Хорошие новости от Пушкина, Лермонтова и Толстого. Перечитываем письма классиков
Кажется, жизнь в XIX веке была совсем другой. Но это, конечно, не так: тогда людей волновали и радовали по большому счету те же вещи, что и в веке XXI. Чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в переписку людей того времени. Например, русских классиков. Александр Пушкин: брак, «Борис Годунов» и мышонок в сметане «Вот уже восемь дней, что я в Москве, и не имел еще времени написать вам, это доказывает вам, сударыня, насколько я занят. Государь принял меня самым любезным образом. Москва шумна и занята празднествами... Сегодня, 15-го сентября, у нас большой народный праздник; версты на три расставлено столов на Девичьем Поле… Завтра бал у графини Орловой; огромный манеж превращен в зал; она взяла напрокат бронзы на 40 000 рублей и пригласила тысячу человек» (из письма Прасковье Осиповой, отправленного 16 сентября 1826 года). В сентябре 1826 года Александр Пушкин вернулся в Москву из Михайловского, имения своей матери в Псковской области. После отставки он вынужденно провел там два года. В михайловской ссылке, где ему было настоятельно рекомендовано императором «вести себя благонравно, не заниматься никакими неприличными сочинениями и суждениями», он проводил время за чтением книг, много гулял. Его соседкой была Прасковья Осипова, хозяйка усадьбы Тригорское. На тот момент он дружил с ней уже несколько лет, посвящал ей и ее семье стихи. Интересно, что перед смертью Осипова уничтожила всю свою переписку, однако письма Пушкина сохранила. Именно ей он и рассказывал о первых днях в Москве после возвращения. «Мои горячо любимые родители, обращаюсь к вам в минуту, которая определит мою судьбу на всю остальную жизнь. Я намерен жениться на молодой девушке, которую люблю уже год, — мадемуазель Натали Гончаровой. Я получил ее согласие, а также и согласие ее матери» (из письма родителям, 11 апреля 1830 года). В этом письме, адресованном Сергею Львовичу и Надежде Осиповне Пушкиным, их сын не только просил благословения, но и сообщал, что отец возлюбленной против их брака и это сказывается на настроении девушки. «Это является единственным препятствием моему счастию», — сокрушался Пушкин. Вместе с тем он обещал родителям: вторая половина его существования в качестве женатого человека будет для них более утешительной, чем его «печальная молодость». Через год пара обвенчалась в московской церкви Большого Вознесения у Никитских ворот. «“Борис Годунов” обязан своим появлением не только частному покровительству, которым удостоил меня государь, но и свободе, смело дарованной монархом писателям русским в такое время и в таких обстоятельствах, когда всякое другое правительство старалось бы стеснить и оковать книгопечатание» (из письма Александру Бенкендорфу, 18 января 1831 года). Получателем этого сладкоречивого письма был Александр Бенкендорф, главный начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Выходу трагедии «Борис Годунов», над которой Пушкин работал шесть лет, поспособствовал император Николай I, которому Александр Сергеевич зачитывал отрывки. Они произвели на правителя сильное впечатление. «Москва еще пляшет, но я на балах еще не был. Вчера обедал в Английском клубе; поутру был на аукционе Власова; вечер провел дома, где нашел студента дурака, твоего обожателя. Он поднес мне роман “Теодор и Розалия”, в котором он описывает нашу историю. Умора» (из письма Наталье Пушкиной (Гончаровой), 10 декабря 1831 года). Немного плохо скрываемой ревности и тоска по любимой Натали (дальше в письме Пушкин просит свою новоиспеченную жену «ходить взад и вперед по гостиной, во дворец не ездить и на балах не плясать»). Эти строки в конце 1831 года Пушкин написал домой, в Санкт-Петербург. К тому времени супруги уже переехали в столицу из Москвы, но Александр Сергеевич бывал там в отпуске: он служил в Коллегии иностранных дел, куда