Маутхаузен. Подвиг советских солдат и австрийской семьи не забыт
«Маутхаузен» являлся одним из многочисленных «штрафных» лагерей смерти фашистской Германии. Он был расположен невдалеке от одноимённого австрийского городка, жители которого пребывали в уверенности: там, за колючей проволокой, живут нелюди. О евреях, цыганах, поляках и русских, попавших в лагерь, администрация, состоявшая из числа офицеров СС, отзывались следующим образом: «Более звери, чем люди!». В отношении советских военнопленных в лагере действовали «особые инструкции». На русских не распространялись никакие законы. Те, кто влачил здесь жалкое существование, имели в личной карте учёта пометку: «Смертная казнь временно отсрочена» Именно русские становились жертвами беспрецедентно жёсткого террора со стороны СС. Попадали сюда далеко не все советские военнопленные, а лишь те, кто относился к категории «не подлежащих исправлению». Это были особо преданные своей стране, особо опытные, особо опасные для Рейха советские военные. Если евреи, цыгане и поляки имели хоть какие-то шансы выжить в Маутхаузене, то у советских солдат и офицеров был только один «шанс» — умереть мученической смертью. Большинство военнопленных отправлялись в Маутхаузен в целях немедленного уничтожения. Они не подлежали регистрации. Прибывших просто убивали на месте. По прибытии в лагерь убили генерал-лейтенанта инженерных войск Дмитрия Карбышева. При 12 градусах ниже нуля он был раздет догола и обливался из брандспойтов струями ледяной воды, пока не упал замертво. В лагере была замаскированная под настоящую баню газовая камера. Её действие впервые было опробовано именно на советских военнопленных. 9 мая 1942 года здесь истребили 208 советских солдат и офицеров. В Маутхаузене был строгий учёт, и «находилось место празднику» По случаю кремации 10-тысячного, 20-тысячного, 30-тысячного узника администрация лагеря устраивала шумные празднества с приглашением особо отличившегося в процессах ликвидации персонала в увеселительные заведения округа. «Передовикам» этой фабрики смерти» вручались презенты — алкоголь и сигареты. Танцевали девочки. Звучала праздничная музыка. А в Маутхаузене умирали люди. Ключевым способом уничтожения были не расстрелы и не газовые камеры, а каторжный труд в каменоломнях. Из 15 000 советских солдат, которые попали сюда, выжили порядка 4100 человек – всего 27%. Настолько низкой «квоты на жизнь» не была «удостоена» ни одна другая категория узников, включая евреев и цыган. Геноцид русских был задачей № 1 в системе координат Маутхаузена. Умерщвляли убийственным трудом, голодом, болезнями, казнями. Причина такого отношения была очевидной: Кадровые советские военные являлись наиболее опасным контингентом для рейха. Многие имели образование и выдающиеся организаторские способности, дававшие теоретическую возможность сопротивления администрации лагеря и побега. Немцы это прекрасно понимали. Блок смерти № 20 По приказу Вильгельма Кейтеля летом 1944 года специально для русских в лагере был создан специальный блок смерти № 20. Здесь содержались порядка 4500 человек, предпринявших попытки бегства либо отказавшихся вступить в ряды «Российской освободительной армии» генерала Власова. Все подлежали расстрелу. Забегая вперёд, скажем, что спастись из 4500 заключённых блока № 20 удалось только 9 людям. Эта категория заключённых называлась «Акционка». Таких людей не регистрировали, а только метили, словно скот, ставя на голову специальное клеймо. Имена смертников, перешагнувших порог 20 блока, более не интересовали палачей, знавших, что оттуда никто не вернётся. Ежедневно порядка 50 трупов советских солдат и офицеров транспортировались на тележках в крематорий. Те, кто работал в «печном цеху», старались не смотреть на них, отправляя поскорее в