Украинская тайна великой балерины Анны Павловой

Талант Анны Павловой горел ровно, но недолго, а манера выступать, сопряженная с манерой жить, принесла ей не только великое признание, но и пристальное внимание к биографии, которая, как оказалось, была не столь прямолинейна, как могло бы показаться на первый взгляд. Официальные документы балерины гласили, что родилась она 12 февраля 1881 года в госпитале Преображенского полка, где служил ее отец, записанный в метрике Матвеем Павловичем Павловым. Мать, Любовь Федоровна, служила прислугой в богатых домах. Между тем балетоведы давно знают и другую историю, правда, с трудом, а если честно, то никак не комментируемую солидными документами. Эта история говорит о том, что Матвея Павлова звали не Матвеем вовсе, а Шабетай Шамаш, и был это добрый старый служака из караимов славного крымского городка Евпатория, в котором в те времена и впрямь их было еще немало, да и в современной топонимике города караимского предостаточно. Если верить этой версии, отставной солдат Павлов улетучивается, а вместо него появляется тихий и смирный отставник из иудеев, так как караимы, как учит нас религиоведение, является своеобразным ответвлением (или сектой) иудаизма в оригинальных крымских условиях на тюрской этнографической почве. Отсюда нетрудно перебросить мостик не только к иудейскому миру Петербурга второй половины XIX века, но и, как это ни парадоксально, в Донбасс. Нет, фея русской балетной школы не танцевала, к сожалению, в краю степей и терриконов. Даже если бы захотела, сделать это было бы затруднительно. Донбасс задел ее по касательной. Вернее она его. В 1870 году, когда британский предприниматель Джон Юз начал по заданию своих хозяев, акционеров «Новороссийского общества (НРО), в дикой донецкой степи строить металлургический и рельсопрокатный завод и поселок, ныне известный всему миру под именем Донецк, совсем рядом, в сорока верстах северней, русский инженер Петр Горлов по заданию своего хозяина, «железнодорожного короля» Самуила Полякова, строил металлургический завод и железную дорогу. Кстати, Поляков пытался за пару лет до этого конкурировать с НРО за право строить дорогу от Харькова на юг, к богатым залежам угля на стыке Екатеринославской губернии и Области Войска Донского. Помощником у Самуила Соломоновича в исполнении южных контрактов был младший брат Лазарь, который после пятилетней «стажировки» у невероятно пробивного и ухватистого братца (кстати, почти не умевшего читать, как и его конкурент по Донбассу Юз), решил оставить практику подрядов на железных дорогах империи и переключиться на их финансирование. К 1880 году Лазарь Поляков стал одним из самых значительных банкиров Российской империи, известный масштабной благотворительностью. Еще через десять лет вес его в жизни государства российского был так велик, что он мог надеть на свой генеральский мундир тайного советника семь российских и пять иностранных орденов. На балах он любил радовать публику такой шуткой: «Вам должно быть тяжело выговаривать Лазарь Самуилович, Лазарь Самуилович? Называйте меня просто — ваше превосходительство». Судьба, однако, распорядилась так, что в десятых годах XX века светская молва стала приписывать Лазарю Полякову отцовство ставшей уже всемирно знаменитой русской балерины Анны Павловой. Похоже, эта молва не была чем-то слишком уж секретным. Современный биограф Павловой пишет: «Однажды, когда Анна уже стала знаменитой, сын богатого петербургского банкира Полякова говорил, что она его сводная сестра. Потом стало известно, что примерно в 1880 году Любовь Федоровна (мать Павловой) была в услужении у семьи Поляковых. Внезапно она исчезла, почему — точно не известно, но можно предположить, что это было связано с ее беременностью. Биологическим отцом Анны, вероятно, является богатый банкир Лазарь Поляков». Тут мы вспоминаем о караиме из Евпатории Шебетае, он же — законный отец Анны Павловой Матвей Павлов. Мог ли иудей Поляков попросить об услуге почти единоверца Шебетая? С оплатой хлопот, разумеется. Почему бы и нет? Но доказательств всему этому нет. Хотя есть нестыковки. Почему Анна Павловна не была Анной Матвеевной? Рассказы о том, что отчество Павловна стало «сценическим именем», не выдерживает ни малейшей критики. Кроме того, кто устроил девятилетнюю девочку из нищей семьи (это если верить