его приняли по указанию Николая I. Переезд отчасти был продиктован поведением тещи поэта, которая, по его мнению, слишком сильно вмешивалась в жизнь молодых супругов. В этом же письме Пушкин сообщал жене, что не хочет, чтобы Наталья Ивановна знала о его приезде в Москву, иначе не избежать сцены. Автором романа «Теодор и Розалия» был некто студент Давыдов, пылко любивший Гончарову и посвящавший ей страстные стихи. До свадьбы Давыдов заставил Пушкина изрядно поволноваться: вдруг юная Натали отдаст предпочтение романтичному студенту? После свадьбы же он успокоился и изредка лишь позволял себе шпильки в адрес уже безопасного соперника. Спал в театре, проигрывал в карты, спорил с тещей: что еще Пушкин делал в Москве «Дела мои идут своим чередом. С Нащокиным вижусь всякий день. У него в домике был пир: подали на стол мышонка в сметане под хреном в виде поросенка. Жаль, не было гостей… Мне пришел в голову роман, и я, вероятно, за него примусь» (около (не позднее) 30 сентября 1832 года). Как и прошлое, это письмо также было отправлено Наталье в Санкт-Петербург. Речь в отрывке идет о Павле Нащокине — богатом меценате, близком друге Александра Сергеевича. Они познакомились в Благородном пансионе при Царскосельском лицее. В доме Нащокина в Москве была комната, где Пушкин всегда мог остановиться. Кроме того, они были кумовьями: Пушкин стал крестным отцом дочери Нащокина, а сам Нащокин крестил первого сына Пушкина. Павла Нащокина называли транжирой и прожигателем жизни, не все понимали его эксцентричные выходки. За сумасшедшие по тем временам деньги он заказал миниатюрный кукольный домик — точную копию собственного дома, включая интерьеры. Расточительный хозяин приказал, чтобы все предметы в домике были такими же функциональными, как и оригиналы: миниатюрные пистолеты стреляли, а из самовара действительно можно было пить чай. Подробностей о мышонке в сметане, о котором пишет Пушкин, нет, но хотелось бы верить, что это вымысел. Где читал стихи, венчался и танцевал Пушкин: гид по знаковым для поэта местам Михаил Лермонтов: театр, учеба и общество «Я думаю, что вам приятно будет узнать, что я в русской грамматике учу синтаксис и что мне дают сочинять; я к вам это пишу не для похвальбы, но собственно оттого, что вам это будет приятно; в географии я учу математическую; по небесному глобусу градусы планеты, ход их и прочее; прежнее учение истории мне очень помогло… Я еще ни в каких садах не был, но я был в театре, где я видел оперу “Невидимку”, ту самую, что я видел в Москве восемь лет назад; мы сами делаем театр, который довольно хорошо выходит, и будут восковые фигуры играть (сделайте милость, пришлите мои воски)» (из письма Марии Шан-Гирей, осень 1827 года). Эти строки написал 13-летний Миша Лермонтов тете Марии Шан-Гирей в Апалиху. Той осенью будущий поэт вместе с бабушкой по материнской линии Елизаветой Арсеньевой только переехал в Москву и готовился к поступлению в Университетский благородный пансион. Шан-Гирей была двоюродной сестрой его матери Марии Михайловны, обе в юности воспитывались в Петербурге в институте для дворянских девиц. Лермонтов был с Марией Акимовной в теплых отношениях. «Помните ли, милая тетенька, вы говорили, что наши актеры (московские) хуже петербургских. Как жалко, что вы не видали здесь “Игрока”, трагедию “Разбойники”. Вы бы иначе думали. Многие из петербургских господ соглашаются, что эти пьесы лучше идут, нежели там» (из письма Марии Шан-Гирей, весна 1829 года). Спустя два года Лермонтов уже учился в пятом классе Университетского пансиона. Неслучайно в предыдущем письме он писал тете о домашнем театре с восковыми фигурками: сценическое искусство он очень любил и регулярно посещал Большой театр. В приведенном выше отрывке он говорит о спектаклях «Тридцать лет, или Жизнь игрока» по пьесе Виктора Дюканжа и «Разбойниках» по Фридриху Шиллеру — обе постановки были очень популярны. «Я в Москве пробуду несколько дней, остановился у Розена… Я здесь принят был обществом по обыкновению очень хорошо — и мне довольно весело; был вчера у Николая Николаевича Анненкова и завтра у него обедаю; он был со мною очень любезен: — вот все, что я могу вам сказать про мою здешнюю жизнь; еще прибавлю, что я от здешнего воздуха потолстел в два дни; решительно Петербург мне вреден» (из письма Елизавете Арсеньевой, 20 апреля 1841 года). 