«Начинается дождливое, слякотное время». Смотрим на осень глазами классиков

Осень в этом году, кажется, по-настоящему начинается только сейчас. Открываем письма и дневниковые записи русских классиков и читаем, о чем они переживали и думали, глядя на опадающие с деревьев листья и бегущие по небу облака. Александр Пушкин тоскует по невесте «Въезд в Москву запрещен, и вот я заперт в Болдине. Во имя неба, дорогая Наталья Николаевна, напишите мне, несмотря на то, что вам этого не хочется. Скажите мне, где вы? Уехали ли вы из Москвы? нет ли окольного пути, который привел бы меня к вашим ногам? Я совершенно пал духом и право не знаю, что предпринять» (из письма Наталье Гончаровой от 11 октября 1830 года). Осень 1830 года для Пушкина оказалась, с одной стороны, очень тяжелой, полной испытаний, а с другой — самой счастливой. Родители его возлюбленной наконец дали разрешение на брак, и писатель торопился из своего родового имения в Болдине, куда он приехал по делам, обратно в Москву. Но бушующая в городе холера помешала его планам: он застрял в Нижегородской области на карантине. Он посылал письма одно за другим своей невесте, беспокоясь о том, как бы она сама не подхватила болезнь, и жалуясь на невыносимо скучную жизнь в деревне: «Ни соседей, ни книг, погода ужасная». Строки про «очей очарование» еще не были написаны (стихотворение появится в 1833 году). Эта осень испытывала его терпение на прочность. Попытки вырваться к Гончаровой Пушкин предпринимал еще в сентябре, но безуспешно. В отчаянии он писал ей: «Мне только что сказали, что отсюда до Москвы устроено пять карантинов и в каждом из них мне придется провести две недели, — подсчитайте-ка, а затем представьте себе, в каком я должен быть собачьем настроении». Писал Пушкин и своему близкому другу Петру Вяземскому — поэту, переводчику, сооснователю Русского исторического общества. «…Заехал я в глушь Нижнюю, да и сам не знаю, как выбраться?..» — сетовал он в письме, датированном 5 ноября. Поэт жалуется также на некоторую неопределенность чувств Гончаровой: «Отправляюсь, мой милый, в зачумленную Москву — получив известие, что невеста ее не покидала. Что у ней за сердце? твердою дубовою корой, тройным булатом грудь ее вооружена, как у Горациева мореплавателя». Несмотря на грусть и временную невозможность приехать в Москву, Болдинская осень стала одним из самых плодотворных периодов в жизни Пушкина. Он почти дописал «Евгения Онегина», создал «Повести Белкина», «Маленькие трагедии», «Сказку о попе и о работнике его Балде» и многое другое. А в январе 1931 года он женился на своей возлюбленной. «Не сердись, женка; дай слово сказать. Я приехал в Москву, вчера, в середу. Велосифер, по-русски поспешный дилижанс, несмотря на плеоназм, поспешал как черепаха, а иногда даже как рак. В сутки случилось мне сделать три станции. Лошади расковывались, и — неслыханная вещь! — их подковывали на дороге. 10 лет езжу я по большим дорогам, отроду не видывал ничего подобного». 22 сентября 1832 года, когда было написано это письмо, Наталья Николаевна была женой Пушкина уже почти год, у них родилась дочь Мария. Молодая семья испытывала материальные сложности. Сначала они жили в Москве, а потом уехали в Царское Село — Пушкина назначили в Иностранную коллегию. Из Москвы он забрал жену с огромным удовольствием: у него не ладились отношения с тещей. Если ему приходилось уезжать по делам, он в подробностях писал обо всем жене, по которой очень скучал. Сентябрь 1832-го выдался в Москве дождливым, как нельзя более подходящим под настроение писателя. Спал в театре, проигрывал в карты, спорил с тещей: что еще Пушкин делал в Москве Николай Гоголь волнуется за сестер «Я в Москве. Покамест не сказывайте об этом никому. Грустно и не хотелось сильно! Но долг и обязанность последняя: мои сестры. Я должен устроить судьбу их. Без меня (как ни ворочал