Красноармеец Николай Пудов: «Это были мои последние выстрелы на Второй мировой войне» (Der Spiegel, Германия)

Красноармеец Николай Пудов был со своей частью на Эльбе, когда нацистская Германия капитулировала. В этой беседе он вспоминает последние дни войны, первые недели мира и знакомого немца по имени Шульц. Последний бой Второго мая, когда поступил приказ двигаться в западном направлении, батарея Николая Пудова, входившая в состав войск 1-го Белорусского фронта, находилась в нескольких километрах от Берлина. В тот день сдался Гельмут Вайдлинг, военный комендант Берлина. Уличные бои продолжались еще пару дней. Задача Пудова состояла в том, чтобы не дать частям 12-ой армии генерала Венка прорваться в город. «Немцы очень хорошо подготовились. На перекрестках лежали штабеля фаустпатронов. Мы тоже ими пользовались, стреляли по окнам, в пригородах, по жилым домам из красного кирпича. Нужно было выкуривать немецких автоматчиков. Мы все время перемещались с места на место. Нам дали карты Берлина и окрестностей с названиями населенных пунктов и улиц на немецком и русском языках». Эти карты, покрытые черными пятнами, он до сих пор хранит дома в Москве. «Шпигель»: Это порох? Николай Пудов: Следы от кожи. Я носил карты за голенищем сапог. — Сколько людей вы потеряли в последние дни войны? — Троих, может быть, четверых. — Где вы были, когда Гитлер покончил с собой? — Он меня как командира батареи не особенно интересовал. — А кто вас интересовал? — Противник. Где противник? Куда нам стрелять? Кто стоит у нас на пути? Седьмого мая часть Пудова дошла до маленькой речки к юго-западу от Берлина: ее названия он не помнит, на карте 1944 года найти реку не может. Но он помнит, что у него было около ста человек и четыре гаубицы калибра 152 миллиметра, в каждом снаряде — семь килограммов тринитротолуола. — 12-я армия уже была сильно рассеяна, мы, как правило, имели дело с отдельными батальонами. На противоположном берегу находились две или три роты, мы видели, как они окапываются — это была пехотная часть. Командир батальона сказал мне: знаешь, война скоро закончится, а нам нужно переправиться через эту реку, без потерь не обойтись. Я ответил: слушай, у нас полно боеприпасов, положись на меня, посмотрим, что получится. — На каком удалении были немцы? — Два-три километра, мы стояли прямо друг напротив друга. У них не было дзотов, бункеров, прятались за кустами, окопавшись на песчаном склоне. Я тогда любил стрелять рикошетом. — Это как? — Целишься в землю перед целью, снаряд отскакивает и взрывается над целью. — Что это был за день? — Светило солнце. Мы начали около восьми утра и стреляли приблизительно полчаса. Это были мои последние выстрелы на Второй мировой войне. Затем мы вброд перешли реку. Не прозвучало ни одного выстрела. Мы обнаружили двадцать убитых. Немцы отошли, наши пехотинцы преследовали их какое-то время. Во время этого преследования от выстрела снайпера погиб командир одной из рот. Для меня война кончилась похоронами. Официально Германия еще не капитулировала. Часть, где служил Пудов, послали на Эльбу, дальше на запад, чтобы посмотреть, что осталось от 12-й армии. Свои пушки Пудов погрузил на трофейные тягачи, которые называл «жемчужинами». — Я начал войну лейтенантом летом 1941 года. Был комвзводом на Кавказском фронте. Был в Крыму, в Варшаве, провоевал все четыре года. Вначале, услышав треск немецких автоматов, я впадал в панику. Но в конце войны мы уже были другими солдатами. У меня был заместитель по фамилии Сидоркин. Я знал: если где-то стреляют и там Сидоркин, то можно быть спокойным. Всё будет как надо, Сидоркин не подведет. Немцы воевать умели, победа нам далась нелегко. Но все-таки мы вам показали! Победа — Восьмого мая мы пришли в какую-то деревню на Эльбе. Там было несколько пивных и полно переодетых военных. Все уже были в гражданском, но судя по осанке это были офицеры. Я не был полицейским и поэтому расследованиями не занимался. Эти люди спокойно сидели в своих пивных, пили кофе, они