Назвавший Сталина убийцей

28 октября 1937 года на даче легендарного советского писателя Бориса Андреевича Пильняка праздновали День рождения его маленького сына. Малыша, появившегося на свет три года назад, назвали в честь отца Борисом. Минимум гостей. Разве что пришёл поздравить Борис Леонидович Пастернак, соседствовавший с Пильняками. Зашёл драматург Николай Фёдорович Погодин вместе с дочерью Татьяной. Веселье было тихим, как река, журчавшая невдалеке от дома. Через некоторое время порог дома Бориса Пильняка перешагнул человек в форме НКВД, который коротко козырнув, произнёс: — Николай Иванович просит вас к себе. Нужно выяснить один маленький вопрос. Борис Пильняк обвёл взглядом собравшихся и с нежностью посмотрел на маленького сына. Упомянутым «Николаем Ивановичем» был палач и садист, а по совместительству народный комиссар внутренних дел Ежов. Пильняк всё понял. Сотрудник госбезопасности, стоявший на пороге его дома, утирал платком лоб, вспотевший под фуражкой, и слащаво улыбался ребёнку, удивлённо смотрящему на незнакомого дядю. - Возьмите свою машину. На ней через час вернётесь домой, - успокаивающе и миролюбиво произнёс, наконец, чекист. Супруга Бориса Андреевича, княжна Кира Георгиевна Андроникашвили, тоже всё прекрасно понимала. Бледнея, но пытаясь изо всех сил не напугать ребёнка, праздновавшего последний день рождения со своим отцом, она молча протянула мужу узелок с вещами. Борис Пильняк обнял Киру. А узелок взять отказался. В эти последние 40 минут свободы, которые предстояло ехать из Переделкина в Москву, ему отчаянно хотелось чувствовать себя не арестантом, а свободным человеком за рулём великолепного кабриолета Ford, который Пильняк привёз в СССР семь лет назад, в 1931-м. На этом автомобиле он объездил всю Америку. Откуда у советского человека такие деньги? Борис Пильняк – единственный советский автор, которого приглашали поработать сценаристом в Голливуд. У американских продюсеров была, разумеется, дикая и абсолютно не осуществимая идея снять кино про то, как два американца оказываются в Советской России. Пильняк был приглашён для «советизации» сценария. Но Борису Андреевичу всё в сценарии, для которого уже был написан синопсис, казалось настолько неправдоподобным и фальшивым, что он решился разорвать заключённый с одной из американских студий контракт. Разумеется, кино так и не сняли, но всё причитающееся за работу вознаграждение Пильняку выплатили в полном объёме, что можно расценивать, как знак уважения американских акул Голливуда к таланту российского автора. Уважать было что. В Соединённых Штатах Пильняк был принят, как король. Советскому автору, который имел опасный для жизни критический взгляд на советскую реальность и лично на роль товарища Сталина в строительстве коммунизма, мог позволить себе обвинить «отца народов» в том, что он имеет отношение к весьма странной кончине военачальника Михаила Фрунзе, устраивали встречи с американскими читателями и знаменитостями. В США была издана его книга «Волга впадает в Каспийское море». Сотрудничество виделось американским издателям долгосрочным. Ведь именно Борис Пильняк с его феноменальной дерзостью и свободолюбием был самым популярным советским писателем, доказывавшим на деле, а не на словах, что советский человек может быть свободным. В чём? Не только в убеждениях, но и в перемещениях по всему миру. Количество заграничных поездок Пильняка, действительно, зашкаливало. Он ездил в Германию и Францию, Турцию и Польшу, Японию и Китай. Посещение Великобритании стало настоящим потрясением для мировоззрения Бориса Пильняка, который писал, что Лондон буквально потряс его своей динамичностью и грандиозностью. «На Западе сконцентрировано значительно больше, нежели в России, богатств и культурных ценностей. России надо многому поучиться у Запада». Эти слова в одном из своих очерков написал вчерашний славянофил Борис Пильняк, сравнив динамику английских городов и затхлость подмосковной Коломной, этой не настолько удалённой от столицы русской провинции, надуманная и воспетая классиками «духовность» которой казалась ему откровенной затхлостью, свидетельствовавшей об отсутствии малейшего намёка на эволюцию. «Тишь глубокая вековая и безмолвие» удручали человека, посмотревшего, какой может быть жизнь и развитие процессов, происходящих в обществах стран «загнивающего Запада», где разрушению мира до основания предпочли его поэтапную и разумную модернизацию. «Боговы церквёнки» с их беспросветностью и умением воспитывать в русском человеке исключительное раболепство перед любым правителем-самодуром, вызывали у писателя