топку. Лица замученных советских военнослужащих были настолько страшны, что глядеть на них отказывались даже «видавшие виды» «истопники». Кожа со следами пыток и побоев была поражена страшными язвами и рваными гниющими ранами. Блок № 20, где содержались «склонные к побегу» и организации сопротивления русские, был изолирован от остальной части лагеря. Кормили в 20-м блоке не каждый день, а 1 раз в 2-3 дня. Еда представляла собой баланду из свекольных очистков. Помещение никогда не отапливалось. Даже в лютые зимы. Спать приходилось на абсолютно голых досках барака, покрытых коркой инея. Избежать заболеваний в этих реалиях было нельзя, но заключённых никогда не лечили. «Красный крест» и «Красный полумесяц» не оказывали советским заключённым Маутхаузена никакой помощи, так как те были вне закона. Заключённым блока № 20 запрещалось даже работать. Днём они обязаны были находиться перед бараком под наблюдением эсэсовцев, подвергавших их страшным пыткам, травле собаками, бесчеловечным истязаниям либо просто убивавшими их в ходе очередной «прогулки». Узники блока № 20 не могли коммутировать заключёнными, но те слышали дикие крики тех, чью волю немцам так и не удалось сломить. В январе 1945 года из 4500 в живых оставалось лишь 570 человек. 70 пленных были тяжело больны и передвигаться не могли. Все понимали, что до Победы не дожить. Вопрос их физического уничтожения – был делом времени ближайших пары месяцев. Из внешнего мира поступали крупицы информации, из которых следовало, что русские и союзники уже на подходе. Было совершенно очевидно, что обитателей блока № 20 оставлять в живых никто не планирует. Единственным шансом на спасение были восстание в лагере и побег. Его шансы на успех? Примерно 1 из 100. Восстание было назначено в ночь на 29 января 1945 года. Однако в бараке появились эсэсовцы, уведшие 25 человек. Как станет известно позже, их зверски пытали. А когда эти мужественные люди категорически отказались называть имена заговорщиков, отправили в печь. Живьём. Вторая попытка побега в блоке № 20 была предпринята через пару дней – в ночь с 1 на 2 февраля 1945 года. Бежать могли не все. У многих просто не было сил подняться с заиндевевшего пола. Ослабевшие разделись, отдав едва державшимся на ногах товарищам свои ветхие изодранные робы. Ведь там, снаружи, было -8о. А в бараке? Столько же. Кто-то из пленённых командиров нашёл в себе силы взглянуть в глаза своим товарищам, у которых в руках было «оружие» — куски камней и угля, деревянные башмаки, заточенные дощечки, а ещё — оба находившихся в бараке пожарных шланга. Для работы с ними были сформированы расчёты – по три человека на каждый шланг. В задачу этих людей входило ослепить пеной тех, кто находился на вышках, и затруднить прицеливание в непроглядной и снежной ночи. Были люди, которые держали в руках намоченные одеяла и барачное тряпьё. Зачем? Станет понятно через минуту. Офицер, имя которого не сохранила история, произнёс: «Лучше умереть в бою, чем погибнуть в лагере, как последняя тварь!» Слетели с петель двери, рухнувшие под напором собравшейся с силой толпы узников. Эсэсовцы, стоявшие на вышках, опешили. Такого поворота событий не могло быть по определению! Они не поверили своим глазам. А через мгновения верить было нечему. Глаза ослепила хлынувшая из пожарных шлангов пена. Полетели куски камней. На своих мучителей, охранявших барак, люди набросились и задушили их слабеющими руками, в которых – вдруг! – откуда-то появилась сила. Измождённым, умирающим от голода и холода смельчакам, которым уже нечего было терять, удалось захватить одну из пулемётных вышек надзирателей. Свинцовым ливнем, прикрывая отступление товарищей, они повергли охрану на второй вышке. Беглецы рванули к колючей проволоке. По ней шёл ток. И заключённые знали об этом. Но мокрые одеяла и тряпьё, наброшенные на токопроводящие участки, привели к короткому замыканию. Никакой это не побег, а восстание тех, кому нечего было терять. Тех, кто остался в бараках, ждала страшная участь. Они были незамедлительно добиты эсэсовцами. Пули в это уже непростое для Германии время начали экономить. А на отправку в топку живьём не хотелось тратить время. 