не были противниками. Переодетые солдаты — это не противник. Что мне было делать? У меня было четыре пушки. В тот же день поступил приказ двигаться в сторону Берлина. Война официально кончилась. Ночь на 9 мая мы провели в каком-то лесу в 15 километрах к востоку от Эльбы, там у нас был штаб бригады. Ночевали в шалашах. — Где именно? — Дайте посмотрю на карте. Это что здесь? — Лейпциг. Тут Потсдам, тут Шпандау. — А где Эльба? Я, наверное, был где-то здесь. (показывает на лесистую местность южнее Потсдама) — Хорошо помню, что немцы были очень запуганными. В населенных пунктах везде были плакаты: огромное ухо — мол, враг подслушивает — и красноармейцы с окровавленными когтями вместо ногтей. Это запугивание ужасным образом отразилось на психике немцев. Многие хотели бежать, но куда? Жена Пудова Евгения, которая до сих пор молча слушала его рассказ, вступает в разговор. Евгения Пудова: Был приказ не обижать население, не унижать людей. Помнишь, как ты рассказывал, что вошел в один дом, а там молодая женщина убила своих детей и сама отравилась. Николай Пудов: Нет, это было еще во время войны, на польской границе. Город-призрак. На улице перед пивной лежит старая женщина с тарелкой в руках. Мы вошли в дом: за столом сидят три маленькие девочки и молодая женщина, все мертвые. (начинает плакать) Как такое возможно? — Госпожа Пудова, как вы познакомились с мужем? Евгения Пудова: В последние дни войны я спряталась на каком-то крестьянском подворье. После того как американцы освободили Бухенвальд, я пошла в сторону Берлина, навстречу нашим войскам. 8 или 9 мая майор из части Николая пришел к моему крестьянину и спросил, не поможет ли кто-нибудь на праздновании победы, им нужно было 15 официанток. — Вы обслуживали праздник победы? — Да, но, к сожалению, я это плохо помню. По-моему, праздник был 10 мая, с оркестром, танцами, в деревне мы установили длинные столы. Было что выпить, но пьяных не было. Даже не помню, что было из еды. Через несколько дней после капитуляции Германии часть Николая Пудова была расформирована. Некоторых его товарищей перевели на Дальний Восток, они должны были участвовать в боях с японской квантунской армией. Некоторым разрешили вернуться домой, другие же, как Пудов, остались в Германии. Николай Пудов поехал в Лейпциг, чтобы сдать знамена своей бригады в одно из советских учреждений. Еще в мае он был откомандирован в бригаду гранатометчиков в Бранденбург-на-Хафеле. Отпуска ему не дали. — Вам не хотелось вернуться в Россию? — Я был офицером и должен был выполнять приказы. Евгения Пудова: Они часто наведывались к нам, девушкам, особо загружены работой не были. Однажды он приехал на таком пижонском мотоцикле, окружающие предупреждали: не выходи замуж на офицера! (смеется) Николай Пудов: Ситуация оставалась напряженной. Я стал преподавателем в артиллерийской школе в Бранденбурге. Это были бывшие казармы вермахта, половина была разрушена американскими бомбами, мы их восстановили. Там мы отрабатывали ведение военных действий. — Против кого? — Против англичан. — Летом 1945 года? — Да, Черчилль держал 200 тысяч немецких солдат в боевой готовности против нас. — Кто это вам рассказал? — Все об этом знали. — И где же размещались эти 200 тысяч боеспособных солдат вермахта? — В британской зоне, с оружием и всем, чем положено. Генерал Трусов приехал тогда из Москвы, чтобы принять меры. Тогда Черчилль немного испугался. Так называемые союзники никак не могли смириться с нашей победой, но у них духу не хватило на нас напасть. Летом 1945 года я бывал в Вердере, в Потсдаме, в Бранденбурге, меня все время переводили с места на место. Харлей, сигареты, угольные брикеты — Они думали, что придут звери. Лишь после войны немцы поняли, кем мы были. В России есть правило: лежачего не бьют. Зачем мне было мучить женщин и детей? Ненависть, что накопилась в нас за годы войны, ослабла. Конечно, были мстительные люди, особенно среди тех, кто потерял в Советском Союзе семьи. Но за грабежи и изнасилования