Жизнь и смерть знаменитого махновского контрразведчика Лёвы Задова, по материалам его уголовного дела

11 апреля 1893 года в еврейской земледельческой колонии Весёлой близ Юзовки (современного Донецка) в семье еврея Юделя Гиршевича Задова (по некоторым данным — Зодова) родился сын Лёва. Кроме него в семье было трое сыновей и шесть дочек. В 1900 году семья перебралась в Юзовку. Лёвка уже с молодости отличался непокорным характером. После окончания хедера (начальной еврейской школы) он принял крещение, стал «выкрестом» — этот шаг поставил его вне семьи и вне еврейской среды, зато избавил от всех ограничений налагаемых российскими законами на лиц иудейского вероисповедания. Несколько лет Задов перебивался случайными заработками. В 1912 году он стал работать каталем на металлургическом заводе. Каталями называли грузчиков, которые тачками загружали доменные печи. На одну тачку грузили от 30 до 50 пудов руды — 700-900 кг. В день каталь грузил до 2000 пудов руды по копейке за тачку — нищенская оплата за тяжкий труд, который мог выдержать далеко не каждый. Но кто выдерживал, обладал чудовищной силой. Не был исключением и вымахавший к 16 годам в 2-метрового громилу Лёва. Неудивительно, что среди работающих на износ за нищенскую плату рабочих-металлургов росли революционные настроения. Вот и Задов стал членом небольшой (численностью 5-6 человек) группы анархистов. Трижды она делала экспроприаторские налёты, а попросту говоря — занималась разбоем: ограбила артельщика рудника, сельскую почтовую контору и ж.д. кассира на станции Дебальцево. В 1913 году группу арестовала полиция. Через два года, после окончания следствия и суда, Задова приговорили к 8 годам каторжных работ: это Лёва ещё легко отделался — по царским законам совершеннолетие наступало в 21 год — он получил срок как «малолетка». Кстати, заключение спасло его от мобилизации в императорскую армию и от боёв на полях Первой мировой войны. Освободила же его Февральская революция 1917 года. После возвращения в Юзовку Задова выбрали старостой цехового комитета, а затем членом совета рабочих депутатов. Он продолжил делать экспроприации, но теперь на законных основаниях. В марте 1918 года Лёвка с организованным им отрядом рабочих вступил в Красную гвардию, чтобы защищать республику от наступавших немецких войск. Однако захватчики нанесли им поражение, и отряд отступил в Россию к Царицыну, где воевал с войсками атамана Краснова. Задов осенью оставил его — как анархисту, ему не хотелось подчиняться командирам-большевикам. Он вернулся обратно в Юзовку. Здесь он узнал, что в районе Гуляй-Поля действует войско анархиста Нестора Махно, и во главе отряда числом в 5-6 человек подался к нему. Махно в то время вёл боевые действия против австро-венгерских войск и гайдамацких отрядов. Первоначально Задову доверили проводить агитацию среди крестьян, чтобы они присоединялись к батьке. Путешествуя по югу современной Запорожской области в одном из сёл зимой 1918-19 года Лёва подхватил сыпной тиф — болезнь, от которой в Гражданскую войну умерло едва ли не больше людей, чем от боевых действий. Проболел Задов месяца три, но крепкий организм в конце концов выдержал, и весной он встал на ноги. К этому времени обстановка изменилась — немцы ушли, и основным противником анархистов стали наступающие с юго-востока войска деникинцев. Задова назначили помощником вновь сформированного в Мариуполе командира полка. Пробыл он там недолго, месяца полтора: в апреле 1919 года при штабе Махно была создана так называемая «Инициативная группа», руководимая анархистом Черняком, в которую перевели и Лёвку. В его задачу входило обложение контрибуцией буржуазии в занимаемых махновцами городах. Задов с удовольствием прозанимался этим хорошо знакомым ему делом до мая 1919, то есть, до отступления из Мариуполя. В тот период Махно заключил с красными союз. Его отряды получили статус Заднепровской бригады, которой «назначили» командовать батьку, однако это