я это дело) я не находил никакого средства» (из письма Петру Плетневу от 27 сентября 1839 года). Сестры, о судьбе которых беспокоится Николай Гоголь в письме к редактору журнала «Современник», — это Анна и Елизавета Гоголь-Яновские. В середине 1830-х горячо любящий брат устроил их в Патриотический институт в Петербурге, а осенью 1839-го, после окончания, должен был оттуда забрать и привезти в Москву. К огорчению Гоголя, девушки оказались совсем не приспособленными к самостоятельной жизни вне стен учебного заведения, да и содержать их было особо не на что. Близкий друг Гоголя Сергей Аксаков помог ему, одолжив некоторую сумму. Той осенью Николаю Васильевичу пришлось приехать в Москву из Рима — города, который он считал своей второй родиной. Итальянская столица покорила его своей архитектурой, историей, атмосферой. В том же письме Гоголь заверял, что вернется в Рим сразу же после того, как все дела будут улажены. «Тяжело было моему сердцу, и клянусь, тяжесть эту чую до сих пор, когда дошли до меня слухи, что мое непоявление в театре отнесено было к какому-то пренебрежению московской публики, встретившей меня так радушно и произведшей бы иное время благодарные ручьи слез». Адресат этого письма — драматург, директор Императорских московских театров Михаил Загоскин, с которым Гоголь состоял в приятельских отношениях и которого однажды просил посодействовать появлению на сцене «Ревизора». Премьера спектакля прошла в Малом театре в 1836 году, потом его сняли с репертуара. Зато октябрь 1839-го запомнился театралам того времени возобновлением показов. Один из них подгадали под приезд Гоголя в Москву. Создатели постановки обижались, что автор ни разу не видел сценическое воплощение своего произведения, не посетил ни одной репетиции. И день, когда он наконец решил явиться в театр, стал настоящим праздником: об этом стало известно заранее, билеты разобрали сразу же и подчистую, зал был полон. Все ждали, что на сцену на поклон выйдет сам автор. Но этого не случилось — в последний момент Гоголь, испуганный аплодисментами публики, передумал и после второго действия поспешно уехал из театра. Свой проступок он объяснил проблемами в семье. «Сквозь крики и рукоплескания мне слышались страдания и вопли», — признавался он Загоскину. Зрители обвинили его в излишней гордости, а Гоголь, не желающий их обижать, просил друга обнародовать это письмо с извинениями. «Я вас ожидал, добрая моя Александра Осиповна, у Веневитиновых. Я думал потом, авось-либо вы заедете в контору дилижансов. Но вас не было, и мне сгрустнулось. Мы с вами так немного виделись! Едва только что успели разговориться. Не оставляйте меня хотя письмами и дайте надежду увидеть вас скоро в Москве. Здесь привольнее. Тут найдется более свободного, удобного времени для бесед наших, чем в беспутном Петербурге». А эти теплые строки в середине октября 1848-го получила от Гоголя Александра Смирнова, фрейлина русского императорского двора. Николай Васильевич состоял с ней в переписке много лет, они были очень дружны, схожи характерами. Тон его посланий к Смирновой часто был веселым, но Петербург в этом письме Гоголь называет беспутным не в шутку. Столицу он не любил всей душой, называл ее холодным и темным городом, не стремился лишний раз там оказаться. Своих друзей для встреч он зазывал в Москву — место куда более светлое и радушное. К тому же осенью она казалась ему особенно живописной. Из чего состоит Дом Гоголя: жизнь главного мистика русской литературы в экспонатах Лев Толстой начинает ничего не делать «Пишу опять утром, милый друг, среди народа — Петя, Голохвастов, Оболенский; Но, к несчастию, не среди гувернанток. Сейчас была одна из Общества гувернанток, но не едет в отъезд. Она пришла по ошибке, и я вижу, что нет решительно того, что нам нужно — именно: Француженку с музыкой. Даже и нет просто хорошей