Российский профессор: что это за язык такой — македонский?! (Дума, Болгария)

Наши специалисты по политической истории с утра до ночи упражняются в плевках в адрес Коминтерна за создание македонской нации. И есть, за что. Но никому из них даже в голову не придет провести параллель с организацией из 4 букв — НАТО. Буквы, за которыми, как мне кажется сегодня, во время эпидемии, совсем ничего не стоит. Сказать сегодня, что у Македонии есть кое-что общее с историей, настоящим и будущем Болгарии — значит предать «светлые идеалы» атлантизма. И предательство действительно есть, но его совершило правительство атлантов по отношению к десяткам тысяч наших предков, героически погибших ради того, чтобы Македония стала болгарской. Хотя бы для приличия обговорили бы вопросы с нашим языком и историей, когда 4 дня назад приняли в НАТО Северную Македонию. Сегодня мы предлагаем вам сокращенную часть воспоминаний Димитра Стоянова (Мицо). Он родился в селе Хырсово, община Сандански. Оказалось, что он дядя по отцовской линии супруги нашего известного писателя Валентина Караманчева. Но самое главное, что делает его знаменитым, это то, что он был первым диктором «Радио Москва» на македонском языке в течение 22 лет, начиная с 1949 года. Обстоятельства вынудили болгарина делать то, против чего он активно выступал. Исповедь диктора «Радио Москва» Димитра Стоянова не может оставить равнодушным читателя, который еще не «американизировал» и «натонизировал» свою душу. Поскольку и сам Мицо не «советизировал» свою душу, а вступал во множество схваток, чтобы, прежде всего, сохранить ее, — свою такую растерзанную, непокорную болгарскую душу. Он делится неизвестными подробностями о выдающихся болгарских «москвичах» того времени — Венко Марковском, Крыстю Тричкове, Георги Джагарове… Его трагический рассказ о Владимире Поптомове. Сторонник красной идеи Денчо Знеполский с юмором рассказывал ему об ужасах, которые он пережил в ходе расследования в Белене. Вспомнил он и о Георги Димитрове, Василе Коларове, пишет он и о Тито, о Лазаре Колишевском, Гане Тодоровском… О Назиме Хикмете. По коридорам «Радио Москвы» ступал и великий диктор Второй мировой войны — Юрий Левитан. Но, прежде всего, Стоянов описывает драмы, пережитые македонскими болгарами из-за политических игр великих сил после войны. Читатель поймет, как один из советских руководителей культурного фронта раскрыл тайну, почему Советский союз поддерживал Югославию из-за Македонии. Хотя есть факты и свидетельства тех, кто преуменьшает подвиг Тодора Живкова, который своей твердой позицией по македонскому вопросу спутал все карты в «пасьянсах» Хрущева и Брежнева. А также Варшавского договора, демонизированного врага НАТО — организации, вынуждающей наших руководителей сегодня отказаться от одного из наших последних козырей по Македонии. И последнее, но не по значению — наши сегодняшние натовцы, политики и болтуны, лезущие из кожи вон в своем желании угодить, — пусть они не забывают своих предков, которые могли и кулаком постучать по столу «великих» политиков и организаций. Из-за Македонии. Из воспоминаний Димитра Стоянова (Мицо), «Исповедь диктора «Радио Москва», ИД «Кънчев и сие», 2002 г. И в самолете сомнения, догадки, предположения испарились. Намеки ЦК БКП, что нас отправляют туда, в Москву, из-за обострения борьбы Тито в Югославии по македонской линии в связи с македонским вопросом, порождали другие проблемы: на какой срок мы уезжаем, что конкретно подразумевается под македонским вопросом, почему о нем чаще всего говорят на «Радио Москва»? …В советском посольстве мы поняли, что визы для нас были получены из Москвы более полугода назад. И чиновник, оформлявший наши советские визы, несколько раз упоминал имя Вылко Червенкова… На следующий день, 25 мая 1949 года, нас привезли в здание «Радио Москва». По коридорам, через которые мы проходили, в разных направлениях бегали десятки мужчин и женщин… Нас отправили в студию, где записали наши голоса. Мы говорили на болгарском и македонском языках. Сотрудники югославской редакции, слушавшие мою запись, подчеркнули мое болгарское произношение в македонском тексте. А как иначе: весь мой македонский язык состоял и выражался в этом — если в тексте написано «народ», я прочитаю его с ударением на «А» (по-болгарски — нарОд), если вижу, что написано «човек» («человек»), произнесу это как «чОвек» и т.