строго наказывали, во всяком случае в моих частях. — Как вы жили в Германии? — Я снял комнату у немцев, так было принято. Когда похолодало, хозяева были рады, что я отапливаю квартиру своими угольными брикетами. Я получал их от армии, и они были острым дефицитом. Я охотился на кабанов, и тогда в доме было мясо. Немцы — народ очень экономный. Когда, например, подняли цены на табак, они стали разрезать сигарету сначала на две, а затем на три части. — У вас было достаточно денег? — Я никогда не жаловался. Всем было трудно после войны, и нам, красноармейцам, тоже приходилось выращивать овощи, держать скот, мы делали это точно так же, как и гражданское население. Были перебои с продуктами, но летом 1945 года в Германии никто не голодал. Из Советского Союза поступало зерно. — Когда вы женились? — В 1948 году, на Украине. Моя будущая жена уехала из Германии в августе 1945 года. Когда она еще была здесь, я ездил к ней на моем «Харлее», полицейский вариант. Его я себе позволил. — У вас были друзья среди немцев? — В Ратенове была мастерская, там делали учебные стенды для нашей артиллерийской школы. У меня были хорошие отношения с немцем по фамилии Шульц. Когда ему что-нибудь не нравилось, он говорил: подумай, так не пойдет, выговаривая слова по-берлински. От него и у меня берлинский говор. Немецкому я научился сам, курсов не кончал. Евгения Пудова: Однажды к нам пришел какой-то немец, принес золотую брошь, хотел продать, потому что голодал. Я дала ему буханку хлеба и сказала: оставь брошь себе. Он был очень благодарен. Николай Пудов: Один немец очень хорошо ко мне относился, не знаю, можно ли это назвать дружбой. Он был спекулянтом. Я приходил к нему, мы выпивали по стаканчику, и он пытался научить меня делать деньги. Он всегда говорил: самое опасное — это не знать меры, нужно всегда вовремя смываться! — Вы говорили с немцами о Гитлере? — Никогда. Психически можно воздействовать на каждого. Гитлер создал образы врагов, говорил: убей своего врага. Немцы — народ дисциплинированный, легковерный. Их соблазнили, обещали материальное благополучие. И они действительно подумали, что Германия превыше всего. После победы над нацистской Германией Николай Пудов стал курить. Во время войны он не взял в рот ни единой сигареты, теперь же выкуривал по пачке в день. Когда он думал о войне, в голову все время приходили одни и те же сцены. Южная Россия, 1943 год. У немецкого бруствера стоит солдат, прямо, не двигаясь, — идеальная мишень. «Не стрелять! — кричит кто-то в советском окопе. — Они хотят, чтобы мы его пристрелили, потому что он в чем-то провинился». Немецкий солдат простоял у бруствера целый день. Никто не выстрелил. Фюрстенвальде, весна 1945 года. Пудову нужно влезть на крышу, чтобы посмотреть, откуда по ним ведут огонь из зенитки. Он просит жительницу дома дать ему стремянку. Она думает, что он имеет в виде кое-что другое, закрывает глаза и распахивает халат. Летом 1945 года Пудов часто встречался с новыми товарищами, а старые были откомандированы в другие части. Иногда он оставлял «Харлей» дома и ездил на попутках по бранденбургскому региону. Тогда американским солдатам еще можно было свободно перемещаться по советской зоне. — Американцы произвели ротацию в своей армии. Воевавших солдат заменили. С новыми мы ладили не так хорошо. Но отличные отношения были с чернокожими, они нас уважали. Если ты ловил попутку, то чернокожие всегда брали тебя с собой, а белые — никогда. В конце мая я поехал в Берлин, хотел посмотреть город — рейхстаг, Бранденбургские ворота. Все этого впечатления на меня не произвело. Хаотичный город. В прошлом году Николай Пудов еще раз побывал в Берлине. Увидел, что кое-где сохранили следы войны, и это ему понравилось. — Я уважаю немцев. Во время битвы за Берлин Гитлер приказал утопить русских в их собственной крови. Но как только война закончилась, немцы поняли, что проиграли, и приняли это с достоинством и без паники. Это много значит. На прощанье он сказал: «Передайте привет Германии!»