Die Welt (Германия): обещай мне, что застрелишься, если придут русские
На третьей неделе апреля 1945 года Красная Армия прорвала немецкую линию обороны на Зееловских высотах. Ее целью была столица Рейха. А уже через несколько дней в поле боя превратился и сам Берлин. Город погрузился в панику и хаос. Конец Третьего рейха начался в утренней дымке. Точнее говоря, в утренней дымке 16 апреля 1945 года. В этот понедельник около 2,5 миллионов солдат Красной Армии, имевшие в своем распоряжении 14 600 пушек и 6250 танков, пошли на штурм столицы Рейха. В докладе вермахта сообщалось об «ожесточенных боях на всей линии фронта». Но это было преувеличением, потому что полное поражение было, по сути, вопросом нескольких дней. Именно на это надеялся 14-летний Юстус Аленфельд (Justus Alenfeld). Будучи, в соответствии с нацистской идеологией, сыном «еврейского» отца и «арийской» матери, то есть ребенком, рожденным в «привилегированном смешанном браке», он почти всю свою жизнь страдал от дискриминации, а с 1941 года и вовсе боялся, что его отца Эриха депортируют. Поэтому Юстус с нетерпением ожидал конца нацистского режима. Теперь, после начала последнего наступления, он завел «Дневник последней борьбы за Берлин». 17 апреля он написал: «О наступлении Красной Армии пока нет точной информации. Повсюду царит огромное напряжение». В тот же день Хедвиг Лушай (Hedwig Luschei), владелица небольшого продуктового магазина в городке Фалькензее к западу от Берлина, записала: «Политическое и военное напряжение достигло крайнего предела. Что и как будет дальше?» Свое решение она уже приняла: «В магазине ходят слухи, один страшнее другого. Люди собирают скарб и толпами бегут на запад. Я решила, что останусь. И будь что будет». Пришли русские. 19 апреля 1945 года, после трехдневных кровопролитных боев за Зееловские высоты, пала последняя линия обороны вермахта на подступах к Берлину. И теперь мобильные части советских войск окружили столицу Рейха с севера и юга, тогда как основные силы Красной Армии прямиком вошли в восточные районы города. Всего через 24 часа советские гаубицы начали обстреливать правительственные кварталы. Большинство жителей Берлина перестали выходить из бомбоубежищ и подвалов. Массивные бетонные блоки укладывались сверху в три-четыре слоя. Ситуация со снабжением продовольствием, а также с гигиеной обострилась до предела. 17-летняя девушка писала: «Тревога! Мало воды, нет электричества, во время воздушных атак больше не раздаются сирены». Другая девушка примерно того же возраста записала в свою очередь: «Опять в подвале. Сегодня день рождения фюрера, но никто не поднял флаги, хотя Геббельс приказал это сделать». Вероятно, она уже догадывалась, что будет, и была права: «Большинство людей уже сожгли свои флаги и повыбрасывали партийные символы и другие подобные вещи. Потому что боятся русских». Повсюду распространялись апокалиптические мысли. Хинрих Гренземанн (Hinrich Grensemann), призванный в ополчение, вложил в руку своей 21-летней дочери Фридерике пистолет: «Все, дитя мое. Обещай, что застрелишься, когда придут русские, иначе у меня не будет ни минуты покоя». Возможно, чтобы «подсластить» голодавшим берлинцам смерть, глава городского отделения НСДАП Йозеф Геббельс 21 апреля 1945 года распорядился раздать горожанам последние запасы продовольствия. После почти шести лет продовольственных карточек и дефицита продуктов питания никто уже и не ждал от него такой благотворительности. Настоятельница женского монастыря Норберта Облёзер (Norberta Oblöser) так описывала свой «железный рацион» в Доме католического немецкого женского союза в Шарлоттенбурге: «30 грамм кофе в зернах, банка овощных консервов, 250 грамм бобовых, 250 грамм прочих пищевых продуктов, фунт мяса, килограмм сахара и небольшая пачка кофезаменителя». Столько еды за один раз у нее на столе не бывало уже много лет. Вероятно, в последнем работающем ресторане в отеле Adlon персонал перестал строго следить за правилами. «Немногочисленные гости в обеденном зале поражаются готовности официантов наливать им вино в неограниченных количествах», — обратил внимание норвежский корреспондент Тео Финдаль (Theo Findahl). — Вообще-то, давно уже действует правило: один бокал на человека». Журналисту это сразу бросилось в глаза. «Что ж, лучше заставить раскошелиться последних гостей, чем все оставить русским», — написал он. Финдалю было ясно, что разграбление Берлина и печальная участь оставшихся в городе жителей — вопрос нескольких дней. На улицах города толпились беженцы, раненые солдаты и остатки частей всевозможных родов войск — вермахта, ваффен-СС и ополчения. 26-летний лаборант Курт Вафнер (Kurt Wafner), который не преминул воспользоваться «последним предложением», пошел на риск и бежал из своего отряда. Конечно, он знал, что по всему Берлину было полно «летучих военно-полевых судов». Многие функционеры НСДАП нижнего уровня, а также солдаты-фанатики охотились за предположительными или реальными дезертирами, а находя их, зачастую расстреливали прямо на месте. Тем не менее Вафнер помог своей невесте Барбаре: «Нам надо подумать о продовольствии. Магазины распродают последние запасы. Но хлеба больше нигде не найти; все, что оставалось, было продано вчера». Вафнер стоял в длинной очереди в продуктовый магазин, несмотря на опасность быть обнаруженным и обвиненным в дезертирстве: «Я впереди, на улице, а Барбара собирается». В отличие от некоторых соседей, стоявших в очереди за ними, им повезло: «Мы уже дома, а они сейчас расходятся по домам, на их лицах — выражение ужаса. Совсем рядом с магазином, прямо перед дверью, взорвалась граната. Пару мужчин убило на месте, а несколько женщин катались с криками и стонами по земле».
