Убийство Пушкина: почему русская аристократия радовалась смерти поэта

Александр Сергеевич Пушкин был вспыльчив и участвовал в дуэлях 30 раз, причем пять раз – вызывали на дуэль его. Много раз дуэли удавалось избежать: её отменяли в последний момент, противники не могли договориться о правилах или перед Пушкиным извинялись. Один из оппонентов – французский офицер Дeгильи просто отказался от дуэли. Пушкин стрелялся с поэтом Кондратием Рылeeвым, со своим другом Вильгельмом Кюхельбeккeрoм и с офицером Генштаба Александром Зубовым. Каждый раз он стрелял вторым и стрелял в воздух. Разрядить пистолет в противника ему привелось дважды: во время дуэли с офицером егерского полка Семёном Стaровым он промахнулся из-за снегопада, а на поединке с вельможей из Молдавии Теодором Бaлшeм ситуация повторилась. Но 27 января 1837 года случилось непоправимое – во время дуэли Пушкина и поручика Кавалергардского полка барона Жоржа Шарля Дaнтеса (Georges Charles de Heeckeren d’Anthès) француз смертельно ранил поэта, и тот скончался от раны спустя двое суток. Смерть Пушкина не вызвала всеобщего негодования среди знати императорского двора – слишком мало людей понимали значение его творчества и слишком многие «в позолоченных салонах» отнеслись, по словам княгини Екатерины Николаевной Мещерской, «совершенно равнодушно», а некоторые были даже рады. Князь Барятинский Князь Александр Иванович Барятинский, которому было 22 года, только что вернулся с Кавказа, где служил в Кабардинском полку и даже был ранен. Отличался нахальностью, на Кавказ попал после скандала, связанного с именем дочери императора Марии Николаевны. По возвращении получил в награду золоту шпагу с гравировкой «За храбрость». В круг общения офицера входил и Жорж Дантес, с которыми у него были приятельские отношения. Немудрено, что после смерти поэта Барятинский был целиком на стороне приятеля-француза. Когда Дантес находился на гауптвахте, молодой князь написал ему письмо, в котором огорчался, что не может его посетить из-за «строгости караульных нравов», и заверял в самой искренней дружбе, сочувствовал ему и уверял что так думает не только он, но и вся его семья (Карамзина и др. «Из писем 1836—1837 года»). Семья князя тогда состояла из его родителей – англомана князя Ивана Ивановича Барятинского, матери Марии Федоровны (урожденной Келлер) и брата Владимира, которому едва исполнился 21 год и который был сослуживцем Дантеса. Пушкин для юных офицеров был далек и непонятен, а поддержать своего брата кавалергарда было приятно и почетно. Граф Нессельроде с супругою Подозрения в причастности к истории с дуэлью падали и на Министра иностранных дел Российской империи графа Карла Роберта фон Нессельроде, немца по происхождению, одного из самых закоренелых взяточников того времени. Об этом в своих записках делал пометки историк Александр Иванович Тургенев. Подозревал причастность Нессельроде и его жены Марии Дмитриевны Нессельроде (урожденной Гурьевой, самой богатой невесты Санкт-Петербурга) даже император. Благосклонности графини поэт лишился в тот самый миг, как написал эпиграмму о её отце Дмитрии Александровиче Гурьеве, в которой были и строки про то, что «Гурьев грабил весь народ». Сама графиня также становилась мишенью эпиграмм поэта. Она оказалась злопамятной, и вряд ли обитатели ее салона сожалели о смерти поэта. Статс-дама пользовалась своим влиянием, чтобы разрушать и создавать репутации, и имела связи с французской знатью. Она приблизила к себе барона Геккерна, приемного отца Дантеса, а затем и самого Дантеса, была посаженной матерью на свадьбе француза. Пушкин ненавидел её за бесцеремонность, вмешательство в дела семьи, а однажды прямо нагрубил ей. Он подозревал, что именно она научила кого-то прислать ему «Диплом рогоносца». Идалия Полетика Идалия Григорьевна Полетика (урожденная Обертей) была еще одной женщиной, которая поддержала Дантеса и считала, что поэт получил по заслугам. Внебрачная дочь графа Григория Александровича Строганова, она была троюродной сестрой Натальи Николаевны Пушкиной (Гончаровой) и ненавидела поэта всем сердцем. Причиной стала её отвергнутая любовь и злые шутки Александра Сергеевича: он написал ей письмо с признанием в любви и пометил его 1 апреля. Письмо было зачитано вслух при большом стечении народа, что не на шутку взбесило женщину. По стечению обстоятельств муж Идалии служил в одном полку с Дантесом. Идалия охотно посещала дом Екатерины Дантес после дуэли, выражая поддержку. В одном из писем к мужу Екатерина писала, что Идалия «плакала как безумная» из-за того, что не смогла проститься с убийцей поэта. Своей ненависти она осталась верна всю жизнь. Когда в Одессе, где она доживала дни, поставили памятник поэту, она поехала к нему, чтобы плюнуть «на изверга». «Друзья» Карамзины Оправдывали Дантеса и знакомые поэта. Члены кружка Карамзиных открыто поддерживали авантюриста и поощряли его. Дочь знаменитого историка Софья Николаевна Карамзина писала в письме к близким о том, что она «рада, что Дантес совсем не пострадал», и что если уж Пушкину суждено было стать его жертвой, то пусть это будет единственная жертва дуэли. Она высказывала опасения, что француза теперь могут судить и сурово наказать: «мне бы хотелось, чтобы ему не было причинено ничего дурного». Еще один член семьи Карамзиных, Андрей Николаевич, знавший Пушкина, Гоголя и Лермонтова, общался с семьей рокового француза в Висбадене летом 1837 года и умилялся, что Дантес находит и среди русских людей защиту, что он «честный и благородный человек», правда тут же Карамзин оговаривался: «насколько мне кажется». «Золотая молодежь» Подозревали в написании «Диплома рогоносца» «золотую молодежь» того времени, например, 23-летнего князя Ивана Сергеевича Гагарина, который позже стал иезуитом, и 21-летнего князя Петра Владимировича Долгорукова. Однако экспертиза XX века показала, что они письма не писали. Но вряд ли богатые прожигатели жизни в 1837 году понимали, кого потеряла Россия, ведь оба водили дружбу с Дантесом, а Долгоруков к тому же имел скандальную репутацию. Позже он опубликовал в Европе книжицу с фактами, компрометирующими русских дворян, которые собирал при дворе.