20 апреля 1841-го, незадолго до смерти, Лермонтов писал бабушке в Санкт-Петербург. По дороге на Кавказ он заехал в Москву и остановился у своего друга Дмитрия Розена. В письме он говорит о Николае Анненкове — генерал-майоре Свиты Его Императорского Величества. Главное замечание тут — о том, что он «потолстел»: известно, о чем беспокоятся в первую очередь любящие бабушки. Гид по лермонтовской Москве: памятник, дом-музей и университет Николай Гоголь: «Женитьба», «Москвитянин» и «Современник» «Комедию мою, читанную мною вам в Москве, под заглавием “Женитьба”, я теперь переделал и переправил, и она несколько похожа теперь на что-нибудь путнее» (из письма Михаилу Щепкину, 29 апреля 1836 года). Это письмо получил актер Малого театра Михаил Щепкин, с которым Гоголь поддерживал дружеское общение. Щепкин был московской театральной суперзвездой своего времени и одним из основоположников русской актерской школы. С Гоголем они познакомились в 1832 году во время одного из визитов писателя в Москву и поддерживали отношения до самой смерти Гоголя. Комедия «Женитьба», о которой пишет Гоголь, была позже поставлена в Малом театре в 1843 году, постановка стала бенефисом Щепкина. «В “Москвитянине” не повесть моя, а небольшой отрывок. Я велел набрать десяток экземпляров, — и ты получишь свой от Плетнева. Это единственная вещь, которая у меня была годная для журнала» (из письма Николаю Прокоповичу, 13 марта 1842). Николай Васильевич упоминает журнал «Москвитянин», который издавался в 1841–1856 годах. Гоголь часто для него писал. Своими творческими планами он делился с другом — Николаем Прокоповичем, с которым он познакомился во время учебы в Нежинской гимназии высших наук князя Безбородко. «Я силился написать для “Современника” статью во многих отношениях современную, мучил себя, терзал всякий день и не мог ничего написать, кроме трех беспутных страниц, которые тот же час истребил» (17 марта 1842 года). 17 марта 1842 года письмо о неполучившейся статье прочел главный редактор журнала «Современник» Петр Плетнев. Вряд ли он огорчился: вместо статьи он получил от Гоголя новую редакцию повести «Портрет». От Девичьего поля до Данилова монастыря. Гид по Москве Гоголя Из чего состоит Дом Гоголя: жизнь главного мистика русской литературы в экспонатах Иван Тургенев: дочь, «Дым» и любовь публики «Скажу вам, что я нашел здесь — догадайтесь что? — мою дочку, восьми лет, разительно на меня похожую. Не могу описать вам ощущение, которое вызвал во мне ее вид — представьте себе, что я даже не припоминаю черт лица ее матери — говорю это нисколько не преувеличивая, — откуда же такое сходство, в котором должна была бы запечатлеться взаимная любовь? Глядя на это бедное маленькое создание (я попросил слугу моей матери привести ее на бульвар, где встретился с ней как бы невзначай), я почувствовал свои обязанности по отношению к ней — и я их выполню — она никогда не узнает нищеты — я устрою ее жизнь, как можно лучше» (из письма Полине и Луи Виардо, июль 1850 года). О существовании внебрачной дочери Пелагеи (Полины), рожденной белошвейкой Авдотьей Ивановой, Тургенев действительно узнал случайно. Мать писателя отобрала девочку у Авдотьи вскоре после рождения и определила в семью прачки. Над ребенком издевались: зная о ее благородном происхождении, слуги презрительно называли ее «барышней» и поручали тяжелую работу. Узнав об этом, писатель пришел в ужас. Полина Виардо предложила отправить девочку к ним в