанайцы — наши предки сюда пришли с Байкала. То есть в нашем этногенезе присутствует байкальская кровь, а с ней и доля буддизма. И мы хотим в этом винегрете сейчас найти, во что же верит современный нанаец? Чтобы представить, что творится в душе нанайца или удэгейца, надо нырнуть в историю на пару тысяч лет. И понять, кем мы были, кем мы стали и кем мы будем. Сородич и шаман Когда люди ещё не отделяли себя от природы, шаман для коренных народов Дальнего Востока стал ретранслятором, врачевателем, предсказателем, проводником, переводчиком, рассказчиком и хранителем мифа о создании мира. Неслучайно на традиционных одеждах шаманов можно найти рисунки, которые рассказывают о творении: хаос в виде воды, две птицы, которые создают из хаоса землю, бог Эндури как главный создатель. Пантеон богов и духов поменьше — каждый отвечает за своё направление, и каждому посвящены мифы и сказки. — Когда мы с моей бабушкой ходили молиться по-нанайски, жертвоприношения делать нанайские, я у неё спрашивал: «Бабушка, а как я буду молиться, я же по-нанайски даже не говорю. Кому мы молимся, покажи!» — вспоминает Леонид Сунгоркин. — Мне очень хотелось увидеть этого нанайского бога. На что мне бабушка сказала: «Леонид, бог — он везде». Это очень нанайское мировоззрение, то есть природа и есть бог. Мы идем, молимся Эндури у дерева нанайского, где нужно молиться, поклоняемся, и я спрашиваю: «А как мы будем обращаться к богу?» Мне тогда было 12, ещё при коммунистах. И она ответила: «Можно и по-русски к нему обратиться, какая разница? Главное — делать это искренне». И мне было этого достаточно. Я понимал, что связь моя с национальной культурой не будет потеряна, даже если я не знаю нанайского языка, я могу молиться по-нанайски, я знаю ритуал, совершал его неоднократно, когда бабушка молилась богу Эндури. Шаманы были в каждой семье и занимались делами именно своего рода. Поэтому каждый представитель малого народа может сказать, что в его роду был шаман. И воспринимался он как существо двойной природы. Он обладал способностью «видеть» в двух мирах: обыденном и сакральном, а также знанием пути — «входа и выхода» во время транса. В сказках часто встречается сюжет, когда во время инициации шамана правая его половина уходит на небо, а левая — в землю, первая считается человеческой, вторая — духом. Шаманы были героями огромного количества волшебных сказок и эпических легенд. Этот герой мог быть и добрым, и злым, помогать людям, преодолевать преграды или нарушать покой. Шаман обязательно должен был передать свое ремесло члену семьи. Его функции были разнообразны: гадание, проводы души в мир мёртвых, общеродовые камлания об удачном промысле. Но чаще всего шамана звали, чтобы вылечить сородича. Вот так о своём лечении в детстве вспоминает нанайка Светлана Ходжер из села Нижняя Манама: — Я в детстве болела, сильно, и у меня была бабушка-шаманка — она лечила людей. Это были 50-е годы, моя бабушка от меня не отходила, она лечила меня только шаманизмом. Потому что если я чем-то заболевала — значит, какие-то злые духи прилетали ко мне, это что-то вроде духовной войны. Бабушка шаманила и изгоняла злых духов: входила в транс, говорила с ними. Человек же не просто так заболевал: злые духи хотели отнять кого-то, и вот шаманы вступали с ними в связь и этим лечили. И в то время у нас особо врачей не было, нас лечили так. Библейский бог Эндури — Нельзя сказать, что я отошла от шаманизма и пришла к христианству, — говорит нивхская художница и мастерица Светлана Ходжер. — Я в шаманизм вообще не вникала. Да, бабушка меня лечила в детстве, но передачу-то мне не сделала. А чтобы быть шаманом — это не так просто. Шамана выбирают только духи, хотя я вижу многие вещи, могу предсказывать. Даже вот эти наводнения на Дальнем Востоке — я их видела в прошлом году во сне. Значит, Бог мне даёт такой знак, и я должна молиться за это. Я пришла в баптистскую церковь несколько лет назад, и меня там очень поддержали. Если бы не Бог, я была бы потерянным человеком. Я потеряла всех своих детей, они умерли, и я была в отчаянии: почему так? А мне сказали: значит, Господь даёт тебе такое испытание. Как у Иова в Библии. Крещение