Большая политика Большого театра

Большой театр показал свое первое представление 18 января (по новому стилю) 1825 года. В тот день давали «Торжество муз» - пролог на стихи Михаила Дмитриева, под музыку Фридриха Шольца, Алексея Верстовского и Александра Алябьева. Сюжет в аллегорической форме рассказывал, как Гений России, объединившись с музами, из развалин сгоревшего в 1805 году Большого Петровского театра Меддокса создал новый. Роли исполнили лучшие московские актеры: Гений России - трагик Павел Мочалов, Аполлон - певец Николай Лавров, муза Терпсихора - ведущая танцовщица московской труппы Фелицата Гюллень-Сор. О богатой и славной биографии Большого, о том, какие музыкальные события проходили в этом величественном здании, буду упоминать лишь мельком. Вспомню о том, как театр стал ареной политических баталий, как отзывался на события в стране. В его стенах выступали пламенные ораторы, там звучали сообщения о происходящих в России событиях. Злобный Ленин Весть о свержении самодержавия разнеслась по Москве 28 февраля (по старому стилю) 1917 года. В тот день состоялся последний спектакль «императорского» Большого театра – «Евгений Онегин». На несколько дней жизнь в нем затихла. Потом потекли обычные дни с привычным репертуаром. Из театра лишь убрали символ самодержавия – двуглавого орла. После Октябрьской революции Большой театр, так же, как и Мариинский в Петрограде, был закрыт. Артисты подписывали резолюции, в которых выражали возмущение такими «приемами политической борьбы», как обстрел московского Кремля, захват Малого театра красногвардейцами, назначение в театры комиссаров. Но это были еще «цветочки»… Постепенно над Большим, который возобновил спектакли, сгущались тучи, которые сгущал Ленин. К слову, под сводами театра вождь мирового пролетариата выступал 36 раз – на съездах, конференциях, заседаниях. В последний раз – 22 ноября 1922 года. А 21 января 1924-го в день Всероссийского съезда Советов здесь прозвучало сообщение о кончине председателя Совнаркома… В Большом Ильич слушал и концерты. К примеру, Федора Шаляпина. Однажды, когда тот затянул «Дубинушку, ему подпевал весь переполненный зал. В том числе, Ленин… Аудитория театра изменилось – вместо людей во фраках и выходных платьях зрительские места заполняли рабочие, солдаты. Билеты стоили сущие копейки, а в 1919 году специальным декретом Совнаркома вход в Большой был объявлен бесплатным. Впрочем, так было и в других театрах. Вновь билеты были введены во время нэпа. На краю пропасти Судя по воспоминаниям наркома просвещения Анатолия Луначарского, «Ленин относился к Большому театру очень нервно», называл его «куском чисто помещичьей культуры». Тому же Луначарскому Ильич писал: «Все театры советую положить в гроб...» И назидал: «Наркому просвещения надлежит заниматься не театром, а обучением грамоте». В 1922 году на заседании Совнаркома Большой едва не закрыли в целях «экономии». Рассвирепевший Ленин написал гневное письмо ответственному секретарю ЦК РКП(б) Вячеславу Молотову. В нем, в частности, говорилось: «Узнав от Каменева, что СНК единогласно принял совершенно неприличное предложение Луначарского о сохранении Большой оперы и балета, предлагаю Политбюро постановить: Поручить Президиуму ВЦИК отменить постановление СНК. Оставить из оперы и балета лишь несколько десятков артистов на Москву и Питер для того, чтобы их представления (как оперные, так и танцы) могли окупаться (например, окупаться путем участия оперных певцов и балерин во всякого рода концертах и тому подобное), то есть, устранением всяких крупных расходов на обстановку…» Но Большой театр уцелел. Соломон Волков в книге «Большой театр. Культура и политика» писал: «В итоге всякий раз, когда Ленин, опираясь на выводы очередной комиссии, проводил через Политбюро решение об окончательном закрытии Большого театра, это решение отменялось или тормозилось – либо в Совнаркоме, либо во ВЦИК. Формировалась новая комиссия, и государственное бюрократическое колесо неспешно, со скрипом начинало новый оборот, а решение о закрытии Большого тетра опять повисало в воздухе». 