Что Сталин сделал с белоэмигрантами, которые вернулись в СССР

Иосиф Сталин – одна из самых противоречивых личностей в российской истории. На его неполные 31 год правления приходятся мощный экономический рывок и страшнейший голод, победа над фашизмом и массовое подавление инакомыслия, сразу две волны эмиграции и столько же – реэмиграции. Бежали и от войны, и от Советов В 1922 году Сталин занял пост генерального секретаря Центрального комитета Коммунистической партии СССР – высшую партийную, а после смерти Владимира Ленина в 1924 году – фактически высшую руководящую должность в государстве. К этому моменту, по разным подсчётам, страну – Российскую империю и позднее Российскую республику – покинули более миллиона человек. Так, по данным Красного Креста, речь идёт о 1,19 миллионе человек на 1 ноября 1920 года; по оценке Лиги Наций – о 1,4 миллиона к августу 1921-го. А, например, историк Владимир Кабузан называет цифру в пять миллионов эмигрировавших из России в период с 1918 по 1924 год – времена Гражданской войны и становления советского государства. Впрочем, значительный отток населения, вызванный внутренним конфликтом в стране, к моменту окончательной победы большевиков и образования СССР сошёл на нет. Уже в 1921 – 1925 годах значительная часть эмигрантов вернулась в РСФСР, УССР и Советский союз. В результате в 1926 году число бежавших за границу русских, по данным Лиги Наций, снизилось до 755,3 тысячи человек. В организации на этот момент насчитали также около 200 тысяч армянских эмигрантов. Немалую роль в возвращении многих сыграли окончание Гражданской войны и появление на развалинах Российской империи твёрдой власти – советской.[С-BLOCK] Однако в те годы были и те, кто покидал родину по причинам, далёким от бытовых трудностей внутренней междоусобицы. Их эмиграция получила название «Белой» и была связана с бегством из страны несогласных с коммунистической идеологией и неготовых с ней мириться военных, дворян, интеллигенции. Свою роль при этом сыграла и начатая ещё Лениным борьба с инакомыслием, апогеем которой стал «Философский пароход». Большинство бежавших по идеологическим причинам находили работу за границей, трудились и умирали в дали от дома – в США, Франции, Великобритании или, чуть ближе, в Чехословакии. Многие, как, например, философы Иван Ильин и Питирим Сорокин, до конца жизни оставались противниками большевизма, но при этом не упускали из вида всё, что происходит в России. Вместе с тем были и те, кто в итоге начинал симпатизировать Советам и принял решение вернуться домой. Способствовало этому, в частности, принятое в 1921 году постановление ВЦИК РСФСР о восстановлении в правах отдельных категорий лиц, распространённое затем «на всех находящихся на Дальнем Востоке, в Монголии и Западном Китае рядовых солдат белых армий».[С-BLOCK] В результате из 400-тысячной русской колонии в Китае только в 1922-1923 годах не менее 100 тысячи человек вернулись на родину. Многое изменила и Вторая мировая война и в целом приход к власти в Германии Гитлера. Русские эмигранты тогда фактически поделились на два лагеря: тех, кто продолжил бороться против СССР на стороне его противников, и тех, кто принял участие в Движении Сопротивления. Историки отмечают, что вторых оказалось больше. К тому же число поддерживающих Третий рейх беженцев после появления сведений о чинимых гитлеровцами зверствах над гражданским населением стало стремительно таять.[С-BLOCK] В результате к концу войны, когда в победе СССР над нацистской Германией не было и тени сомнения, среди эмигрантов начался новый всплеск возвращенческих настроений. В 1946 году в Союзе был принят сопутствующий этому указ Президиума о восстановлении в гражданстве подданных бывшей Российской империи, проживающих на территории Франции. Согласно запискам художницы Ксении Кривошеиной, только оттуда репатриировались около двух тысяч человек. При этом затем аналогичный документ был принят и по отношению к эмигрантам, находящимся в Китае. Однако точное число вернувшихся в послевоенный период подсчитать достаточно сложно, поскольку в этот же момент началась вторая волна эмиграции – уже в основном связанная с перемещением «ненадёжных» лиц за границы СССР. При этом, что любопытно, в период существования Советского Союза вплоть до 1975 года в РСФСР въезжало больше людей, чем выезжало. Тоска по Родине вне идеологии Судьба белых эмигрантов и представителей интеллигенции, вернувшихся в СССР, сложилась по-разному. Но как правило она была трагичной. Так, в 1937 году в Советский Союз вернулся Сергей Эфрон – муж Марины Цветаевой и офицер Белой армии, впоследствии занявший более просоветские позиции и даже сотрудничавший со спецслужбами СССР. Почти сразу после возвращения своей жены-поэтессы из эмиграции в 1939 году он был арестован. А после двух лет заключения он был расстрелян, прожив при этом на несколько месяцев больше самой Цветаевой, которая покончила жизнь самоубийством.[С-BLOCK] Не менее трагичная судьба ждала одного из пассажиров «Философского парохода» философа Льва Карсавина, которого в рамной мере можно считать и эмигрантом, и возвращенцем. С конца 1920-х он обосновался в Литве, где в университете Каунаса проработал 12 лет профессором всеобщей истории. После того, как Прибалтика вошла в состав СССР, он продолжил преподавать. Но со временем его жизнь изменилась: в 1944 году он был отстранён от работы и уволен, в 1949 году арестован и обвинён в участии в антисоветском евразийском движении и подготовке свержения советской власти. Жизнь Карсавина закончилась в спецлагере в Коми. Вместе с тем немало можно найти и довольно счастливых историй возвращения. Так, другой пассажир «Философского парохода» Валентин Булгаков - руководитель ряда литературных музеев и последователь Льва Толстого в его непротивленческом учении - в 1948 году вновь принял советское гражданство. Он поселился в Ясной Поляне, где в течение почти 20 лет был хранителем дома своего наставника. Спустя десять лет он даже был принят в члены Союза писателей СССР и написал ряд очерков, которые были опубликованы. История Булгакова показывает, что не ко всем эмигрантам отношение советской власти было предвзятым. Впрочем, отрицать того, что последняя относилась к ним с подозрением, тоже нельзя.