Француженки без музыки. Только одна и есть без музыки — немецкий, английской и французский, — M-lle Guillod... Если нынче ничего не найду, то возьму ее. Она очень мне нравится, но без музыки» (из письма Софье Толстой, отправленного 8 октября 1880 года). Московская осень 1880 года у Льва Толстого проходила в заботах и поисках гувернантки для детей, которую он хотел забрать в свою усадьбу Ясная Поляна в Тульской губернии. О результатах он регулярно отчитывался супруге Софье Андреевне. Требования были очень высокими. Лев Николаевич считал, что обязан дать детям качественное образование. Домашние учителя должны были в совершенстве знать иностранные языки (а лучше — быть их носителями), иметь блестящие познания в музыке, вообще быть разносторонне развитыми. Денег не жалел. Он готов был платить им по 600 рублей, в то время как средние зарплаты в стране составляли всего около 30 рублей. «Работы я никакой еще не начал настоящей. Написал рассказ, в детский журнал — (Детский Отдых) — и то нехорошо и с ужасным насилием над собой. Интересных мне людей я вижу много, но зачем? Учиться мне уж нечему от людей. А жить так, как я выучился, я не умею. И все ищу, и стараюсь, и все недоволен собой». В ноябре 1881 года философ, литературный критик Николай Страхов получил от Толстого письмо, в котором тот делился переживаниями по поводу творческого упадка. Рассказ, о котором он пишет, — «Чем люди живы» — очень понравился читателям. Однако мало кто знал, что во время написания доброго рассказа о том, что каждый человек жив не заботой о себе, а любовью к другим, сам писатель находился в ужасном настроении. Виной всему был религиозный кризис, который тогда переживал Толстой. Однако были в то время и радости: в этом же письме он рассказывает о рождении Алексея, восьмого сына, которое воспринял как настоящее благословение. «Нынешний год я все лето не переставая занимался и только осенью стал ничего не делать и заниматься устройством нового дома. На днях наши переехали и мы привелись в порядок, и я вот взялся за запущенные письма», — такие слова Толстой написал Страхову 11 октября следующего года. Он пишет о доме в Долго-Хамовническом переулке (сейчас — улица Льва Толстого), который он купил у коллежского секретаря Ивана Арнаутова. Там писатель прожил до 1901 года, а потом вернулся обратно в Ясную Поляну. Сейчас в здании располагается Дом-музей Льва Толстого. Анекдоты из жизни графа, бюст и книги. Из чего состоит библиотека имени Льва Толстого Антон Чехов сидит без денег «Как, однако, исправно Вы гонорар высылаете! Нам, москвичам, это в диковинку. Бывало, я хаживал в “Будильник” за трехрублевкой раз по десяти». Осень 1883 года началась для Чехова хорошо. 23-летний студент, начинающий писать под псевдонимом Антоша Чехонте, знакомился с миром журналистики, ему все было в новинку и ужасно интересно. Вот, например, радость: начал сотрудничать с юмористическим еженедельником «Осколки», который не скупился на гонорары за рассказы. «Осколки» выпускал писатель и журналист Николай Лейкин — именно ему 5 сентября и было отправлено это письмо. «Сижу без денег. “Будильнику” должен, до осколочного гонорара еще далеко, а из “Петербургской газеты” ни слуху ни духу, хотя я послал ей самый подробный счет. У меня начало осени всегда кисло. Буду жить, вероятно, на Якиманке, но переберусь туда не ранее 10-го октября. Полы красят» (из письма Николаю Лейкину, отправленного 30 сентября 1885 года). Пройдет два года — и от веселья не останется и следа. В сентябре 1885-го настроение Чехова было прямо-таки упадническим. Годом раньше он окончил Московский университет, стал дипломированным врачом. Ему предложили должность заведующего больницей в Звенигороде, но он отказался, побоявшись, что напряженная и ответственная работа может стать помехой занятиям литературой. Однако до конца оставить медицину он пока не