д…!!! Меня назначили диктором македонской группы югославской редакции «Радио Москва»… Коста Наумов трогательно мне покровительствовал, знакомя меня то с тем, то с этим. Я увидел торопящуюся высокую, светловолосую женщину с текстом в руках. «Вся шведская буржуазия дрожит, когда ее слушает!» — рассказывал мне о ней Коста… Из другой студии вышел крупный, но уже достаточно пожилой человек. Коста Наумов завел с ним дружескую беседу. Представил меня. Мы обменялись парой слов. Разошлись. Коста мне объяснил: «Поговаривают, он был богатым, очень богатым в Финляндии. Все отдал бедным. Эмигрировал в СССР, и якобы работал в Коминтерне, а после его роспуска пошел работать на радио». Я вздрогнул. «Это же Левитан! — продолжил Коста — Он самый популярный диктор СССР! Во время войны все обращения, приказы Сталина, говорят, читал только он. И сейчас, как правило, он читает самые важные правительственные материалы…» Югославские эмигранты были разных национальностей и религий, но в то время этим фактам не придавали никакого значения, по крайней мере, внешне. Тогда всех их объединяла борьба с Тито. В то время македонской группой руководила непосредственно Вера Баранова, только что получившая высшее образование. Все называли ее просто Верочка. …Я слышал как он (Анатолий Калинин) говорил, не на собрании или совещании, а просто среди случайных людей из редакции, собравшихся вокруг него: «Для нас, для Советского Союза, важны все социалистические страны. Но самой важной была и остается Югославия. Если бы она была нашей, наш флот был бы хозяином Средиземноморья. В Италии дули бы другие ветры. Мы были бы ближе к центру Европы…» Василий Матвиенко был высокообразованным филологом и даровитым журналистом…Однако ряд переводов с русского на македонский часто заставляли его недоумевать: «Я же филолог. У меня даже есть научное звание. Я изучал несколько славянских языков. У меня есть представление об их истории. Но приходит Страчков и показывает мне македонский перевод. Смотрит мне в глаза и доказывает». Я чувствую себя бессильным, беспомощным «А я уверен, что Страчков не различает глаголы и имя существительное, прошедшее время от будущего. Не знает ничего ни о падежах, ни о предлогах. Никогда не учил грамматику, — делится этим без злобы Василий Матвиенко и заканчивает вопросом — Что это за язык такой — македонский?!» …Я запомнил убедительные факты антиболгарской политики правительства в Скопье во главе с Лазаром Кулишевским еще с первых дней его существования, факты и документы о попытках титовской Югославии отнять у Болгарии Пиринскую область осенью 1944 года и др. Я начал говорить — взволнованный, счастливый, но серьезный. Василий Матвиенко внимательно слушал меня. Его лицо было добродушным, и улыбка не покидала его лица… «Вот как мы с тобой договоримся — перебил меня Матвиенко. Я превратился в одно большое ухо. — Мы здесь, на „Радио Москва‟, не будем решать македонский вопрос, а тем более принимать брать чью-то сторону в спорах между Болгарией и Югославией…» Я его услышал, и не услышал. Поэтому вновь как из трубы зазвучали в моих ушах слова македонских коллег, которые с первого дня нашей совместной работы доказывали мне, что советские товарищи не разделяют позицию БКП по македонскому вопросу в ее споре с ЮКП. Я им тогда, конечно, не поверил, и был решительно не согласен. Я им доказывал, что Болгария и болгары безоговорочно будут на стороне СССР во всех его спорах с какой бы то ни было страной и верны ему, и так же они, советские люди, СССР, относятся к нам, к нашей стране… Прежде всего, я был диктором. А также студентом по совместительству, так что я засел изучать литературу по македонскому вопросу. До 1912 года мои родители были подданными турецкого султана. Мой отец был в рядах местных македонских повстанцев. Каждый раз, начиная свои бесконечные разговоры о повстанческих отрядах, он по несколько раз вспоминал обращение их руководителям перед собранием или акцию «Братья болгары». Также к ним обращался и Яне Санданский. Их мечта присоединить их область к Болгарии осуществилась. По приказу Санданского, как рассказывал мой отец, все население должно было приветствовать болгарскую армию хлебом-солью… Чаще всего я разговаривал с Сашо… Как-то раз я задал ему конкретный вопрос по Македонии. Сашо осмотрелся и задумался. «Где-то в 35-ом или 36-ом у Коминтерна появилось решение македонского вопроса, — наконец начал он. — Помню только одно: планировалось, чтобы Македония была независимой, самостоятельной республикой в Балканской федерации. Она должна была перестать быть яблоком раздора между балканскими странами…» Если бы мне это рассказывали другие люди, я бы не поверил… Слушал и не верил. Но это правда было так, и именно так. Сашо отнесся ко мне снисходительно: «Ты не забывай, в Коминтерне главным было не национальность, а звание коммуниста». «Например, во многих азиатские страны уезжали работать европейцы, и работали они от всей души и сердца… Ваш Василь Коларов работал в Монголии лучше многих монголов. Я думаю, что Димитар Влахов был назначен работать по македонской линии. Он даже если бы он хотел отказаться, он бы не смог. Приказ! А