Ангел-хранитель Михаила Шолохова товарищ Сталин
115 лет со дня рождения Михаила Шолохова из-за коронавируса отметили по-особому. 100 российских политиков и деятелей культуры прочитали главы из романа «Они сражались за Родину». Юбилей совпал с другой круглой датой - 55 лет назад писателю вручили Нобелевскую премию. Но ни тогда, ни сейчас не принято говорить, что талант Михаила Александровича открыл миру и помог сохранить Иосиф Сталин. Прочитав страницы «Тихого Дона», посвященные восстанию казаков, главный чекист Генрих Ягода сказал: - А вы, Михаил Александрович, оказывается, «контрик». Поводом для встречи с Ягодой стала неожиданная реакция Сталина на письма завотделом агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Алексея Стецкого и ответственного за вопросы печати и искусства в Наркомпросе Феликса Кона, просивших повлиять на Михаила Шолохова и заставить переписать роман. Ягоду заинтересовало, что написал молодой литератор, травлю которого остановил сам вождь словами: «Знаменитый писатель нашего времени Шолохов допустил в «Тихом Доне» ряд грубейших ошибок и прямо неверных сведений… но разве из этого следует, что «Тихий Дон» - никуда не годная вещь, заслуживающая изъятия из продажи? Нельзя вмешиваться в творческий процесс художника, нельзя ему диктовать что-либо. Художественному произведению нельзя выносить приговор. О нем можно только спорить». Позднее Сталин одобрит и роман о раскулачивании казачества. Скажет: «Да, мы провели коллективизацию. Чего же бояться об этом писать?» Роман напечатают, только трагическое название «С потом и кровью» заменят на нейтральное - «Поднятая целина». Когда «Тихий Дон» вышел в свет, Шолохова обвинили в плагиате. Мол, рукопись украдена у казака Федора Крюкова, расстрелянного большевиками. Слух запустила Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП), которую опекала Надежда Крупская. Зная о холодных отношениях между членами ленинской семьи, Иосиф Виссарионович попросил члена Центральной контрольной комиссии ВКП(б) Марию Ульянову изучить авторство. Вскоре «Правда» напечатала письмо от имени РАППа, где все обвинения против Шолохова были отвергнуты как злостная клевета. Михаил Александрович стал заметной фигурой не только в писательской среде. Его избирают членом Ростовского крайисполкома, где пламенный коммунист выступает против грубых нарушений законности в период коллективизации, требуя «расследовать не только дела тех, кто издевался над колхозниками и над советской властью, но и дела тех, чья рука направляла эти действия». В апреле 1932 года он критикует Постановление ЦК «О принудительном обобществлении скота». Он описывал Сталину возникший из-за ускоренной индустриализации лютый голод, когда «взрослые и дети питаются всем, начиная с падали и кончая дубовой корой». В письмах вождю Шолохов критикует работу по хлебозаготовкам: «Председатели сельских советов и секретари ячеек посылали по улицам патрули, которые шарили по сараям и выгоняли семьи выкинутых из домов колхозников на улицы. Я видел такое, чего нельзя забыть до смерти: в хуторе Волоховском Лебяженского колхоза ночью, на лютом ветру, на морозе, когда даже собаки прячутся от холода, семьи выкинутых из домов жгли на проулках костры и сидели возле огня. Детей заворачивали в лохмотья и клали на оттаявшую от огня землю. Сплошной детский крик стоял над проулками. Да разве же можно так издеваться над людьми?» Заканчивалось обращение так: «Простите за многословность письма. Решил, что лучше написать Вам, нежели на таком материале создавать последнюю книгу «Поднятой целины». В перестроечные годы по «демократическим» журналам гуляла байка. Якобы нарком Генрих Ягода пригласил Шолохова в гости. Наполнил рюмки, они чокнулись. Шолохов выпил, а Ягода неожиданно опустил руку: «Что-то неважно себя чувствую, пожалуй, не буду пить. Давай в другой раз встретимся, тебя отвезут». Гость подцепил вилкой рыбку, закусил и уехал. А в машине ему якобы стало плохо. Шофер повез его в больницу НКВД - и сразу в операционную. Подписывая согласие на операцию, Шолохов под одной из белых шапочек увидел глаза молодой женщины, показывающие: не надо! Превозмогая резь в желудке, он отказался и остался жив. Впрочем, в других же изданиях конца 80-х утверждалось, что отравить писателя точно таким же образом пытался некий Павел Буланов по приказу Троцкого. А предупредила его об опасности пожилая врачиха… В общем, история мутная и скорее всего выдуманная горбачевскими пропагандистами-очернителями. Жертвы клеветы После Ягоды НКВД возглавил Николай Ежов. Он также не мог простить писателю критику органов госбезопасности и поручил найти повод для ареста. Руководить операцией вызвался шолоховский земляк, член особой тройки НКВД Ефим Евдокимов. Сначала было сфабриковано дело против жителей родной станицы Шолохова - Вешенской. Среди арестованных оказался двоюродный брат писателя Александр Сергин. После пыток родственник «сознался», что возглавлял белогвардейскую организацию и готовил восстание. Это дало чекистам повод подобраться к самому Михаилу Александровичу. С заданием добыть компромат в его окружение внедрили агента спецслужб Ивана Погорелова. Но засланный казачок стал свидетелем теплого телефонного разговора Шолохова со Сталиным, перепугался и проболтался писателю о своем задании. Михаил Александрович тут же написал Иосифу Виссарионовичу. Шолохова с Погореловым пригласили в Москву. И приказали из гостиницы «Националь» никуда не выходить. Лишь через неделю за ними прислали машину для поездки в Кремль. Писатель и его земляк в это время, разумеется, были навеселе. Когда Шолохов зашел в кабинет Сталина, там находилось все руководство Ростовского обкома, а также Ежов с Евдокимовым. Иосиф Виссарионович поздоровался с писателем за руку и сказал: - Мне докладывали, что Шолохов много пьет. - От такой жизни, товарищ Сталин, запьешь! - отшутился тот. - Евдокимов ко мне приходил два раза и требовал санкции на арест Шолохова за то, что он разговаривает с бывшими белогвардейцами, - произнес вождь. - Я сказал, что он ничего не понимает ни в политике, ни в жизни. Как же писатель должен писать о белогвардейцах и не знать, чем они дышат? Товарищи Шолохов и Погорелов могут идти. К ним у меня вопросов нет. В разгар ликвидации «пятой колонны», готовившей в СССР военный переворот, Шолохов несколько раз обращается к Сталину с жалобами на злоупотребления НКВД. Не секрет, что среди огромного количества диверсантов, шпионов и недобитых белогвардейцев в лагеря попадали жертвы клеветы и судебных ошибок. Время было непростое. В октябре 1938 года Сталин поручил Лаврентию Берии подготовить к заседанию Политбюро вопрос о Шолохове и арестованных вешенских районных руководителях, за которых тот хлопотал. Писатель тоже был приглашен на заседание. Сталин ходил, молча попыхивая трубкой. А остановившись возле писателя, после паузы сказал: «Человек с такими глазами не может быть нашим врагом». Земляки вышли на свободу. Рукописи горят Шолохов вспоминал: «В 1942 году Сталин спросил меня: «Сколько времени Ремарк писал «На Западном фронте без перемен»? «Три года», - ответил я. - «Вот и вам за три года надо написать роман о победе советского народа в войне». Михаил Александрович начал набрасывать сюжет романа «Они сражались за Родину». Сталин тем временем приказал построить писателю в Вешенской вместо разрушенного немцами дома новый. Спустя годы, кстати, Хрущев потребовал, чтобы Шолохов вернул государству эти деньги. Он не мог простить Михаилу Александровичу, что тот осмелился усомниться в решениях XX съезда