Тост за русский народ. Тост на крови

Весна и лето 1945 года были щедры на застолья. На столах у простых мужчин и женщин стояли бутылки с водкой и нехитрая закусь: черный хлеб, картошка, соленая капуста, сало, да консервы «Второй фронт» - от союзников. Пили за долгожданную Победу, за тех, кто выжил, поминали павших. Стучали стаканами вдоволь настрадавшиеся, усталые женщины в выцветших платьях, звенящие орденами и медалями мужчины в линялых гимнастерках. Были среди них увечные, исшрамленные и те, кому выпадала удача остаться с руками и ногами. В сторонке гомонили дети – худые, сильно подросшие за время отсутствия отцов. Некоторые из них ушли на финскую в 1939-м, а вернулись домой только летом 1945-го. Иные задержались в армии еще дольше – их бросили на Дальний Восток добивать японцев… Устраивались застолья и «наверху». После парада Победы 24 июня 1945 года Сталин пригласил «избранный круг» на обед в специально выстроенный павильон между мавзолеем и Кремлевской стеной. Первый бокал подняли за победу, за воинов, за командующих фронтами и за Верховного главнокомандующего. Второй бокал - за рабочий класс, колхозное крестьянство, интеллигенцию. Третьим тостом восславили коммунистическую партию. Будущий маршал, а в ту пору генерал Еременко предложил присвоить Сталину чин генералиссимуса, наградить званием Героя Советского Союза и удостоить ордена Победы. Кроме того, добавить к известным наградам орден Сталина. Все, разумеется, с воодушевлением согласились. Два предложения были реализованы, а вот с третьим вышла загвоздка. Секретарь Президиума Верховного совета Горкин объяснил, что вождь воспротивился: «У нас есть орден Ленина. Это главное, а персона Сталина запечатлена медалями. Этого достаточно». Упомянутый банкет был недолгим и относительно скромным. Не в пример памятному, прогремевшему месяц назад, 24 мая 1945 года. В тот день в сверкающем золотом Георгиевском зале Кремля Сталин устроил торжественный прием в честь высших военачальников Советской армии Вошел в историю тот банкет, благодаря не только пышности, но и значительности слов, исторгнутым вождем. Впрочем, о его знаменитом спиче вспомним позднее… В былые времена здесь пировали монархи, бояре, министры, миллионеры и прочие важные господа. Роскошь была неимоверная, но все же ниспровергатели самодержавия, скромные на словах, но прыткие на деле большевики их превзошли. В Георгиевском зале, своды и стены которого были украшены знаками ордена Георгия Победоносца, проводились пышные приемы не только в мирное время. Во время Великой Отечественной пиры тоже устраивали, и были они не скромнее, а пышнее, богаче, звонче. Сталин всеми силами показывал, что все ему и державе все нипочем – ни вражеское нашествие, ни кровь народа, льющаяся густым потоком на фронте, ни людские страдания в тылу. Иностранцы удивлялись, поражались, но жрали от пуза. И напивались изрядно. К примеру, британский премьер Уинстон Черчилль, большой любитель коньяка, во время визита в Москву в августе 1942 года вливал его в себя так усердно, что очнулся лишь наутро в самолете, несшем его обратно в Лондон. Как себя чувствовал наутро собутыльник гостя Сталин, доподлинно не известно… Множество празднеств видели стены старинные стены Георгиевского зала. Но подобного не бывало никогда. То был истинный пир победителей. Несть числа неприятелей, которым ломала хребты Россия, но этот, униженный, брошенный ниц жестокий враг, был сильнее и мощней всех предыдущих, вторгавшихся в русские пределы. Победа над ним была безусловная, великолепная, однако выстраданная, густо орошенная слезами выживших и плотно устланная телами мертвых. В причудливо-изумительно убранном зале мелькали фигуры, точно сошедшие с портретов: Сталин, Молотов, Ворошилов, Берия, Маленков, Жданов, Хрущев и целый сонм прославленных военачальников: Жуков, Рокоссовский, Конев, Баграмян, Малиновский, Толбухин, Говоров… Столы