в Коминтерне Димитра Влахова знали как болгарина. И работал и крутился он в болгарском отделе», — закончил Сашо. «Можно сказать много хорошего о Владимире Поптомове, но ему не нравился Коминтерн. Может быть из-за македонского вопроса?! — спрашивал Сашо и сам себе отвечал — Не знаю. Больше всего он крутился здесь, на радио, в болгарской редакции…» …Мы пытались как можно дружелюбнее и деликатнее сказать нашему шведскому коллеге, что он говорит не как коммунист, а как человек, едва ли не полностью находящийся под влиянием западной антисоветской пропаганды. Наш собеседник подскочил, словно его ударили по лицу: «Я говорю вам как коммунист! С болью! Потому что я люблю СССР. И потому что я верю, что, несмотря на все это безобразие здесь, будущее за коммунизмом! — проревел он и продолжил. — Но СССР в том виде, в каком он есть сейчас, никогда не будет привлекательным для людей из-за рубежа. В СССР должна произойти еще одна революция! Революция для спасения коммунизма!»…Я не запомнил имя того шведа. …Особенно хорошо я помню Крыстю Тричкова. Мы часами говорили по нашему вопросу. Он вспоминал многие свои разговоры с Владимиром Поптомовым. Он якобы слышал от него, что познакомился с Тито в Москве и с тех пор у них враждебные отношения. Владимир Поптомов будто бы не воспринимал Тито всерьез. То ли за три месяца до 9 сентября 1944, то в первые месяцы после этой даты Владимиру Поптомову якобы был уготовлен высокий пост в титовской Югославии. Но он и слышать об этом не хотел, и с пренебрежением отказался. В те годы, когда Пиринкую область насильственно делали македонской, Владимир Поптомов был единственным человеком в высших партийных и государственных органах Болгарии, выступавшим против. Защищал болгарский характер Македонии Исторический факт, что подавляющее большинство ее населения было и остается болгарским… Для учащегося в Москве Георги Джагарова Македония была болгарской святыней. Он был готов в любой момент броситься сражаться за нее, презирая Тито и особенно Темпо… В Болгарии продолжалась активная работа по восстановлению правды по македонскому вопросу. Активнее всего в этом участвовал лично Крыстю Тричков, в те годы бывший первым главой Благоевградского округа. У меня даже складывалось впечатление, что он тратил больше времени на македонский вопрос, чем на свою работу в округе. Тричков не скрывал своего недовольства отношением СССР к нему. Я знал, что у него были острые переговоры с советскими чиновниками. Такие переговоры были у него и с руководителем «Радио Москвы» Месяцевым. Он обвинял и нашего посла в Москве Стояна Гюрова в пассивности по македонскому вопросу. По моему глубокому убеждению, Красти Тричков в трудных обстоятельствах достойно продолжал дело своего односельчанина [Белицы] Владимира Поптомова. Крысти Тричков смело вступал в разговоры с представителями Югославии, доказывая им, что историческая правда не на их стороне. Я глубоко убежден, что ему принадлежит значительная заслуга Болгарии в решительном противостоянии великосербским амбициям в так называемом македонском вопросе… В Москву из Югославии приехали также родные и близкие моих коллег. Приехали и родители Диме Толовского. Старики не могли придти в себя от радости, что видят обоих своих сыновей…Дядя Апостол, отец Диме и Петара, как только понял, что я болгарин из Болгарии, страшно разволновался. Он начал читать стихи Ивана Вазова о Болгарии, неоднократно повторяя Называться болгарином — это Радует сердце и взоры. Все это произошло буквально в первые пять-десять минут, как Диме зашел в комнату. Никто не прятал слезы на глазах… Диме прошипел отцу сквозь зубы: «Ты болгарин, а я — македонец!» Мать прижала его к своей старческой груди, гладила его по лицу: «Ну мы же болгары, милый. И твой папа, и я, и твои бабушка и дедушка!» — она хотела его успокоить. «А я македонец!» — продолжал он. «Завтра же принесите мне болгарские газеты! — настаивал дядя Апостол — Там, в Македонии, болгарские газеты запрещены. Только от Радио София мы узнаем что-то о матери Болгарии. Мы слушаем это тайно, потому что если об этом узнает УГБ (Управление государственной безопасности — прим. автора), нам не поздоровится!» Я сказал, что у меня появилась срочная работа и ушел. Не смог дальше наблюдать эту сцену… Я знал Диме Толовского много лет. И не помню случая, чтобы он хоть раз сказал о Болгарии что-то хорошее. Он терпеть не мог болгарские книги. Будучи студентом первого или второго курса в Ленинграде, он влюбился в иностранную студентку. Это была, как говорится, любовь с большой буквы. Но студентка оказалось болгаркой. Он даже общаться с ней перестал. Вот она — не драма, а трагедия тысячи тысяч сыновей и дочерей македонских болгар Вардарской Македонии под стеклянным колпаком титовской Югославии.