КПСС, осудившего «культ личности», и называл «оттепель» «слякотью». Слова Шолохова звучали как звонкая пощечина: - Нельзя оглуплять и принижать Сталина… Во-первых, это нечестно, во-вторых, вредно для страны, для советских людей. И не потому, что победителей не судят, а прежде всего потому, что «ниспровержение» не отвечает истине. В ответ на требование возместить стоимость строительства дома Шолохов отправил Хрущеву телеграмму: «Должен, не скрою. Отдам не скоро». И вернул деньги после получения Нобелевской премии. К роману «Они сражались за Родину» писатель возвращался в 1949 и 1969 годах. Он писал новые главы, где пытался рассказать о чудовищном уроне, который был нанесен командному составу РККА в конце тридцатых. И объясняет этим причины неудач в первые годы войны. «Многих потеряли, - писал, поддавшись эмоциям, Шолохов. - Лучших из лучших полководцев постреляли, имена их знает весь мир. Многих упрятали в лагеря. Такой метлой прошлись по армейским порядкам, что даже подумать страшно! Сажали, начиная с крупнейшего военачальника и кончая иной раз командиром роты. Армию, по сути, обезглавили и, употребляя военную терминологию, обескровили без боев и сражений». Увы, не имея на руках цифр, литератор сильно заблуждался, о чем ему сообщило партруководство. За 1936 - 1937 годы были уволены из армии или арестованы 19 674 чел. (6,9 процента от списочной численности). За 1938 - 1939 годы – 11 723 чел. (всего 2,3 процента!). РККА очистилась от шпионов, диверсантов, заговорщиков, не внушающих доверия иностранцев, от пьяниц и тунеядцев. Именно этим объясняется массовый героизм, стойкость советских бойцов и победа над самой мощной армией в истории человечества. Осознав ошибки, Шолохов сжег рукопись в печке. Плевок в лицо русскому народу Левая интеллигенция и диссиденты всегда ненавидели Шолохова. Не случайно именно мерзавец Солженицын вынул из помойки давно опровергнутую версию о плагиате. «В СССР ни один мало-мальски понимающий человек никогда Шолохова автором «Тихого Дона» не считал. Поэтому было очень тоскливое и обиженное чувство в нашей общественности, когда мы видели, как Шолохов премируется вот за эту книгу!» - признавался автор насквозь лживого и провокационного романа «Архипелаг ГУЛАГ». Когда же норвежский исследователь Гейр Хьетсо в 1984 году прислал Солженицыну свою книгу, доказывающую на основе компьютерных исследований, что автор «Тихого Дона» - Шолохов, Солженицын не сумел скрыть своего раздражения: «Значит, если карандаш и ложка примерно одной длины, то они суть одно и то же». То есть не только подлецом был Александр Исаич, но еще и редкостным ослом. Однако гораздо больше Шолохова расстроило, что роман о Сталинграде поручили писать не ему, а Василию Гроссману. - Роман Гроссмана «Жизнь и судьба» - это плевок в лицо русскому народу! - сокрушался гений. А выступая на партсъезде по поводу диссидентов Синявского и Даниэля, великий писатель сказал: - Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные 1920-е годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием… Ох, не ту бы меру наказания получили бы эти оборотни! А тут, видите ли, еще рассуждают о суровости приговора! Мне еще хотелось бы обратиться к зарубежным защитникам пасквилянтов: не беспокойтесь, дорогие, за сохранность у нас критики. Критику мы поддерживаем и развиваем, она остро звучит и на нынешнем нашем съезде. Но клевета - не критика, а грязь из лужи - не краски из палитры художника. За антисоветскую пропаганду Синявскому впаяли пять лет, Даниэлю - семь. До последних дней Шолохов боролся против попыток «порочить русский народ», «протаскивать через кино, ТВ и печать антирусские идеи, порочащие наши историю и культуру»… Мудрец понимал, к какому кошмару это может привести. И увы, оказался прав.