17 ноября уже вышел указ о закрытии Большого театра, весь коллектив должен был получить увольнительные пособия. Но – к счастью, для Большого Ленин заболел, и заседание Политбюро вел нарком по делам национальностей Иосиф Сталин. Именно он защитил театр! Ему поспособствовали Лунанчарский, большой любитель балета и балерин, председатель ВЦИК Михаил Калинин, секретарь президиума ВЦИК Авель Енукидзе. Он тоже был известен повышенным вниманием к женской части труппы Большого театра. Бесстрашно ложилась на «амбразуру» директор театра Елена Малиновская. Угрозу закрытия Большого она назвала «непоправимой бедой, которая может разрушить бесповоротно одно из самых ярких и богатых учреждений русской культуры. Закрыть Большой театр, конечно, недолго, но собрать потом, когда ошибка станет убедительной для всех, – собрать разрушенное уже не удастся» Словом, Большой был на краю пропасти. Но – не сорвался вниз. Артисты были слабы от недоедания, грустны от неопределенности и страдали от бытовых невзгод. Певица Антонина Нежданова вспоминала: «Однажды я получила за концерт колун, пилу и две кастрюли. Я с гордостью несла домой эти необходимые вещи». «Риббентроп преподносит Улановой…» Сталин внимательно следил за деятельностью Большого в течение почти тридцати лет. И репертуар целиком зависел от его вкусов. К примеру, опера «Тихий Дон» Ивана Дзержинского ему понравилась, а «Леди Макбет Мценского уезда Дмитрия Шостаковича и «Великая дружба Вано Мурадели – нет. «Леди…» была устроена шумная обструкция. «Правда» писала: «Слушателя с первой же минуты ошарашивает нарочито нестройный, сумбурный поток звуков… Это музыка, умышленно сделанная «шиворот навыворот», так, чтобы ничего не напоминало классическую оперную музыку, ничего не было общего с классическими звучаниями, с простой, общедоступной музыкальной речью». Специальным постановлением Совнаркома было создано Главное управление по контролю за зрелищами и репертуаром при Главлите РСФСР (сокращенно Главрепертком). В документе говорилось, что «ни одно произведение не может быть допущено к публичному исполнению без разрешения Главреперткома…» Такой жесткой цензуры не было никогда и нигде в мире… В Большом проходили собрания, на которых костерили «врагов народа» и требовали для них смертной казни. По случаю 30-летия Октябрьской революции фасад Большого украсился портретами Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. Ведущие артисты выражали благодарность партии и правительства за заботу и поддержку и лично - генсеку. Сам он выступал здесь в декабре 1937 года на предвыборном собрании избирателей Сталинского избирательного округа. Большой стал частью культурной программы, подготовленной для министра иностранных дел Третьего рейха. В песне Александра Городницкого «Вальс тридцатого девятого года есть такие слова: «Риббентроп преподносит Улановой хризантем необъятный букет…» Он посещал Москву августе 1939 года, когда заключал со Сталиным пакт о ненападении, и через месяц - в сентябре. Во время второго визита Риббентроп выкроил время для балета. В тот день в Большом давали «Жизель» Адольфа Адана, и на спектакль специально вызвали Галину Уланову, приму ленинградского Театра оперы и балета имени Кирова (ранее и позже – Мариинского). Спектакль прошел с большим успехом, но Риббентроп, не досмотрел представление до конца, ибо улетал в Берлин. Утром в дверь гостиничного номера Улановой пришла переводчица с огромным букетом роз и сказала: «Господин Риббентроп не смог лично засвидетельствовать вам своего восхищения, но просил передать эти цветы». Уланова взяла букет и с ужасом подумала: «Теперь меня непременно посадят!» Ее с трудом успокоили. Конечно же, никто не собирался ее сажать… Прошло всего два года и немецкие бомбы обрушились на Большой. 