не помешало ему объявить проведение Крестьянского съезда, который красные командиры объявили вне закона. В результате Махно порвал с ними и ушёл на правобережье Днепра. «Инициативная группа» распалась. Большая её часть — человек 8-10, уехала в Москву для ведения подпольной работы (их потом практически всех расстреляли). Задову тоже предлагали уехать, но он перебрался на Правобережье и там нашёл батьку. Махно и его приближённым, в число которых вошёл и Задов, сначала удалось создать отряд, численностью в 6-8 тысяч человек. Задов очутился в штабе 1-й бригады Калашникова. Находясь в кольце белых, махновцы отошли к Умани, в которой находились петлюровцы. Батька вступил с ними в переговоры, предложив союз. В сентябре Махно прорвал фронт белых, захватил Александровск (Запорожье), Екатеринослав (Днепропетровск), Мариуполь, Бердянск и большую часть прилегающих сёл. Его армия росла, как на дрожжах: к нему присоединялись не успевшие отступить красные подразделения (две бригады отрезанной 58-й стрелковой дивизии и другие мелкие части), беднота и середняки. В это время при штабе Махно была создана контрразведка, возглавил которую крестьянин по происхождению и токарь по профессии Лев Голик. Бригаду Калашникова переименовали в 1-й Донецкий корпус, начальником контрразведки которого назначили Задова. Около 4-5 недель сентября-октября 1919 года Лёва работал в Александровске. Тогда-то, используя опыт проводимых им на левобережье агитаций и экспроприаций, он выработал свои методы работы. Лёвка вошел в фавор к Махно благодаря своей природной хитрости, изворотливости. В деликатном искусстве контрразведки он прежде всего использовал… женщин. Они при всех властях могли почти беспрепятственно передвигаться от села к селу, с базара на базар, всегда оказывались в курсе военных приготовлений любого противника, его сил, и расположения, и даже намерений. Так же при них часто не стеснялись обсуждать свои планы сами махновцы. Кроме того, Задов с времён «Инициативной группы» завёл дружбу с анархистом Петром Аршиновым-Мариным, который познакомился с Махно ещё в Бутырке и являлся при батьке чем-то вроде духовного отца от анархизма. Этот человек был душой организации «Набат», у которой имелась своя разветвлённая агентура, как на юге, так и в Москве, и в Петрограде, и он обменивался с Задовым информацией. Контрразведка 1-го корпуса махновцев состояла из 8-10 человек. На допросе спустя 20 лет Задов смог вспомнить фамилии только четверых своих сотрудников, из которых один перебежал к красным, одного расстреляли сами махновцы, а двое погибли в бою — тяжёлая была жизнь у махновских контрразведчиков. Они её компенсировали тем, что занимались откровенным грабежом зажиточного населения. Вскоре штаб Махно перебрался в Екатеринослав, куда переехала и контрразведка 1-го корпуса. Её штат разросся до 15-20 человек, а Задов помимо руководства ею стал исполнять обязанности заместителя начальника главной контрразведки. Основным противником махновских «чекистов» стало большевистское подполье. Его работники приводились в контрразведку, допрашивались, после чего без суда представлялись Лёвкой к расстрелам, которые утверждал лично Махно. О том, какими садистскими методами вёл допросы Задов и его подручные, среди махновцев ходили леденящие кровь легенды, но что из этого было правдой, а что вымыслом, сегодня отличить практически невозможно. Громадного роста, грузный, с веснушчатым лицом и рыжий, он, наверняка производил на допрашиваемых жуткое впечатление. В те годы сам Задов касаемые его домыслы не отрицал, чтобы добавить своей персоне авторитета. Позже он, конечно, от обвинений в пытках и издевательствах всячески отказывался. Кроме подполья Задов занимался очисткой махновской армии от лиц, сочувственно относящихся к Красной армии. Так по подозрению в измене в 1919 году был расстрелян бывший краском командир 3-го корпуса Михаил Полонский. По донесениям отдельных командиров стало известно, что он готовит