коренных народов Дальнего Востока началось во второй половине XVII века с приходом первых русских исследователей. Тогда в единственном русском поселении Албазино (село в Сковородинском районе Амурской области) был основан первый монастырь. Но православие распространилось лишь в Верхнем Приамурье, где жили эвенки, дауры и нанайцы. Переход в новую веру был добровольным, и даже воеводам полагалось следить, по своей ли воле крестятся аборигены: обращать в православие силой запрещалось даже пленных. Те, кто крестился, включались в новую социальную жизнь: мужчин устраивали на государеву службу, женщин выдавали замуж за новокрещёных коренных жителей или служилых русских. К смешанным бракам церковь относилась благосклонно — в сравнении с договорными традиционными браками в национальных общинах это был весомый аргумент для перехода в новую веру. К тому же новокрещёным аборигенам полагалось ещё и денежное и хлебное жалованье, они переставали платить ясак (натуральный налог пушниной) и получали земельные наделы — принять христианство было очень выгодным решением. — В мифологии нанайцев есть бог Эндури, — говорит Леонид Сунгоркин. — Даже в Библии, переведённой на нанайский язык, нет слова «бог», он упоминается как Эндури. Нанайцы верили в одного бога-творца, а все остальные духи — это духи-помощники. В православной вере это могут быть ангелы или святые, поэтому когда приходили миссионеры и рассказывали про одного бога-творца, это очень логично укладывалось в представление нанайцев: это тот же бог, просто назван другим именем. И получалось так, что нанаец идёт в лес и просит духа леса ему помочь. Потом приходит в церковь и спрашивает: батюшка, кто из святых отвечает за охоту? Поставил свечку — и пошёл дальше. А православная церковь пишет отчёт: столько-то человек приходило. После охоты нанаец пришёл с добычей, отдал часть батюшке, и тот счастлив. Вторая волна крещения малых народов пришла во второй половине XIX века, когда юг Дальнего Востока был окончательно присоединён к Российской империи. Вместе с экспедициями и переселенцами приехало множество священников. Среди них и святитель Иннокентий (Вениаминов), который теперь считается главным крестителем малых народов восточной окраины. Общая с Россией вера не давала распространяться на этой территории буддизму, мусульманству, католицизму, конфуцианству и сектантству, позволяла закрепить русские позиции в регионе, который исторически находился под влиянием Китая. Архиепископ Иннокентий писал в Синод: «Амур для нас то же, что для европейцев Южная Америка или Соединённые Штаты. Весь излишек народонаселения давай на Амур, который в состоянии прикормить и обогатить миллионы…» Коренные народы же не торопились отказываться от сэвэнов и камланий, но православие давало очень большие выгоды. Миссионеры обучали детей и оказывали медицинскую помощью населению — это зачастую приводило в веру больше людей, чем беседы. К примеру, в 1869 году в селе Болонь случилась эпидемия оспы. Не найдя спасения ни в народной медицине, ни у шаманов, люди пришли к православному миссионеру Протодьяконову. Он устроил крестный ход с иконами и прошёлся по стойбищу, окропляя святой водой всё, что видит: юрты, снасти, домашнюю утварь, неводы и лодки. А потом сделал прививки от оспы, и эпидемия отступила. Православие «без ясного сознания» Но было и ярое сопротивление шаманов и китайских купцов — их влияние на население было по-прежнему велико. «Купец-китаец давал аборигену все необходимые товары — табак, буду (род зерновых), дабу (род ткани) и ханшин (род водки) под будущий промысел, то есть в долг. Но долг этот не уменьшался, потому что китаец каждый раз увеличивал цену на товары и вновь снабжал ими аборигена в долг. Платить долг отцы завещали своим детям, те — своим детям. Абориген-должник много не спорил и за бесценок отдавал добытое за несколько месяцев. Он даже был рад, что китаец не отказывает ему и опять даёт в долг, под будущий промысел. Миссионеры крайне отрицательно относились к такой ситуации, особенно к спаиванию аборигенов, а ещё в большей степени к тому, что китайские купцы внушали аборигенам мысль о верховной власти над ними Китая