500 человек, подсаживая один другого, перебирались через колючую проволоку. Это было далеко не единственное препятствие. Узникам предстояло проплыть через вырытый ров с ледяной водой. И… преодолеть ещё одну «стену» колючей проволоки. 419-ти мужественным советским военнопленным, рискнувшим жизнью ради свободы, удалось покинуть территорию лагеря. 81 человек погиб в ходе штурма вышек и отчаянной попытки побега, оставшись лежать по обе стороны колючих проволок и во рву с ледяной водой. В охоту за сбежавшими пленными, разбившимися на группы, были вовлечены не только регулярные силы немецкой армии, части СС, местная жандармерия и активисты из «Гитлерюгенда». Самое активное участие в поимке беглецов приняли мирные граждане, которым рассказали, что из лагеря бежали опасные преступники, которых надо убивать на месте. Особое рвение проявили местные охотники. Операция по их поимке была названа «Охота на зайцев в округе Мюрфиртель» (Mühlviertler Hasenjagd). Так мероприятие проходило по документам СС. Мирные жители, эти добропорядочные и миролюбивые европейцы, не немцы, а австрийцы, принялись за дело с не поддающимся объяснению азартом. Их меткие пули настигали «зайцев-беглецов» там, где их удавалось заметить – в стогах сена и сараях, подвалах и на скотных дворах, в домах и лесах. Был дан приказ стрелять во всё, что движется. Но оружия у многих «добровольцев» не было. И австрийцы забивали русских беглецов подручными средствами – лопатами, топорами, ломами, поленьями. «Мирные люди», простые фермеры, их домохозяйки-жёны, не имевшие ровным счётом никакого отношения ни к Абверу, ни к гестапо, ни к СС, остервенело резали, рвали, рубили, ломали кости и крушили черепа на этих измождённых голодом и немыслимой физической нагрузкой телах, а затем выставляли их, словно охотничий трофей, окровавленных, с вывернутыми кишками и размозжёнными головами, с обнажёнными половыми органами и отрубленными мотыгами конечностями. Согласно предписанию немецкой комендатуры, никто из беглецов не должен был вернуться в концентрационный лагерь живым. Обратно принимали только мёртвых. Садистская акция по поимке беглецов из Маутхаузена в округе продолжалась почти до весны – целых три недели. Для подсчёта «охотничьих трофеев» трупы затравленных и убитых пленников блока № 20 были свезены в одну из деревень, где были свалены на заднем дворе… местной школы. Маленьким детям австрийцы объяснили происходящее очень просто, сказав: «Так ведь это же не люди!» Для подсчёта убитых была применена простейшая палочная система. Беглецов было 419. Немцы нарисовали на заборе 419 палочек. Один труп – одна зачёркнутая палочка. Зачеркнуть удалось всего 410. 9 палочек так и остались никогда не зачёркнутыми. Семеро из них не совершили ошибку. Не стали искать защиты у местного населения, и, теряя силы, добрались до чешской границы, где уже стояли части РККА. А что же двое? В дом жительницы сельской общины Швертберг Марии Лангталер постучали ночью, 3 февраля 1945 года. На пороге стоял невероятно худой мужчина. На нём были шляпа, накидка и ботинки не по размеру. И Мария, и члены её семьи были уведомлены эсэсовцами о побеге и о необходимости незамедлительного убийства беглецов на месте, а при невозможности – уведомления жандармерии или рыскавших по близости палачей из СС. Мария сразу поняла, кто это. И, тем не менее, ей очень хотелось помочь беглецу. Предчувствуя, что