мог. Обстановка в квартире на Якиманке, о которой он говорит в письме и в которую вскоре переехал, вдохновляла его на творчество. Чехов любя называл ее провинциальной — здесь ему было «чисто, тихо, дешево и глуповато». «Да, я долго не писал, но сие не значит, что я заткнул фонтан. Увы, фонтан сам не хотел бить! Недели три я малодушно предавался меланхолии; не хотелось глядеть на свет белый, перо валилось из рук, одним словом — “невры”, которых Вы не признаете. Я был так психически настроен, что решительно не мог работать. Причина смешанная: плохая погода, кое-что семейное, безденежье, перевозка и проч. Ныне я немножко воспрянул духом и помаленьку работаю». Так Чехов отчитался все тому же Николаю Лейкину 11 сентября 1887-го. Именно с этого года писатель начинает пробовать себя в каких-то более серьезных литературных формах, постепенно прекращая сотрудничать с юмористическими изданиями. После поездки на Кавказ и Крым, например, он приступил к написанию повести «Степь», которую через год опубликовал известный литературный журнал «Северный вестник». Критики были в восторге. Интересно, что он жалуется Лейкину на погоду — хотя, как вспоминали его близкие друзья, он любил, когда в Москве идут дожди. Михаил Булгаков занимает миллиард у жены Толстого «После ужасного лета установилась чудная погода. Несколько дней уже яркое солнце, тепло», — эти строки в своем дневнике Михаил Булгаков написал 3 сентября 1923 года. Прошедшее лето он не мог вспоминать без содрогания, называл его холодным и отвратительным. Но даже теплый сентябрь не мог улучшить его настроения. В то время писатель работал в «Гудке» (газета железнодорожников), о котором писал: «Убиваю в нем совершенно безнадежно свой день». Но очень скоро чудная погода испортилась. Испортилось и финансовое положение Булгакова. «Уже холодно. Осень. У меня как раз безденежный период. Вчера я, обозлившись на вечные прижимки Калменса, отказался взять у него предложенные мне 500 рублей и из-за этого сел в калошу. Пришлось занять миллиард у Толстого (предложила его жена)». В этой записи речь идет о заведующем финансовой частью московской редакции «Накануне» (издание было основано в Берлине) Семене Калменсе, с которым Булгаков повздорил по глупости. Выручила Михаила Афанасьевича семья писателя Алексея Толстого. Об этой супружеской чете будущий автор «Мастера и Маргариты» писал: «Единственно, что плохо, это плохо исправимая манера его и жены богемно обращаться с молодыми писателями. Все, впрочем, искупает его действительно большой талант». Пусть современного читателя не смущает сумма, занятая Булгаковым: в 1922–1924 годах в стране была проведена деноминация. Один рубль 1923 года был равен 100 рублям, выпущенным в 1922 году, и одному миллону рублей, выпущенных до революции. Вероятно, писатель занял у Толстых тысячу рублей, но записал сумму «старыми». «Начинается дождливое, слякотное время осени». Эта дневниковая запись датируется 19 октября того же года. Через несколько дней Булгаков заболел и очень беспокоился, что может слечь, а заодно лишиться работы в «Гудке». А 26 октября, одолеваемый этими обстоятельствами и осенней хандрой, он написал: «В минуты нездоровья и одиночества предаюсь печальным и завистливым мыслям. Горько раскаиваюсь, что бросил медицину и обрек себя на неверное существование. Но, видит Бог, одна только любовь к литературе и была причиной этого». Позже, в 1936 году, он напишет «Театральный роман» — свою самую ироничную и смешную книгу, в которой зашифрует деятелей литературы и театра, с которыми имел удовольствие или неудовольствие общаться, а также некоторые факты своей биографии. Газете «Гудок», например, достанется роль издания «Вестник пароходства». В этой газете работает главный герой — тревожный журналист Максудов, написавший однажды роман, который привел его в один из известнейших театров Москвы.