Как юный царь стал жертвой первой на Руси цветной революции

20 июня 1605 года приспешники беглого дьяка Гришки Отрепьева, взявшего имя покойного царевича Дмитрия, задушили 16-летнего русского государя Федора II Годунова. И это стало истинной трагедией для всей России, на долгие годы сделавшейся добычей разбойников и интервентов. Если бы Федор смог удержаться на троне, вся история России могла пойти совершенно по другому пути. На Федора Годунова падает трагическая тень его отца Бориса Годунова – а любить и почитать Бориса всегда у нас было не принято. Правда, даже самые отъявленные его недруги не могли не признавать в Борисе глубокого и тонкого ума, не оспаривали того факта, что он был хорошим правителем для России, изнуренной тяготами и войнами эпохи царствования Ивана Грозного. Но, как замечал Карамзин, «сей яркий для ума блеск хладен для сердца». На протяжении столетий над памятью Бориса нависает обвинение в убийстве юного царевича Дмитрия – якобы Годунов организовал это преступление для того, чтобы расчистить себе путь к трону. Уверенность в вине Бориса долгое время была практически всеобщей и лишь очень немногие историки позволяли себе в этом сомневаться. Однако сторонниками невиновности Бориса в этом деле были, например, столь крупные специалисты по отечественной истории, как Сергей Федорович Платонов и Руслан Григорьевич Скрынников. Детально изучив обнаруженные в архивах материалы следственной комиссии, расследовавшей смерть царевича в Угличе в 1591 году, они согласились с ее выводами – смерть царевича, вообще-то страдавшего от эпилепсии, стала результатом несчастного случая. Да и какой смысл заведомо идти на жуткий скандал, пытаясь зарезать ребенка на улице на глазах у прохожих, вместо того, чтобы втихомолку извести его ядом? Откровенно говоря, вряд ли окончательная точка в этом четырехсотлетнем споре будет поставлена – слишком много времени прошло. Важно то, что в глазах общества царь Борис Годунов был и остается детоубийцей – и негативное к нему отношение невольно переносится на его собственного сына. Хотя даже если Борис действительно виновен в смерти царевича, уж его-то сын Федор точно не несет за это никакой ответственности. Но не добавляет симпатий к Федору и тот факт, что его мать царица Мария Григорьевна была дочерью Малюты Скуратова – одиознейшего деятеля опричинины Грозного. Словом, так получилось, что мало кто вспоминает этого несчастного отрока и, соответственно, мало кто ему сочувствует. Хотя если бы он в свое время усидел на троне, вся история России могла бы пойти совершенно по другому пути. Злодейское убийство Федора – важнейшая точка бифуркации, предопределившая для страны весь XVII век, невозможно жестокий, кровавый и полный потрясений. Царь Борис уделял огромное внимание воспитанию и образованию наследника. За этим был поставлен следить «дядька» царевича Иван Чемоданов. Среди европейских государей XVII века Федор Борисович был одним из самых умных и образованных. В связи с этим историк Платонов отмечает, что близость к высокообразованному Ивану Грозному развила вкус к образованности и в Борисе. «Борис призывал на Русь и ласкал иностранцев, посылал русскую молодежь за границу учиться и своему горячо любимому сыну дал прекрасное, по тому времени, образование», – отмечает С.Ф. Платонов. «Федор Годунов получил превосходное для своего времени образование и как соправитель отца давно приобщился к делам государства», – вторит Р.Г. Скрынников. Действительно, Борис Годунов выписал для сына лучших учителей – и труд этих педагогов не пропал даром. С самого раннего возраста Федор принимал участие в заседаниях Боярской думы (он уже в девятилетнем возрасте получил собственную государственную печать), присутствовал на приемах иностранных послов, поражая окружающих разумностью своих суждений. Остались после него и письменные реликвии. Так, в 1599-м десятилетний царевич собственноручно написал письмо монахам Троице-Сергиева монастыря – известил их о том, что отец его заболел, а потому и не смог к ним приехать. Те, кто знал царевича лично, оставили восторженные его характеристики. «Царевич Феодор Борисович, сын царя Бориса, отроча зело чюдно, благолепием цветуще, яко цвет дивный на селе, от бога преукрашен, и яко крин в поле цветущи; очи имея велики черны, лице же ему бело, млечною белостию блистаяся, возрастом среду имея, телом изобилен. Научен же бе от отца своего книжному почитанию, во ответех дивен и сладкоречив велми, пустошное же и гнилое слово никогда же изо уст его исхождаше, о вере же и о поучении книжном со усердием прилежа», – такими словами описывал юношу князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский в своей «Повести», рассказывающей о событиях той эпохи. Появление самозванца Что особенно поразительно – царевич Федор стал одним из первых русских картографов. Он создал очень достоверную и подробную карту тогдашней России. «Чертеж земли московской: наше царство из края в край. Вот видишь: тут Москва, тут Новгород, тут Астрахань. Вот море, вот пермские дремучие леса, а вот Сибирь», – объясняет отцу царевич в трагедии Пушкина «Борис Годунов». И пушкинский Борис восхищается: «Как хорошо! Вот сладкий плод ученья! Как с облаков ты можешь обозреть все царство вдруг: границы, грады, реки…» Историк Борис Александрович Рыбаков в своей книге «Русские карты Московии» предполагает, что при работе царевич переработал и свел воедино несколько более ранних чертежей, выполненных в другом масштабе. Итог его работы оказался просто поражающим – уже после смерти Федора с 1613 года составленную им карту России в течение полувека без каких-либо изменений издавали в Европе, причем специалисты отмечали ее высокое качество. Жениться за молодостью отпущенных ему лет Федор не успел, но отец относился к женитьбе сына очень серьезно. Если верить Карамзину, узнав о том, что Борис имеет намерение женить сына, королева Елизавета I в 1603 году «предлагала ему руку знатной одиннадцатилетней англичанки, украшенной редкими прелестями и достоинствами». Последовавшая вскоре смерть королевы расстроила этот брак. Следующей кандидаткой на роль русской царицы стала дочь повелителя грузинского царства Картли Георгия X Елена (Гульчар). Хлопоча об этом браке, Борис преследовал двойную цель – отправленный им к Георгию посол Михайло Татищев должен был заодно уговорить владетеля Картли перейти со своей территорией под руку русского царя. Дело склонялось к успеху, но, увы, скоропостижная смерть Бориса и Федора воспрепятствовала его успешному завершению. Печальный конец династии Годуновых предопределила цепь трагических обстоятельств. Первые годы царствования Бориса были вполне успешными, но в 1601-м страну постигли неурожаи, вслед за которыми пришел «великий голод», терзавший страну до конца 1603 года. Царь велел раскрыть свои житницы, чтобы накормить голодных, но этих мер оказалось недостаточно. Люди стали умирать в огромных количествах, улицы и жилища оказались завалены трупами, а на дорогах разбойничали толпы отчаявшегося люда. Что самое ужасное, этого бедствия могло и не быть, если бы не эгоизм многих знатных господ, богатых людей и даже монастырей. Их амбары, как сообщает проживавший в России голландский купец Исаак Масса «были полны хлеба, часть его уже погнила от долголетнего лежания, и они не хотели продавать его; и по воле божией царь был так ослеплен, невзирая на то, что он мог приказать все, что хотел, он не повелел самым строжайшим образом, чтобы каждый продавал свой хлеб». До начала «великого голода» Борис Годунов был в народе популярен – недаром это был первый выборный царь России, получивший корону по решению Земского собора. Но чем хуже становилось народу, тем сильнее усиливался шепот, что Господь Бог-де «от Годуновых отступился». А почему отступился? Да потому что «проклятый Бориска» распорядился зарезать отрока Дмитрия Ивановича, которому предстояло стать царем Руси от законного Рюрикова корня. Нет теперь на троне Рюриковичей, а их место преступным путем занял «вчерашний раб, татарин, зять Малюты, зять палача и сам в душе палач». За это, мол, небеса и карают Бориса, а вместе с ним и весь русский народ. Оставалось только, чтобы кто-то воспользовался возникшим брожением себе на пользу – и таковой ловкач не замедлил вскоре объявиться. Конечно, не очень-то корректно привязывать современные понятия к реалиям более чем четырехсотлетней давности. Но поразительную историю монаха-расстриги Юрия (Гришки) Отрепьева, сбежавшего из Москвы в Польшу, объявившего там, что на самом деле он является «спасшимся от убийц царевичем Дмитрием» и вернувшимся на Русь устанавливать «справедливое царство» можно назвать первым отечественным «цветным переворотом». Многие признаки соответствуют. Измученное бедствиями государство, ропот масс, недовольных властями. Появление человека, объявляющего действующую власть нелигитимной и призывающего народ на свою сторону. Активная пропагандистская деятельность, осуществляемая его сторонниками. Тайная поддержка со стороны собственных верхов – Годунов небезосновательно подозревал, что появление Лжедмитрия стало результатом боярского заговора. Широчайшая, но не очень гласная поддержка, оказываемая этому лицу иностранной державой. Действительно, хотя польский король Сигизмунд III сразу смекнул, насколько будет выгодно для