Париж. Там Полина Ивановна Тургенева быстро забыла не только русский язык, но и злобную бабушку. «У нас здесь в разгаре железнодорожная лихорадка. Со всех сторон возникают концессии, повсюду создаются компании. Из Москвы в Мценск можно будет проехать уже в сентябре (увы! не сейчас), а через три года я смогу попасть к себе, минуя Москву, прямо через Вильно, Витебск и Орел... Все это прекрасно» (из письма Полине Виардо, март 1867 года). В этом письме Тургенев не только делится радостью от подъема промышленности в стране, но и жалуется на неровные дороги, которые еще какое-то время придется потерпеть, и на «четыре прелестные версты», которые отделяют подмосковный Серпухов от железнодорожной станции. «Я запродал книгопродавцу Салаеву отдельное издание моего романа; он должен выдать его три месяца спустя после появления в “Русском вестнике” (точно такое условие было заключено при продаже отдельным изданием “Отцов и детей”)» (из письма Николю Любимову, 24 марта 1867 года). В этом письме Тургенев рассказывает публицисту Николаю Любимову о своем пятом романе «Дым». Его публикация наделала много шума: сатирическое изображение представителей интеллигенции и высшего света не оставило равнодушным никого. В том же 1867 году Иван Сергеевич в сердцах писал Герцену: «Меня ругают все — и красные, и белые, и сверху, и снизу — и сбоку…» «Ну так вот! должен сказать — с полной откровенностью: я имел очень большой успех. Читал я главу “У Губарева” — вы ее знаете, там куча людей обсуждает революционные сплетни — потом первую беседу моего героя с Потугиным, русским философом. Много смеялись, хлопали, встретили и проводили меня громкими и дружными аплодисментами. Было человек триста-четыреста. Более всего меня удивило, что я, кажется, очень хорошо читал; со всех сторон я получал комплименты. Все это доставило мне удовольствие» (из письма Полине Виардо, 29 (30) марта 1867 года). Речь в этом письме к Полине Виардо идет все о том же о романе «Дым». Перед чтением главы на публике он волновался: была непогода, и Тургенев боялся, что люди не захотят ехать в метель по сугробам, и потом — что им не понравится материал. По Москве Тургенева: с Остоженки на Моховую и к Чистым прудам Лев Толстой: сын, пьесы и друзья «Я провел здесь две недели ужасно весело, но зато так рассеянно, что изо всех сил хочется уединения. Слышал я две замечательные литературные вещи: “Воспоминания Детства” Сергея Тимофеевича Аксакова и “Доходное Место” Островского» (из письма Василию Боткину, 29 января 1857 года). В январе 1857-го Лев Толстой приехал из Петербурга в Москву, оставив позади довольно интересную и насыщенную жизнь: с друзьями-писателями он рассорился, бросил кружок при журнале «Современник». Ему нужны были перемены, более того, будущий великий классик подумывал жениться (ему было уже 29 лет). О первых неделях в Москве он писал своему другу литературному критику Василию Боткину. А спустя короткое время Толстой отправился за границу, первым делом посетил Париж. «У нас все благополучно, родился сын. Все слава Богу здоровы и в семье хорошо» (из письма Николаю Страхову, 23 ноября 1881 года). Радостную новость о рождении сына Алексея Лев Николаевич сообщил философу, литературному критику Николаю Страхову. Алексей Львович стал восьмым ребенком в семействе писателя. Толстой был уверен: семья должна быть большой. В то же время он написал свое самое отрезвляющее произведение о семейной жизни — «Крейцерову сонату». «Мне очень хорошо; и этому хорошему состоянию содействует и украшает его наш дорогой Количка. Как солнце светит и греет вокруг себя и живет всей силой своего духа» (из письма Владимиру Черткову, 21 февраля 1887 года). В феврале 1887-го в доме у Толстых гостил Коля Ге, сын художника Николая Ге, тремя годами ранее написавшего портрет Толстого. Они были близки и подолгу говорили на религиозные темы. Николай Ге — младший был писателем, немного