ломились от яств – тут тебе и икра, и осетрина, и окорока всякие, и другие знатные кушанья, и диковинные напитки. Гордо восседали дамы в вечерних платьях, мужчины – в костюмах с галстуками. Само собой –товарищи эти были не простые, а заслуженные: конструкторы, ученые, артисты, передовики труда. Говорят, народу на кремлевском банкете было чуть ли не три сотни, но пофамильного списка историкам отыскать не удалось. То ли это была тайна, то ли сия бумага просто завалялась в архивах Сновали по паркету проворные официанты из лучших московских ресторанов, ловко убирали тарелки с остатками еды, расставляли новые, добавляли кушанья и плещущиеся веселой влагой бутылки. Гости смеялись, обнимались, звенели бокалами, уписывали за обе щеки. Сталин, весь седой, не сидел на месте, а двигался по залу, дымил папиросой, подходил к гостям, чем-то интересовался, бросал реплики. Многим хотелось подойти к нему, но не всякие решались. Но тех, кто набирался смелости, Сталин принимал с доброжелательной улыбкой, пожимал руку. Вождь понимал, что минута-другая, проведенная с ним, вызовет у гостя пламенный восторг, который не расплавится, а застынет и сохранится на долгие годы… Тосты произносились беспрестанно – за красноармейцев, краснофлотцев, офицеров, генералов, адмиралов. Несколько раз пили за Сталина. Звучали здравицы за партию Ленина-Сталина и за ее штаб - Центральный комитет. Поднимали бокалы за Молотова, Ворошилова. Потом – за Рокоссовского, Конева. Со значением Сталин предложил выпить за здоровье, взявшего Берлин Жукова. И добавил под смех зала: «Теперь Берлин будет называться Жуковским». Здравицы перемежались с выступлениями звезд - певцов и танцоров Большого театра - Масленниковой, Рейзена, Барсовой, Шпиллер, Давыдовой, Лепешинской, Улановой. В программу концерта были включены номера в исполнении Ансамбля народного танца под руководством Моисеева и Краснознаменного ансамбля красноармейской песни и пляски Александрова. На банкете отсутствовал старейший член партии, «всесоюзный староста» - Председатель Верховного совета Калинин. Ему, как сообщили, был представлен отпуск по болезни. Сталин предложил выпить за то, чтобы он поскорее вернулся в строй. Однако, причина его отсутствия Калинина таилась не в недуге. В июне 1945 года была освобождена из заключения его жена, Екатерина Лорберг. Она была арестована в 1938 году по обвинению в «антисоветской деятельности и связях с троцкистами и правыми». Поразительно, но высокопоставленный муж не мог ей ничем помочь! Хотя не раз молил Сталина об освобождении супруги. Калинина-Лорберг была приговорена к 15-ти годам заключения в трудовых и исправительных лагерях. И только когда она стала инвалидом, Сталин внял, наконец слезам Калинина, и Екатерина Ивановна вышла на свободу Произошло это незадолго до парада Победы, и наверняка после долгой разлуки супруги хотели побыть вдвоем. Но для отсутствия Калинина на банкете придумали другую причину… Странно, но не прозвучали тосты в честь Хрущева и Жданова. Что это – случайность или «наказание» за просчеты в Великой Отечественной войне? Почему-то не упомянули собравшиеся полководцев и флотоводцев, которые погибли и умерли от ран в ходе Великой Отечественной. Возможно, так было задумано, и на торжественном обеде чествовали лишь тех, кто прошел всю войну и остался в живых. Но что мешало хотя бы однажды почтить память тех, кто отдал свою жизнь за Победу? Наверное, скорбные слова вертелись на языке у многих, но мешало опасение, что Сталину они не понравятся, вызовут неприязнь, а то и гнев. Верховный главнокомандующий, верно, чувствовал свою вину в отступлениях, проигранных сражениях. Да и победы давались с превеликим трудом, с огромными потерями. Сам Сталин говорил, что если бы не Второй фронт и помощь союзников, Советскому Союзу пришлось бы воевать с Германией еще год-полтора… На приеме в Кремле вместе с