Варшавы «признать» Отрепьева «Дмитрием», открыто польская армия в поддержку самозванца не выступила. Но король и его магнаты выделили расстриге большие денежные суммы и позволили ему вербовать добровольцев на своей территории. Взамен они ждали от Отрепьева большого профита, когда он воцарится – и тот пообещал полякам огромную денежную дань, территориальные уступки и насаждение в России католичества. Впрочем, простым русским людям, начавшим вскоре сбегаться под знамена «Дмитрия», знать до поры об этом вовсе было не обязательно. Горький жребий обреченного Когда самозванец объявился в конце лета 1604 года на западной границе России, он был, по сути, всего лишь вождем большой бандитской шайки. Его окружало около 2 тыс. всяческого сброда – наемников и маро­деров, привлеченных жаждой наживы. Однако Отрепьев принялся усердно рассылать прокламации с увещеваниями переходить на сторону «законного царевича». Он призывал «отложиться» от «изменника Бориса Годунова» и служить «впредь уже нам, государю своему прирожденному». А за это расстрига обещал, что «яз вас начну жаловати, по своему царскому милосердому обычаю, и наипаче свыше в чести держати, и всё православное христианство в тишине и в покое и во благоденственном житии жити учинити хотим». Случилось самое страшное: самозванцу поверили. Люди стали в больших количествах отрекаться от постылого царя Бориса и перебегать к «Дмитрию»; на сторону самозванца встали и донские казаки. Правительство пыталось вести контрпропагандистскую деятельность. Истинная личность самозванца вскоре была установлена. Людей призывали не верить «злому еретику Гришке», но то все равно ему верили, хотели верить. Царские силовики, выступившие на­встречу самозванцу с огромными силами, действовали вяло и нерешительно. Что-то это напоминает нам из недавнего опыта, не так ли? Правда, польские наемники, не ожидавшие серьезной войны, лагерь самозванца все равно покинули – но он сформировал армию из непрерывно стекавшихся к нему казаков, стрельцов, посадских людей и крестьян. Да, в январе 1605-го армия Лжедмитрия была все-таки разбита царскими воеводами под Добрыничами – но воеводы не сумели или не захотели захватить самозванца. Они тоже уже присматривались, кто первый побежит под руку «Дмитрия Ивановича». Окончательно все посыпалось 13 апреля 1605 года, когда измученный страхом и стрессами Борис Годунов внезапно скончался от апоплексического удара. Впрочем, в последние месяцы жизни Борис, прежде деятельный и энергичный, настолько потерял веру в себя, что почти отстранился от дел. Надежды на то, что шестнадцатилетний отрок Федор усидит на троне в столь трудных обстоятельствах, почти не было. Собственно, он и правил Россией всего семь недель, не успел даже провести официальный обряд венчания на царство. За это время юный государь успел лишь распорядиться об учреждении нового Каменного приказа (аналог министерства строительства). Бояре и вельможи массово покидали его и перебегали в лагерь самозванца. 1 июня сторонники самозванца Никита Плещеев и Гаврила Пушкин въехали в Москву – и москвичи, воспламененные их призывами «послужить доброму царю», массово поднялись, вломились в Кремль, схватили Федора, его мать и сестру и посадили их под домашний арест. После этого Лжедмитрий ясно дал понять, что не желает въезжать в столицу, пока Федор жив. По словам Карамзина, самозванцем руководил точный расчет: «Чем более достоинств личных имел сверженный, законный Царь, тем более он мог страшить лжецаря, возводимого на престол злодейством некоторых и заблуждением многих; успех измены всегда готовит другую – и никакая пустыня не скрыла бы державного юношу от умиления Россиян». История сохранила имена убийц царя Федора Борисовича: князь Мосальский, дьяки Молчанов и Андрей Шерефединов, подьячий Иван Богданов, явившиеся к царской семье вместе с несколькими дюжими стрельцами. Вдовую царицу Марию они удавили сразу же, но Федор еще долго боролся с мужеством отчаяния, прежде чем на его горло накинули веревку. Мертвые тела с несомненными признаками удавления выставили на всеобщее обозрение и объявили, что Годуновы добровольно отравились ядом. Пораженный ужасом народ, как метко написал Пушкин, не желал радоваться зверству и в страхе «безмолвствовал». Но самая горькая участь постигла 23-летнюю сестру Федора – образованную и поразительно красивую Ксению, которую люди самозванца пощадили. Отец искал ей женихов среди европейских принцев, а выпала ей судьба быть изнасилованной Отрепьевым. Лжедмитрий сделал несчастную царевну своей наложницей – и уже одним этим, по выражению Карамзина, заслужил свою ужасную смерть, последовавшую вскоре за его триумфом…