сою часть к переходу на сторону красных, которые в конце 1919 года приближались к территории Новороссии… и его ликвидировали, заманив в Екатеринослав на специально устроенные именины жены. Её и ещё двух человек тоже расстреляли. Руководил ликвидацией Задов. Однако эти меры остановить развал махновской армии не могли. Вскоре отступающие на юг белые выбили батьку из Екатеринослава, был потерян и Александровск. Многие махновцы заболели тифом, заболел им и батька. Началось повальное дезертирство: люди уходили или к красным, или вовсе разбредались по домам. Махно и его приближённые на рубеже1919-1920 годов прятались в сёлах окрест Гуляй-Поля, Задов и его брат Даниил в это время скрывались у сестры. Махновская армия фактически приказала долго жить, и так бы было и дальше, если бы белые не «зацепились» за Крым. В апреле 1920 года, когда красным было не до батьки, тому удалось вновь собрать под своими чёрными флагами до 800 человек. К августу его армия разрослась до 5 тысяч. Сочувствующих красным (за исключением внедрённых агентов) в этой людской массе уже практически не было. В апреле-мае начальником разведки при Махно служил брат Задова — Даниил (Данька) Зотов, а сам Лёвка служил помощником командира вновь сформированного пехотного полка, и фактически тоже занимался разведкой, используя всё тех же женщин. В этот период жизнь Задова оказалось под угрозой — его мог убить сам батька. В июне во время стоянки махновского штаба в селе Туркеновка, туда заявились бывшие махновцы: некий Фёдор Глущенко и Яков Дурной. Глущенко на допросе признался, что в Харькове был арестован ЧК. Оттуда его отпустили с поручениями: прощупать настроения Задова и при удобном случае убить Махно. Этих людей махновцы расстреляли. Некоторые члены махновского штаба настаивали, чтобы убили так же и Задова, которого в это время в штабе не было, а то б ему точно несдобровать. За него заступилась жена Махно — Галина. В результате Лёвку не тронули, но он долгое время оставался в опале. Правда, это не помешало батьке включить его в «следственную комиссию», куда помимо Задова входила Галина Махно и ещё два человека. Комиссия разбирала дела коммунистов — в основном продовольственных комиссаров, которые часто попадали в плен к махновцам. Просуществовавшая два месяца комиссия как правило обвиняла их в грабеже трудового селянства и приговаривала к расстрелам. Так продолжалось до октября 1920 года, пока батька не заключил с красными третий, последний договор. Большая часть махновцев отправилась на Крымский фронт, в Гуляй-Поле остался только батька с небольшим отрядом. Армия анархистов разбилась на две группы: кавалерийскую и пехотную. Пехотная состояла из пехотного и артиллерийского полков, которыми командовал Пётр Петренко, при котором Задов служил комендантом. После разгрома Врангеля красные предложили этой группе сложить оружие, а когда она отказалась это сделать — пошла на прорыв. Её разгромили в районе станции Фёдоровка: к Махно в декабре 1920 года пробрались только две небольшие группы. Отряд Махно снова стал стремительно уменьшаться, чему особенно способствовала объявленная в апреле 1921 года для махновцев амнистия. Уходил в основном рядовой состав. Из командирского Махно сформировал штабной взвод — костяк своей сильно «похудевшей» армии. От безысходности махновцы отправились в длительный рейд по Левобережью. Они даже прошлись кровавым смерчем по Курской, Воронежской областям России, по Донской области. Но подавляющее большинство людей устало от войны, и не хотело присоединяться к махновцам. Селяне начали получать обещанную советской властью землю, вменяемые закупочные цены на зерно — надо было пахать, а не махать шашками или скакать с винтовками наперевес. Фактически с батькой остались только те, кто просто настолько замарался в крови, что уже просто не надеялся на прощение. Задов в это время был особо приближен к батьке и несколько раз выносил его раненого из боя на руках, фактически выполняя