панический ужас. И… об этом страхе он не боялся говорить со своей советской аудиторией. «Надо, необходимо, чтобы Россия шумела машиной!» Эти слова принадлежат деятельному, целеустремлённому Борису Пильняку, сам стиль которого, сотканный из рубленных фраз, порой, без классического героя, а лишь с яркими, почти графическими образами-метафорами, задавал вожделенные ритмы прогресса. Произведения Пильняка Тынянов называл информационными потоками, между которыми установлен особый, одному ему, Пильняку, ведомый, но удивительно гармоничный порядок, «глыбами, в которых тонет следствие». Пильняк, вернувшийся из-за границы, отличался от советских «товарищей-писателей» даже визуально. Черепаховые очки вместо пенсне. Аристократический, идеально сидящий, серый костюм вместо мешковатых облачений, почерпнутых в советских магазинах одежды. Борис Пильняк родился в Можайске 29 сентября 1894. Его настоящая фамилию была Вогау. В жилах этого талантливого человека текла немецкая, еврейская, русская, монгольская и татарская кровь. Детство писателя прошло между Можайском и Саратовом, двумя городами, которые мальчик, ставший писать с юных лет, в своих рассказах и россказнях наделял удивительными и просто волшебными качествами, никогда в реальности не присущими ни Саратову, ни Можайску. Отец Бориса был земским ветеринарным врачом, происходившим из немцев-колонистов Поволжья. Мама, девушка из старинной купеческой семьи города Саратова, окончила педагогические курсы в Москве. Юношей Борис писал стихи и прозу, рисовал, стремившись избегать всего шаблонного, классического, обыкновенного. Даже в Бога он верил по-особенному. Отвергал Саваофа, верил в Бога, являвшегося своего рода вечным двигателем. Сам псевдоним «Пильняк» прошёл от наименования деревни Пильнянка, где мальчик частенько бывал в детстве. Революцию Борис Пильняк встретил в Коломне, где он был писателем, успевшим заявить о себе. Большевики не могли не причислить такого к контрреволюционерам. И даже подумывали, не поставить ли им «интеллигентишку» к стенке? Но в тот раз «обошлось». Хотя новый 1918 год Пильняк встречал в тюрьме. Коломна, где Борис Пильняк прожил долгих 10 лет, стала прообразом местечка Ордынино, где происходит действие его романа «Голый год», в котором речь идёт о событиях голодного 1919 года, сокрушившего, изломавшего привычные русскому человеку, живущему в провинции, многовековые устои и уклады жизни. «Слышишь, как революция воет?! Как ведьма в метель!» Роман, насыщенный яркими образами метафорами, поданный и написанный необычно, живо, интересно, удивительным языком вызывает живую дискуссию в писательском мире. Критики обвиняли в бессюжетности, в схожести манеры написания со стилем Андрея Белого. Почитатели восхищались новизной прозы Бориса Пильняка, говоря, что «Голый год» ставит творца рядом с Чеховым и Блоком. Евгений Замятин, называя его единственным достойным писателем постреволюционной эпохи, писал: «Сюжетный план у Пильняка настолько запутан, насколько запутан план самой Москвы». И критики, и почитатели отмечали удивительную гармонию, единство символического и музыкального тона при бесструктурности, «рваности» повествования. Большевики – поначалу! – узрели в такой подаче созвучие с ритмами непростого революционного времени. Плохо было вот что: по достоинству оценив стихийность и бунтарское начало Великой Октябрьской, Пильняк, как человек здравомыслящий, как выпускник учебного заведения, которое сегодня носит название РЭУ имени Плеханова, не мог не чувствовать её дурную разрушительную силу. «Вот что такое нынешняя Россия коротко: разрушена семья, мораль, труд, классовое сознание всех групп населения ибо борьба за существование, голодная смерть вне морали и заставляют быть аморальным» (Б. Пильняк). На все упрёки в антисоветчине Борис Андреевич отвечал публично: «Я не коммунист и не признаю, что должен писать по-коммунистически… Поскольку коммунисты с Россией, постольку и я с ними». На удивление такая позиция не помешала Борису Пильняку не просто обосноваться в Москве в 1924 году, но и начать плодотворное сотрудничество с издательствами и журналами, создаёт издательство «Круг». В 1925 году он уезжает на исследовательском судне «Персей» в экспедицию на Крайний Север, где рождается сюжет рассказа «Заволочье», о местах, где не живёт и не может жить человечество. Рискуя жизнью, Борис Пильняк, помогал снимать планы для кинохроники. Так зарождалась его любовь к кино, которое своей «калейдоскопичностью», сумбурностью и нестройностью было очень созвучно его стилю. «Мне выпала горькая слава быть человеком, который идёт на рожон» В 