рисовал. Он часто приезжал и в Ясную Поляну, где помогал Льву Николаевичу с издательскими делами. А однажды, в 1888-м, он прошел вместе ним пешком в Ясную Поляну из Москвы. Толстой был для молодого человека кумиром и примером для подражания. Но потом Ге-младший разочаровался в этой дружбе и все идеи старшего товарища назвал нелепыми. «Четвертого дня был у меня Островский сын (очень полюбился мне), принес подарок от матери — сочинения отца и разрешение печатать в “Посреднике” — “Бедность не порок” и “Не так живи”» (из письма Павлу Бирюкову, 20 марта 1887 года). В письме, адресованном публицисту Павлу Бирюкову, Лев Николаевич упоминает визит Александра Островского — младшего, сына драматурга. Со старшим Островским Толстой познакомился во время работы в журнале «Современник», но, конечно, до этого оба были знакомы с творчеством друг друга. Островский был едва ли не единственным, с кем Толстой поддерживал отношения после того, как ушел из «Современника». «Не так живи, как хочется», которую принес Островский-младший, была любимой пьесой Льва Николаевича. «Приехал в Москву и было смутился духом, но вспомнил, что это грех, и опять стало хорошо» (из письма Павлу Бирюкову, 20 апреля 1887 года). Лев Николаевич не всегда был доволен городом, предпочитая находиться в любимой Ясной Поляне. Во время визита, о котором он пишет Бирюкову, он пробыл в Москве меньше недели. Анекдоты из жизни графа, бюст и книги. Из чего состоит библиотека имени Льва Толстого Антон Чехов: этюд, рассказы и здоровье «Я написал пьесу на четырех четвертушках. Играться она будет 15–20 минут. Самая маленькая драма во всем мире. Играть в ней будет известный Давыдов, служащий теперь у Корша. Печатается она в “Сезоне”, а посему всюду разойдется» (из письма Марии Киселевой, 14 января 1887 года). В письме от 14 января 1887-го, написанном владелице усадьбы Бабкино Марии Киселевой, Антон Чехов имеет в виду рассказ «Калхас», из которого он сделал одноактный драматический этюд «Лебединая песня». Этот этюд увидел свет в иллюстрированном артистическом сборнике «Сезон», а 19 февраля 1888 года его поставили в театре Корша (сегодня в его здании располагается Театр наций). В 1882-м юрист помощник присяжного поверенного в Москве Федор Корш возглавил Русский драматический театр, а через пять лет предложил Чехову написать для него пьесу. Драма о стареющем актере, оставшемся в пустом ночном театре наедине с монологами всех сыгранных им когда-либо героев, очень впечатлила московскую публику. «Пишу я сравнительно немного: не более двух — трех мелких рассказов в неделю. Время для работы в “Новом времени” найдется, но тем не менее я радуюсь, что условием моего сотрудничества Вы не поставили срочность работы… Назначенного Вами гонорара для меня пока вполне достаточно» (из письма Алексею Суворину, 21 февраля 1886 года). Какое-то время Антон Чехов сотрудничал с газетой «Новое время», принадлежавшей издателю, журналисту и драматургу Алексею Суворину. Фельетоны и небольшие рассказы часто выходили под псевдонимом Антоша Чехонте, и Суворин относился к этому неоднозначно. В том же письме Чехов писал: «Псевдоним А. Чехонте, вероятно, и странен, и изыскан. Но придуман он еще на заре туманной юности, я привык к нему, а потому и не замечаю его странности...» «Я здоров. Москва подействовала на меня изумительно хорошо. Не знаю, Москва ли это, или ты виновата…» (из письма Ольге Книппер-Чеховой, 17 ноября 1901 года). В последние годы жизни у Чехова были большие проблемы со здоровьем, обострился туберкулез. Врачи советовали ему больше дышать морским воздухом, поэтому писатель переселился в свой дом недалеко от Ялты. Его жена, актриса МХАТа Ольга Книппер-Чехова, осталась в Москве, супруги навещали друг друга. Письмо, в котором он говорит об улучшении самочувствия, Антон Павлович написал 17 ноября 1901 года уже в Ялте. «Москва чеховская»: семь столичных адресов Антона Павловича