обязанности личного телохранителя. К июлю у Махно осталось около 150 человек. Батька решил уходить за границу, лучше в Польшу, но так как преследователи загнали его банду на север Одесской губернии, было решено прорываться в Румынию. За 4-5 дней до перехода границы произошла очередная сшибка с одним из многочисленных красных отрядов — махновцы потеряли половину людей и едва спаслись. Сам Лёвка получил ранение и чуть не погиб. Границу с Румынией в результате пересекли только 77 человек. Махновцы разоружили находившуюся на берегу Днестра пограничную заставу и 28 августа 1921 года переплыли на ту сторону с лошадями в районе приднестровский сёл Каменка и Подоймица. Румыны махновцев разоружили и направили в лагерь для интернированных в Брашове. Исключение сделали только для Махно, его жены Галины, Задова и его брата Даниила — им разрешили жить в Бухаресте, где они прожили дней 10 в гостинице. Однако так как средств для существования у братьев не было, они перебрались в лагерь в Брашове (затем в Орадио-Маре и Фогораш), где следующие два года перебивались случайными заработками. В 1923 году лагеря расформировали, и Задов вместе с ещё 20 махновцами устроился работать на лесопильную фабрику местечка Гимише, затем весной 1924 года переехал на строительство в Плоешти. С Махно он отношений не поддерживал, хотя знал, что румынские власти отправили его в Польшу, где он сначала был арестован, а потом перебрался в Берлин. Об этом в письме ему сообщил Аршинов-Марин. Лёвке уже исполнился 31 год. Для него, человека, ещё недавно командовавшего контрразведкой крупных войсковых соединений, человека, который внушал страх своим и чужим, нынешнее положение казалось унизительным, его деятельной натуре хотелось большого дела, и оно вскоре подвернулось. В Плоешти Задов и его брат познакомились с бывшим петлюровским сотником — Иваном Запорощенко. Он предложил бывшим махновцам создать боевую группу числом 5-6 человек, чтобы делать с румынской стороны налёты на советскую территорию, грабить её и с этого жить. Вскоре стало понятно, что его деятельность курирует румынская разведка Сигуранца через своего агента бывшего петлюровского офицера Евграфа Гулия. Румыны хотели превратить махновцев в своих диверсантов, и первый выход был пробным. Задов такую группу создал. На допросе в 1938 году он показал: «Кроме меня и Зотова (брата Даньки) никто не знал о наших намерениях явиться на Сов. стороне к органам Соввласти». Гулий и проводивший группе инструктаж, переодетый в штатское офицер Сигуранцы требовали от бывших махновцев добыть на советской стороне побольше советских червонцев (этого хотел Гулий) и несколько хороших лошадей (румынский офицер). В письме Задов сообщил о своей авантюре жене Махно — Галине. Она её одобрила, а вот Махно, делавший сохранить свои немногие оставшиеся кадры — нет. В то время батька и его штаб были уверены в неизбежной гибели советской власти, в том, что селянство её не поддержит. Опираясь на его зажиточную часть и помощь интервентов, Махно надеялся поднять новое восстание. На советской стороне Задов должен был присмотреться к внутреннему состоянию советской власти. Позже Задов признался на допросах в 1938 году, что это и была его основная задача, из-за которой он согласился на сотрудничество с Сигуранцой, но потом разуверился в возможности махновского восстания, и перешёл на советскую сторону. Гулий выдал группе оружие — шесть револьверов, один карабин, гранаты и по 100 патронов. Переправиться через Днестр ей помогли румынские пограничники. На советской стороне Задов убедил своих махновцев сдаться. Запорощенко они скрутили, и в селе Баштанка Песчанского района Лёвка и его группа явились к местному председателю сельсовета и сдали ему оружие. Вскоре они уже были в окружном ОГПУ города Тульчин. Следствие длилось до 1925 года, после чего Задову предложили работать в органах ОГПУ, на что он охотно согласился. Лёвка понимал, что, если не искупит свою вину перед СССР «бескорыстной» работой на него, его просто-напросто расстреляют. Задов-Зиньковского (Лёвка сменил фамилию) выпустили из тюрьмы и сначала негласно, а потом гласно, он стал вербовать агентуру по линии Иностранного отдела ГПУ в основном из числа бывших махновцев и знакомых, заведённых за три года пребывания в Румынии. Работали они в основном за деньги. В Румынию за 13 лет Задов забросил около 15 агентов, из которых более-менее честно, по его оценкам, работали только 4-5 человек. В связи с этим разведывание политических формирований у румын было сорвано, а запланированная диверсионная работа вообще не проводилась. Основные успехи были только в выявлении агентуры, забрасываемой румынами на территорию СССР. В 1935-м году произошёл массовый провал румынской агентуры, заброшенной Одесским аппаратом ИНО, в который входил и Задов. На допросах он показал, что виновато в этом было руководство — Владимир Пескер-Пискарев и его зам Александр Вебрас. По его словам Пискарёв не гнушался принимать от агентуры доставляемую с противоположного берега контрабанду, растратил около 2000 инвалютных рублей, перед заброской агентов закатывал с ними банкеты, на которые приходили не только не имеющие к заброске отношение работники Одесского ИНО, но и члены их семей. Был в курсе всего происходящего и бывший начальник центрального аппарата ИНО в Москве Абрам Сапир. В руки Сигуранцы попал связной «Талин», в пиджак которого вопреки всем правилам была вшита бумажная инструкция. Задов настаивал, что Пискарев «подставил» его Сигуранце. Благодаря этому документу румыны вскрыли агента «Тейлова», внедрённого в черновицкую разведку, «Туриста», работавшего в кишиневской разведке штаба 3-го корпуса и «Тамарина» — агента в Румынском генеральном штабе. Затем, несмотря на предупреждение Задова, был арестован связной «Светлов». В течение октября-ноября румыны арестовали практически всех советских агентов, внедрённых на территории их страны. Этот провал послужил поводом обвинить в 1938 году в предательстве Задова… что, в принципе, полностью исключить совершенно нельзя. Если в сентябре 1937 года, когда допросы только начались, Задов отрицал свою работу на иностранные разведки, то в мае 1938 признал себя румынским и английским агентом. В своих показаниях он развёрнуто рассказал о способах связи и контактах за рубежом, а также о характере переданной им информации. Даже реабилитация в январе 1990 года полностью этого исключать не может — шпионские игры очень запутанные. Кроме всего прочего Задов назвал фамилии 12 бывших махновцев, которых, по его словам, батька оставил на Украине для ведения разведывательной деятельности. В своей последней в жизни камере, куда Задова перевели за несколько дней до расстрела, он сдружился с Константином Штеппой — киевским историком, которого советская власть из тюрьмы в 1938 году выпустила, в отличие от остальных сокамерников Лёвки. Штепа вспоминал, как Задов сказал ему: «Меня считали жестоким — и, как будто, не без причины, но по натуре я добрый и мягкий человек, и ничего мне больше не претило за всю мою жизнь, как всякая жестокость и грубость». Была ли эта искренняя исповедь обречённого на смерть человека, или Задов в очередной раз кривил душой, сказать сложно. В камере Лёвка развлекал сокамерников, исполняя песни Вертинского. Но однажды тайно признался Штеппе, что очень желал бы, чтобы в последний момент его не оставили силы — он хотел встретить смерть с достоинством. Ему не раз доводилось видеть, как в последний момент гордые на первый взгляд люди ломались и превращались в ничтожества. Он такого не хотел. Кроме этого он просил Штеппу, чтобы тот объяснил ему, что обозначает церковная формула — «смертию смерть поправ». Но историк был не силён в богословии, поэтому толком и сам этого не понимал. Наконец, звякнули в последний рас тюремные ключи, загремел отпираемый засов, и Лёвка Задов — махновский контрразведчик и душегуб, исчез за бронированной тюремной дверью навсегда.