официальной биографии балерины) в престижное хореографическое училище? Кто оплачивал скромный, но достойный домик Любови Федоровны и Ани, в котором они жили все ее детство? Вопросов, конечно, много, но ответов на них, похоже, не будет. И задаем мы их исключительно из жгучего интереса к жизни Павловой, которая была жизнью-подвигом. Люди высокородные и богатые в имперские времена могли себе позволить многое, кроме открытого нарушения неписаных правил сословного общества. Только царям и его родственникам (да и то не всем) прощались вольности интимного свойства. Известно, что все русские монархи, за исключением Александра III, открыто жили с любовницами и даже приживали от них детей. Банкир Поляков тоже мог позволить себе кое-что в этом плане, но куда меньше монархов. Кроме общественного мнения ему пришлось бы объясняться с иудейской общиной, для которой он много сделал, но все-таки. Да и вообще — если даже представить себе, что Поляков согрешил со своей прислугой, оно ему надо было светить эту интрижку? Что касается самой Анны, пока она шла в гору, завоевывала имя, ей разговоры о происхождении были ни к чему. Антисемитизм в империи останавливался только на пороге банка. Танцовщице надо было с этим считаться. В ту эпоху в этом не было ничего необычного. Чарли Чаплин, например, тоже с этим считался, да и многие другие звезды сцены. Причем не всегда речь шла о еврейской крови. Вот, скажем, звезда американского и британского кино 1930-х гг. Мерл Оберон официально родилась и выросла на Тасмании, оттуда переехала в Лондон, а уже оттуда — в США. Благодаря особенностям чёрно-белого кинематографа и обильному использованию косметики Оберон могла выдавать себя за уроженку Австралии. Но на самом деле она родилась не на Тасмании, а в Бомбее и принадлежала к небольшой общине англо-индийских метисов. Выдумывать новую биографию Оберон пришлось при переезде в Голливуд — среди её предков были ирландцы, французы, индийцы и даже маори. "Белой" она считаться не могла, а соответственно ей не могли доставаться роли романтических героинь, ведь действовавший в то время "кодекс Хейса" запрещал показ в кино межрасовых любовных связей. Надо отдать должное всем основным действующим лицам этого сюжета — ни мать Павловой, ни Матвей-Шебетай Павлов, ни Лазарь Поляков и два его брата, никто из них ничего не рассказал. Более молодые Поляковы, похоже, уже не так свято хранили заговор молчания. Хотя и могли просто выдумать родство с великой балериной. Тем не менее, есть довольно много авторов, которые говорят, что, мол, пусть и не дочь Полякова была Анна, но в иудейском (караимском) происхождении отца Павловой сомневаться не приходится. Более того, эта мысль бытует в устных преданиях и даже обрела своеобразное философское осмысление в статье о Павловой Андрея Левинсона, написанной еще при жизни актрисы. В 2003 году в России вышла книга воспоминаний о великой танцовщице ее гражданского мужа Виктора Дандре. В большой биографической статье, помещенной в книге, журналист и историк моды Александр Васильев писал: «Поскольку крымских караимов, представителей одной из ветвей иудаизма, власти не жаловали ни в царской России, ни в советской, то об этом родстве говорилось шепотом как в Мариинском, так и — много позже — в Большом театре. Уже в послевоенные годы хореограф Касьян Голейзовский в разговоре с Майей Плисецкой раскрыл «великую тайну» о том, что фамилия отца Павловой — не то Борхарт, не то Шамаш, и просил ее хранить об этом гробовое молчание. Эту же версию поведала мне как-то в Лозанне бывшая солистка Императорского Мариинского театра и участница гастрольных поездок труппы Анны Павловой Алиса Францевна Вронская. Южные корни Павловой отразились и на внешнем облике балерины: цвете волос, точеном — «испанском» — профиле, и, в первую очередь, на ее темпераменте. В своих ролях в «Дон-Кихоте», «Баядерке», «Дочери фараона», «Амарилле» она выглядела удивительно органично, а восточные мелодии и танцы будто бы генетически притягивали ее». Стоит ли придавать значение всем этим версиям и слухам? Естественно, нет. Нам не важна кровь и корни великой Павловой, а только то, что все тот же Васильев назвал «воздушным облаком, таящем дымкой в лазоревой дали», «мифом о несравненной балерине, чье искусство осталось непревзойденным в ее время, а слава которой не меркнет и поныне…»