мужем, знаменитым физиком Петром Леонидовичем Капицей побывала его супруга, Анна Алексеевна. Она оставила книгу воспоминаний, в которой запечатлела тот исторический банкет. Точнее, его фрагменты: «…Тост за свободную дружественную Польшу, за присутствующих здесь делегатов, привезших эшелон угля в подарок Москве. Приглашаем товарищей подойти и чокнуться. Все поляки проходят через зал, рабочие-горняки в форме (черная с золотом) и еще несколько человек в штатском. Подходят под аплодисменты всех гостей. У главного стола поют здравицу по-польски. Уходят обратно…» А вот другие обрывки: «Митерев (Наркомздрав) с рюмкой обходит всех знакомых, объясняется в любви, говорит о диссертации. Казаков (тяж. машин. строен.) целуется с Капицей, говорит о рабочих руках его, о том, как они все будут для Капицы работать. Смирнов (Санит. Управ. Крас. Армии) трогательно пьянеет. Эренбург мрачен, Маршак, Михоэлс и еще много других. Любочка Орлова проходит чокнуться с генералами и Сталиным. Танцуют около зала…» Последний тост, вернее, ту самую небольшую, историческую речь Сталин произнес уже далеко за полночь. Когда он встал из-за стола и попросил слова, ему устроили бурную овацию. Пытался прервать хлопанье, но безуспешно. Наконец, Сталин решительно поднял руку. Зал, наконец, стих. Он предложил выпить «за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза». Потому что «он заслужил в этой войне и раньше заслужил звание, если хотите, руководящей силы нашего Советского Союза среди всех народов нашей страны». После этого Сталин сказал об ошибках - своих и правительства. Но их впору было назвать чудовищными, катастрофическими провалами, обернувшимися неисчислимыми жертвами. Сталин же избежал подробностей, лишь вскользь упомянув частности. Говорил, что тогда не было другого выхода. А почему все так страшно, непоправимо случилось, промолчал. Не сказал Сталин про многочисленные, неоправданные репрессии, разрушившие армию. Не говорил, что излишне доверял Гитлеру. И о том, что мало у нас было современной боевой техники, а много лозунгов и пустых слов, промолчал Победителей не судят. А его, Сталина, кто бы посмел? Даже сам он не решился. Спасибо, что русский народ похвалил. Но за что? За то, что его Сталина не отверг: «Какой-нибудь другой народ мог сказать: вы не оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой… Но русский народ на это не пошел, русский народ не пошел на компромисс, он оказал безграничное доверие нашему правительству» А то, что русский народ проявлял невиданное мужество, захлебывался кровью, страдал, голодал и холодал, Сталин не сказал. А лишь только: «…русский народ верил, терпел, выжидал и надеялся, что мы все-таки с событиями справимся. Оказывается, это они там, в Кремле и наркоматах, сытые, в теплых кабинетах, сломали хребет Гитлеру! А не безвестные Ивановы, Петровы, Сидоровы – на бранном поле, заводах, фабриках, колхозных полях! И не те, что вернулись домой, и не те, что сгинули, стали, как поется в известной песне, «стали землей, травой», завоевали Великую Победу… Сталин не любил фронтовиков. Они, герои, заслужили другую, лучшую жизнь, но он не мог и не хотел ее дать. Сталин вскоре отменил доплаты к орденам. И не желал, чтобы фронтовики рассказывали правду о войне. Потому что правда была ему укором. И даже 9 мая из праздничного дня вождь превратил в обычный, рабочий. Ни о каких военных парадах в честь триумфа 1945 года при нем не было и речи… Хрущев пошел по следам своего кумира, а потом – впрочем, во многом, лишь на словах – врага. При нем тоже широко не праздновали Победу и не чествовали ее творцов так, как они заслужили. Горько и стыдно, что самый великий праздник в истории России на целых 20 лет был упрятан, забыт. И только в 1965 году День Победы был возрожден, стал всенародным торжеством. Это произошло при Брежневе, который сам был фронтовиком и знал, почем фунт лиха.