1926 году в журнале «Новый мир» выходит та самая «Повесть непогашенной луны». В предисловии автор хоть и просит не искать параллелей с реальностью, но совершенно очевидно, что в произведении речь идёт о почти насильственном отправлении легендарного военачальника на операционный стол, где он был зарезан хирургами по указанию Иосифа Виссарионовича. О том, что так всё и было, «под страхом смертной казни» болтала вся Москва. Но чтобы писать про это? Тираж «Нового мира» арестовывают, и ждут ареста автора. Публикацию этой повести категорически запрещают впредь. Бориса Андреевича Пильняка ждёт волна непримиримой травли. Сам Горький говорит о нём: «Этот господин мне противен! Он пишет, как мелкий сыщик! Очень скверно!» Пильняка заносят в чёрные списки советских журналов, в которых он с успехом публиковался до этого. Его вынуждают оправдываться и писать покаянные письма. Появление своего рассказа в печати он называет сущей бестактностью. И всем понятно, что это шаг во спасение жизни. Пильняк уверяет, что у него не было цели написать злостную клевету на партию, не упоминая имя товарища Сталина. Его настигает горе. В Ленинграде уходит из жизни друг, человек, номер телефона которого был жирно обведён в телефонной книжке Бориса Пильняка. Речь о Сергее Есенине, за гробом которого идёт убитый горем Борис Пильняк, «набравшийся наглости» и сообщивший о трагической гибели поэта прямо на премьере «Броненосца «Потёмкина» в кинотеатре «Художественный». Пильняк будет бережно хранить до последних дней клочок бумаги, на котором начертаны строки: «До свиданья, друг мой, до свиданья… Милый мой… ты у меня в груди…». Пильняк, словно готовясь уйти за другом, избрал уникальный метод суицида, растянувшего на 12 лет. Советскую власть и Сталина он дразнил так, как дразнят бешеную собаку. Так, в 1929 году в Берлине в «белоэмигрантском издании» публикуется его «контрреволюционная» повесть «Красное дерево». Советские критики взрываются ураганной истерикой, крича наперебой о том, что за красными словами у Бориса Пильняка проглядывается белая кость и обвиняя в том, что он вместе с Евгением Замятиным публикует не пропущенные советской цензурой произведения. То был момент перелома, после которого из советской культуры начнётся методичное выдавливание писателей несоветского типа – из театра начнут выживать Всеволода Мейерхольда и Михаила Чехова. Из литературы – Замятина, Пильняка, Платонова. 21 сентября 1929 года Пильняк и Пастернак подают заявления о выходе из Всероссийского Союза писателей. Чуть позже уйдёт Анна Ахматова. После Всероссийский Союз писателей будет реорганизован в Союз писателей СССР. Замятина и Пильняка, несмотря на заступничество вдруг вспомнившего про заслуги коллег перед русской литературой Максима Горького, фактически, отлучают от писательского цеха, что влечёт запрет на публикации новых произведений. После писем Сталину Замятину разрешают навсегда уехать из страны, а покаявшегося Пильняка благословляют на поездку в США для сбора материала к новому роману «О'кей!». Пребывание в Штатах действует на Пильняка благотворно, он многое понимает, становится более сдержан по отношению к Советам, чувствует себя «в седле», как говорил его друг Корней Чуковский, «кажется менее раздёрган». Одним из светлых событий того периода является и его знакомство в 1932 с актрисой, княжной, красавицей Кирой Андроникашвили, его третьей женой, с которой Борис Пильняк проведёт последние годы своей жизни. Годы чудесные! Складывается впечатление, что Бориса Пильняка «забыли расстрелять» в 1926-м. Изначально Кира, выпускница ВГИКа, ученица Сергея Эйзенштейна, отказалась стать женой Бориса Андреевича, но он проявил настойчивость и последовал вслед за девушкой в её родную Грузию, где она не смогла отказать 38-летнему писателю. О ней Борис Пильняк успеет написать роман «Созревание плодов». Вслед за счастьем писателя-бунтаря настигнут годы забвения. Его перестанут печатать и, сидя в Переделкине, он будет писать роман «Соляной амбар». О жизни, детстве, России, революции, её истоках. Последние слова этого романа, в которых писатель будет признаваться, что он «опоздал за революцией, хотя всегда хотел быть с нею» намекают на то, что Борис Пильняк отчаянно пытался войти в ту реку, водами которой однажды пренебрёг. Из поездки на разговор к товарищу Ежову ему вернуться будет не суждено. Произведение будет опубликовано только в 1990 году, через 52 года после расстрела Бориса Андреевича Пильняка 21 апреля 1990 года на полигоне со зловещим, обретающим сегодня своё второе убийственное значение названием «Коммунарка». Такая история.