и о том, что русские на Амуре только временные хозяева. Китайцы не советовали аборигенам отдавать своих детей в школу, уверяя, что русские для того их и учат, чтобы потом забрать в солдаты», — пишет издание «Религиоведение» в статье «Миссионерская деятельность Русской православной церкви среди коренных народов Дальнего Востока» (2009). Но и сами миссионеры часто вызывали недовольство местных. Например, в Доле-Троицком стане миссионер отобрал у некрещёных нанайцев жён и повенчал их с другими за приличную плату: требовал один-два соболя за крестильные рубашки и т. п. Эта ситуация вызвала огромное волнение среди нанайцев, дело дошло даже до генерал-губернатора Приамурья А.Н. Корфа, и в стан для успокоения народа были посланы солдаты. После разбирательств власть и церковь встали на сторону миссионера, что ещё больше оттолкнуло аборигенов. Это был не единственный случай: многие миссионеры занимались вымогательством, скупкой и перепродажей пушнины. К 1890-м годам православная миссия на Дальнем Востоке была признана неудачной. Но она быстро преобразовала работу, и уже к началу ХХ века процесс христианизации коренных народов Приамурья значительно ускорился. Больше всего было крещёных нанайцев: в 1916 году некрещёные составляли единицы, тогда как у соседних с ними народов таковых было значительно больше: у орочей и удэгейцев — 28,5%, у корейцев — 9% и т. д. Крестились наиболее зажиточные слои нанайского общества: купцы, торговцы-посредники, владельцы небольших судов, старшины селений, главы родов — они стремились слиться с представителями новой власти, а также наиболее бедные слои населения — они надеялись на получение серебряных крестиков, медицинской и материальной помощи, рассчитывали избежать наказания за преступления. Некоторые крестились по нескольку раз, чтобы снова получить подачку, а у миссии в бумагах увеличивалась численность обращённых в православие. Малые народы спрятали сэвэнов и повесили на стены иконы. — Очень большую роль в становлении меня как нанайца сыграла моя родная бабушка Анна Степановна Данкан, — говорит Леонид Сунгоркин. — Она родилась в начале ХХ века, умерла в 2002 году и пережила все потрясения. Мой прадед Степан вёл торговлю с китайцами, у него была зажиточная семья. И век назад было принято детей крестить так, чтобы крёстными у нанайцев были русские: церковь вела такую работу, чтобы люди глубже узнавали культуру, дружили. И вот в нашей семье у бабушки крёстные тоже были русские, у них в Хабаровске был кондитерский магазин. Бабушка называла их «русские мамка с папкой», и когда они приезжали, в доме был большой пир: они её очень любили и баловали. Церковь привлекала к распространению христианства самих нанайцев, окончивших миссионерские курсы или курсы катехизаторов, созданные в 1905 году в Хабаровске. Русские миссионеры тоже изучали местные языки. Но и сами члены Православного миссионерского общества признавали, что большая часть инородцев «это христиане только по имени, весь же жизненный уклад их по-прежнему остаётся языческий. Начальных, основных истин христианского вероучения они не знают, и хотя соблюдают нередко христианские церковные обряды, но делают это без ясного сознания их важности и значения, внешне, механически». — Как получилось, что я православный миссионер? Это выбор моих предков, — поясняет Сунгоркин. — Ведь они меня там ждут, крещённые 200 лет назад, в этом Буни. И я приду туда, то есть в момент, когда я буду умирать, я буду хотеть попасть именно туда — в свой нанайский рай. <> А вот русские православные — у них нет этого второго видения. И они часто ведут себя как сектанты, потому что считают, что только их религия правильная. Мы разговаривали как-то с отцом Никанором, когда я только начал миссионерствовать, и он доказывал мне, что нанайцы должны креститься, принимать православие… Я спросил: «Ты, батюшка, когда принял православие? После института? А я родился в этой среде духов, когда все всего боятся, когда мир с детства наполнен всякими нанайскими страшилками, когда у тебя дома шаманят, когда ты видишь, как всё это происходит, — и ты живёшь в этом мире. Кто из нас больше знает о душе?» Продолжение следует