судьба пошлёт ей это испытание, она накануне сказала за столом: «Если кто-то из них постучится в мой дом, я не смогу им отказать» — «Ты от горя с ума сошла!» — задумчиво произнёс её муж, категорический отрицавший саму возможность помощи беглецам из лагеря Маутхаузен. Ведь за это полагалась смертная казнь. А в доме был ребёнок – 14-летняя Анна, которую немцы бы не пощадили. Пятеро сыновей Лангталеров были на Восточном фронте, где в эти дни шла настоящая мясорубка. На ломанном немецком Рыбчинский попросил еды. Мария, взяв Михаила за руку, провела его в дом. Николай остался ждать снаружи. Они договорились, что в случае опасности Рыбчинский крикнет Николаю «Беги!» — и тот попытается спастись. — Давай поможем этому человеку! – шептала Мария, стоя перед опешившим мужем в ночь со 2 на 3 февраля 1945 года. — Его заметят! И соседи выдадут нас эсэсовцам! — переходил на повышенные тона муж. — Давай поможем! – не унималась Мария. — Может, тогда Господь поможет нашим сыновьям! И против этого аргумента боязливому возразить было нечего. Потери на Восточном зашкаливали. Шансы на то, что вернётся хоть кто-то из их мальчиков, были мизерными. — Я не один, — вдруг виновато выдавил из себя Рыбчинский, заметив замешательство Лангталеров. Такого поворота не ожидала даже сердобольная Мария, но отступать было поздно. Через минуту беглецы забрались в стог сена в амбаре. А рано утром на сеновале орудовали фашисты. Сено, в котором притаились Рыбчинский и Цемкало, пронзали штыки эсэсовцев. Каким-то чудом фашисты не закололи беглецов прямо в стогах. Наконец, немцы ушли. Но тут же вернулись с овчарками. Однако Мария успела перепрятать Михаила и Николая на чердаке, проявив удивительную смекалку – рассыпав по полу табак, нюхнув который немецкие овчарки забыли про всё на свете. Каждый день, каждый час, каждая минута пребывания этих красных командиров в доме Лангталеров грозила виселицей Марии и членам её семьи, включая 14-летнюю Анну, на глазах которой немцы растерзали старика, заикнувшегося в апреле 1945 года о том, что, раз Гитлер мёртв, пора бы сложить оружие. Михаил и Николай помогали Лангталерам по хозяйству, договорились об условном тревожном знаке Марии, после которого они должны были «исчезнуть с глаз». 5 мая в деревню вошли американцы. Немцы, бросив оружие, кинулись врассыпную… Небеса вознаградили храбрую австрийку по достоинству. Все сыновья Марии вернулись домой. Все пятеро. Они прожили счастливую и долгую жизнь. Уцелевшие Михаил Рыбчинский и Николай Цемкало по окончании войны оказались в «проверочно-фильтрационных» лагерях НКВД в Вышнем Волочке. Они томились там, пока Лангталеры не подтвердили изложенную этими русскими, на долю которых выпало столько испытаний, историю побега. Рыбчинского восстановили в звании и праве ношения медали «За боевые заслуги». От Цемкало тоже отстали. В 1964 году Николай и Михаил с разрешения советских властей приехали в Австрию на очередную годовщину освобождения лагеря Маутхаузен. Там они встретились с Лангталерами — людьми, доказавшими на деле, а не на словах, что даже во времена, когда всеобщая ненависть, порождённая нечеловеческой идеей инфернального безумца, восходила на пик, были те, кто, рискуя собой, творил настоящее чудо во имя человечности, милосердия и доброты. Десятилетия спустя, когда рухнул железный занавес, 80-летняя Мария смогла приехать в гости к Михаилу Рыбчинскому и Николаю Цемкало. И радости этой памятной встречи не было конца. Михаил прожил долгую жизнь. Он умер в Киеве, в возрасте 93 лет, в 2008 году. Николай Цемкало, живший в Луганске, скончался в 2001-м. Ему было 78. Анна Хакль, урождённая Лангталер, девочка, помогавшая своей маме прятать беглецов из лагеря Маутхаузен, живёт в Австрии. В этом году она отметит свой 89-й день рождения. Такая история.