28 октября 1941 года в четыре часа дня прорвавшийся к Москве бомбардировщик сбросил на Большой театр 500-килограммовую бомбу, которая прошла между колоннами под фронтоном портика, пробила фасадную стену и разорвалась в вестибюле. Полностью разрушенными оказались скульптуры в нишах, лепнина, капители колонн портика, дубовые двери, оконные рамы, художественные торшеры… Последний спектакль Сталина По свидетельству Галины Вишневской, Сталин ходил, в основном, на оперы - «Князь Игорь», «Садко», «Хованщина», «Борис Годунов», «Пиковая дама». В этих спектаклях, как правило, участвовали лучшие певцы страны. «В этом первом моем сезоне 1952/53 года Сталин бывал несколько раз на оперных спектаклях, и я помню атмосферу страха и паники в дни его посещений, - вспоминала она в своей мемуарной книге «Галина». - Известно это становилось всегда заранее. Всю ночь охрана осматривала каждый уголок театра, сантиметр за сантиметром; артисты, не занятые в спектакле, не могли войти в театр даже накануне, не говоря уже о дне спектакля. Участникам его выдавались специальные пропуска, и, кроме того, надо было иметь с собой паспорт. С уже объявленной афиши в этих случаях дирекция могла снять любого, самого знаменитого артиста и заменить его другим, в зависимости от вкуса Великого…» Любил ли Сталин музыку? Наверняка. Но еще больше – Большой с его яркостью, помпезностью. Здесь генсек больше ощущал свое величие. Он покровительствовал театру, щедро награждал артистов. Сталину нравился бас Максим Михайлов, сопрано Наталия Шпиллер и меццо-сопрано Вера Давыдова. Обе певицы были красивые, статные. Молва утверждала, что генсек был связан с Давыдовой более «теплыми» отношениями… Считается, что последним спектаклем, который видел Сталин в Большом, был «Пиковая дама», показанный в конце февраля 1953 года. Во время представления случился казус, который мог дорого обойтись Петру Селиванову, исполнявшему партию Елецкого. Артист, увидев сидевшего в ложе генсека, от волнения и страха потерял голос. И не запел, а… заговорил: «Я вас люблю, люблю безмерно, без вас не мыслю дня прожить…» и так всю арию до конца в сопровождении оркестра! Зал ответил издевательскими хлопками. Артист, не без оснований считавший, что его карьера в Большом окончена, был ни жив, ни мертв… В антракте Сталин вызвал к себе директора театра Александра Анисимова. Тот явился – на ватных ногах, с посеревшим от страха лицом. «Скажите, кто поет князя Елецкого?» - язвительно спросил Сталин. Услышав ответ, поинтересовался: «А какое звание имеет артист Селиванов?» «Народный артист РСФСР», - едва слышно ответил Анисимов. Сталин выдержал паузу, потом сказал: «Добрый русский народ!..» И засмеялся. Хрущев и «Лебединое озеро» В те дни, когда страна оплакивала Сталина, кто-то, проходя по коридору Большого, негромко бросил: «Прокофьев умер…» Но в те дни мартовские дни говорили и писали только об усопшем вожде, и прощание с композитором, музыка которого не раз звучала на сцене театра, получилось скромным, камерным... Другие руководители СССР не были замечены в пристрастии к опере и балету. Они только решали, пустить того или иного артиста за рубеж или не стоит – это опасно, может остаться за границей. К примеру, Никита Хрущев и его соратники долго думали, что делать с Майей Плисецкой. В конце концов, они соблаговолили разрешить ей поездку США. Хрущев как-то признался: «Как вспомню, что вечером опять «Лебединое озеро» смотреть», аж ком к горлу подступает». Дело в том, что этот балет входил в обязательную программу визита зарубежных гостей. И, вероятно, Никита Сергеевич смотрел, точнее, вынужден был смотреть этот балет несколько десятков раз! Большой театр и после Сталина долго оставался местом, где проводились тожественные мероприятия. Хрущев в своих мемуарах заметил, что Большой театр является прообразом политической сцены. К примеру, там проводилось торжественное заседание, посвященное 50-летию первой русской революции. «Сцена украшена торжественно и строго, - писала «Правда». – В центре ее на фоне алых бархатных полотнищ большой скульптурный портрет Владимира Ильича Ленина. У постамента, обрамленного живыми цветами, несут почетный караул советские воины…» Никто не знал, что если бы вождь мирового пролетариата, сильно не занедужил, то, возможно, смог добиться уничтожения Большого театра. Сегодня об этом даже страшно подумать…